Red is my favourite colour - bzlkt

стала подкатывать тошнота. Бросив палочку на пол, я кинулась в коридор, но не успела — вырвало прямо там, на его драгоценные дождевики.

— Деточка, да вы слабы! Какая же вам древняя магия? — ехидничал Спэвин за моей спиной, пока я корчилась, сгорая от стыда и гнева.

Ослабевшие вмиг ноги задрожали, а руки совершенно не слушались — даже элементарное Акцио не получалось, и мне пришлось переступить через свою гордость и попросить министра подать мою палочку.

Оказавшись за пределами злосчастного кабинета, я смогла вдохнуть поглубже, отчётливо осознав, что совершенно не стою на ногах. Корбатов подбежал тотчас, в недоумении начал что-то спрашивать, но я не слышала слова, только видела сквозь туманную завесу, как открывается его рот. Подступила новая волна, и я на ватных ногах побежала в уборную. Едва успела, чему была несказанно счастлива — если бы опозорилась перед таким количеством народа, больше никогда бы не смогла здесь появиться.

Склоняясь над унитазом, почти выплёвывая внутренности, я только и могла думать, что о своей беспомощности и неимоверной слабости. Действительно, куда мне такая серьёзная сила, если я не могу продержаться и часа?!

Во рту чувствовался отвратительный привкус желчи, а руки и колени тряслись от обезвоживания. Кое-как встав на ноги, оперлась о дверцу кабинки. Что-то горячее и неприятное ощущалось на внутренней стороне бедра. Я провела пальцами по штанам, и они окрасились красным. О, Мерлин…

Низ живота скрутило сильнейшей болью, и я снова скрючилась, что вызвало головокружение, а затем и тошноту. На серых брючинах образовалось алое пятно. Кровь. Как некстати, чёрт возьми.

Я ощущала себя побитой дворнягой, к которой удача и благосклонность повернулись одним местом. Так опозориться, показать себя «во всей красе»: слабой, немощной, бесполезной и нелепо-отчаянной. Хотелось прижаться к кому-нибудь и выплакать всё негодование и разочарование, стряхнуть с плеч очередной неудавшийся день. «К кому-нибудь»?..

***

Шарп увлечённо рассказывал новую тему, постоянно препираясь с Уизли, а я никак не мог оторвать задумчивого взгляда от пустующего котла Амелии рядом с ним. И почему только она выбрала именно этот котёл? Неужели только из-за того, что рыжий ей наплёл, будто отлично разбирается в Зельеварении? Или же она влюбилась в этого идиота с первого взгляда?

Будто отвечая собственным мыслям, я закатил глаза и, цокнув языком, попытался сосредоточиться на раскрытом учебнике или хотя бы на бодром голосе Шарпа. Внезапно в груди будто оборвался тяжёлый камень, а сердце заколотилось с неимоверной силой. Липкая тревога закралась в душу, и я в панике забегал глазами по классу, пытаясь найти причину своего состояния. Что-то плохое происходит, я чувствую. Такое уже было раз, когда прямо у нас под ногами Ранрок уничтожал оплот древней магии. Амелия! Что-то случилось с ней.

Я хотел было сказать об этом Шарпу, но видя, как он снова затеял перепалку с Уизли, мысленно махнул на эту затею рукой и побежал к Матильде — вдруг ей что-то известно?

На полпути к её кабинету, всё никак не придумав, что и как у неё спросить, резко развернулся и побежал в класс Прорицаний. Плевать, если идёт занятие, и даже плевать, что вчера я в итоге получил выговор за то, что сорвался с урока без разрешения и проторчал в туалете до самого его конца. Профессор Онай же должна увидеть хоть что-нибудь, если случилось что-то плохое?.. Стараясь не расплескать эту призрачную надежду, я летел в её кабинет.

Многочисленные любопытные глаза малышни уставились на меня, когда я появился с обезумевшим видом в удушливом от благовоний классе. Не обращая на них внимания, подскочил к профессору и сбивчиво, путаясь в словах, попытался ей объяснить, что произошло. Она сначала смотрела со скепсисом и негодованием, видимо припоминая мою вчерашнюю выходку, но затем, когда услышала имя Амелии, испуганно отстранилась и приложила руку к груди. За прошедший год маленькая семья Онай сильно прикипела к ней, хоть и профессор постоянно жаловалась, что именно Амелия втягивает Натсай во всякие передряги, а вовсе не наоборот.

Когда карточный расклад, а также кофейная гуща и хрустальный шар не показали абсолютно ничего необычного, я стал ещё больше сомневаться в том, что эти недотёпы учителя хоть что-нибудь умеют.

— Попробуйте ещё, не может быть, чтобы ничего не случилось! Я чувствую, а мы с вами теряем время! — я в запале ходил из стороны в сторону по тесному кабинету, пока первокурсники испуганно выглядывали из-за своих учебников. Профессор Онай устало и сокрушённо сидела перед хрустальным шаром и с жалостью наблюдала за моими потугами. — Да хоть по звёздам посмотрите!

— Ну какие сейчас звёзды, мистер Сэллоу? Надо дождаться ночи. — Мы синхронно посмотрели в окно, где день только разгорался, даже не думая пока заканчиваться.

Я обречённо вздохнул и зарылся в растрёпанные и кое-где слипшиеся от пота волосы. Хоть иди и обращайся за помощью к Амиту…

— Мистер Сэллоу, — Онай встала и успокаивающе взяла меня за руку, — я бы с радостью посмотрела через вас, что же вызвало такие странные чувства, но ведь сами знаете, что…

— Знаю-знаю! — оборвал я её, направляясь к выходу. — Я такой же бесполезный, как и ваши эти гадания!

***

Всю ночь меня лихорадило. Профессор не отходил от меня ни на шаг, хотя я умоляла его уйти, чтобы он не видел всей этой мерзости. Мне было жутко стыдно и неловко, что он сидит рядом и ухаживает за мной вместо того, чтобы наслаждаться прогулкой по городу или общением с постояльцами гостиницы.

Внутри образовалась пустота. Это не та душевная дыра, когда хочется свернуться калачиком и проспать всю жизнь, а вполне осязаемое, ощутимое опустошение в желудке, вызывающее спазмы. Всё тело ломило, и я не могла без посторонней помощи даже дойти до уборной. День, как тусклые краски на палитре художника, перемазался с вечером, а потом и с ночью, пока я в бреду ворочалась в промокшей постели.

Сны сбились в кучу: я летела над Хогвартсом, то снижаясь, то снова поднимаясь ввысь, потом рассказывала глупые и пошлые Леандеровские анекдоты Дееку в Выручай-комнате, от чего его большие уши сворачивались в трубочку. Затем бессчётное количество раз прогоняла в голове ту самую последнюю дуэль с Себастьяном, придумывая, какой ещё мог быть исход: приделывала ему поросячий хвост, уши, заставляла квакать или гавкать. Заливалась смехом, а потом и слезами. Бедный Корбатов, который так стойко выдержал эту ужасную ночь…

На утро стало лучше, и я смогла влить в себя почти литр сладкого-пресладкого чая, который мне любезно принесла мадам