У нас это невозможно - Синклер Льюис

В стране было много школьных помещений; не хватало только грамотных учителей, прилежных учеников и школьного управления, которое смотрело бы на преподавание как на профессию, достойную такого же важения и такой же оплаты, как страховое дело, или бальзамирование, или прислуживание в ресторанах. Большинство американцев узнавало в школе, что бог отрекся от евреев и сделал избранным народом американцев, причем на этот раз у него все получилось гораздо лучше, и посему американцы – самый богатый, самый добрый и самый умный из всех народов; что кризисы – преходящие неприятности и на них не стоит обращать внимание; что профсоюзы должны интересоваться только повышением заработной платы и сокращением рабочего дня и, главное, не должны объединяться в политических целях и разжигать эту возмутительную классовую борьбу; что, хотя иностранцы стараются изобразить политику чем-то таинственным и непонятным, по существу, это настолько простое дело, что любой деревенский адвокат или любой клерк в управлении столичного шерифа вполне достаточно подготовлен, чтобы ею заниматься; и что Джон Рокфеллер и Генри Форд, стоит им захотеть, могут стать самыми выдающимися государственными деятелями, композиторами, физиками или поэтами.

Даже два с половиной года деспотического правления не научили большинство избирателей ничему, кроме того, что неприятно, если тебя арестовывают слишком часто.

Таким образом, после первой яркой вспышки восстание пошло на убыль. Ни корпо, ни большинство их противников не были достаточно компетентными, чтобы сформулировать ясную, надежную теорию самоуправления и решительно взяться за трудное дело подготовки страны к свободе… Даже теперь, после Уиндрипа, большинство беззаботных потомков мудрого Бенджамена Франклина все еще не понимали, что слова Патрика Генри «Дайте мне свободу или дайте мне умереть» – это нечто большее, чем университетский лозунг или надпись на папиросах.

Сторонники Троубриджа и генерала Куна, называвшиеся теперь «Американское кооперативное содружество», не потеряли той территории, которую им удалось захватить; они удерживали ее, изгоняя всех агентов корпо и время от времени присоединяя один-два округа. Но в целом их правление, так же как и правление корпо, было столь же неустойчивым, как политическое положение в Ирландии.

В результате, если в августе казалось, что победа Уолта Троубриджа уже обеспечена, то к октябрю выяснилось, что до нее еще очень далеко. Троубридж пригласил к себе Дормэса Джессэпа и сказал ему следующее:

– Кажется, нам теперь нужны в Штатах агенты, обладающие не только мужеством, но и соображением. Мы отправляем вас пропагандистом в Миннесоту. Ваш новый начальник – генерал Барнес. Желаю вам успеха, Джессэп. Постарайтесь убедить сторонников дисциплины и дубинки, что они не столько страшны, сколько смешны.

Уходя от Троубриджа, Дормэс подумал только, что Уолт приятный парень и что работать с ним – одно удовольствие. И с этим он приступил к новой работе тайного агента и профессионального героя, лишенной даже смешных паролей и прочих атрибутов, которые придавали бы ей характер увлекательной игры.

XXXVIII

Вещи были уложены. На это ушло совсем мало времени, ибо весь его багаж состоял из туалетных принадлежностей, одной смены белья и первого тома шпенглеровского «Заката Европы». Скоро уже пора на вокзал, а пока он сидел в вестибюле гостиницы. Внимание его привлекло появление дамы, необычайно шикарной для этой скромной гостиницы: в роскошном шелковом платье, с завивкой-перманент, с накрашенными ресницами. Она прошла через вестибюль, прислонилась к колонне, вертя в руках длинный мундштук, и уставилась на Дормзса. Казалось, он чем-то забавлял ее.

Кто это, корповская шпионка?

Она лениво направилась к нему, и он вдруг узнал Лоринду Пайк и замер, разинув рот.

Ах, нет, милый, – смеясь проговорила она, – не аи, что я сменила род занятий. Просто на такой маскарад лучше всего клюют корповские пограничники, Правда, меня трудно узнать?

Дормэс поцеловал ее с такой страстью, что шокировал всех окружающих: они не привыкли к подобным ценам в своей респектабельной гостинице.

Лоринда узнала от агентов Нового подполья, что он собирается вернуться в Штаты, где ему грозило быть запоротым до смерти. Она приехала, чтобы проститься и сообщить ему последние новости.

Бак все еще в концентрационном лагере; его больше боятся и гораздо лучше охраняют, чем в свое время Дормэса, и Линде не удалось его освободить. Джулиэн, Карл и Джон Полликоп живы, но все еще в лагере. Отец Пирфайкс руководит ячейкой Нового подполья в Форте Бьюла, но несколько сбит с толку: он одобряет войну с Мексикой, которую ненавидит за то, как там обращаются с католическими священниками. Они с Лориндой жестоко проспорили целый вечер о засилье католицизма в Латинской Америке. Как настоящая либералка, Лоринда умудрялась говорить об отце Пирфайксе одновременно с презрительным негодованием и величайшей любовью. Эмма и Дэвид, кажется, очень довольны своей жизнью в Вустере, хотя ходят слухи, что жена Филиппа не особенно любезно принимает советы своей свекрови по части кулинарии. Сисси стала искусным агитатором, но не забывает, что ее истинное призвание – архитектура, и рисует планы домов, которые она вместе с Джулиэном будет когда-нибудь отделывать. Ненависть к капитализму мирно уживается у нее с вполне капиталистическим представлением о медовом месяце с Джулиэном, который продлится не меньше года. Наименее неожиданным было известие, что раскаявшийся Фрэнсис Тэзброу выпущен из корповской тюрьмы, в которую он попал за слишком наглое взяточничество, снова назначен районным уполномоченным д на хорошем счету у руководства; экономкой у него служит миссис Кэнди, и ее ежедневные доклады о самых секретных его распоряжениях выделяются поступающих в вермонтское отделение НП донесений своей своей аккуратностью и неуклонным следованием грамматическим правилам.

Дормэс стоял на площадке вагона, и, глядя на него, Лоринда воскликнула:

– Ты совсем поправился! Ты счастлив? Будь счастлив, милый!

Даже теперь эта стойкая женщина не заплакала. Она резко повернулась и быстро побежала по платформе. Но ее самоуверенного изящества как не бывало. Высунувшись из окна, Дормэс видел, как она остановилась, нерешительно подняла руку, помахала анонимному ряду окон поезда, потом нетвердым шагом побрела к выходу. Тут только он сообразил, что у нее не было даже его адреса, что никто из любивши его людей не будет теперь знать его адреса.

Мистер Уильям Бартон Доббс – вояжер по продаже сельскохозяйственных машин, невысокий человек с прямой осанкой, седой бородкой и вермонтским ак'центом, проснулся утром в отеле в той части штата Минннесота, где было так много американцев баварского» происхождения и потомков янки и так мало «радикалов»-скандинавов, что район этот оставался верным п резиденту Хэйку.

Он сошел к завтраку, весело потирая руки. Съел грейпфрут и кашу без сахара (на сахар было наложено эмбарго), оглядел себя со вздохом: «Толстею: вечно на воздухе, аппетит дьявольский – надо меньше есть»; после этого съел еще яичницу с ветчиной, выпил «желудевый кофе с морковным джемом – войска Куна отрезали район от кофе и апельсинов.

За завтраком он читал выходящую в Миннеаполисе «Дейли корпорейт». Газета сообщала о большей победе в Мексике; в том самом месте, между прочим, где за последние две недели были уже одержаны три «больших победы». Кроме того, сообщалось, что «позорный бунт» в Алабаме подавлен; газета также писала, что генерал Геринг собирается нанести президенту Хэйку и что самозванец Троубридж, «по достоверным сведениям», убит, похищен и отрекся от президенства.

– Ничего нового, – с сожалением констатировал мистер Уильям Бартон Доббс.

Когда он вышел из отеля, по улице проходил взвод минитменов. Все это были сельские парни, недавно набранные для войны с Мексикой; своим испуганным, кротким и неловким видом они напоминали кроликов. Они нестройно пели новейшую военную песню на мотив старинной песенки времен Гражданской войны «Когда Джонни вернется домой».

Из Мексики Джонни вернется домой.Ура! Ура! Ура!Усталый, осыпанный пылью чужой.Ура! Ура! Ура!Но он будет болтать на чужом языке,С ним сеньора в седле и винтовка в руке.Ох, и славно напьемся на радостях мы,Когда Джонни вернется домой!

Голоса их дрожали. Они украдкой посматривали на людей, толпившихся на тротуаре, или мрачно смотрели себе под ноги, а толпа, которая еще недавно кричала бы: «Да здравствует Хэйк!» – теперь только посмеивалась:

– Эх вы, прощелыги, никогда вам не попасть в Мексику!

А из окна второго этажа кто-то даже решился крикнуть: «Да здравствует Троубридж!»

«Бедняги», – думал мистер Уильям Бартон Доббс, поглядывая на испуганных, игрушечных солдат, – к сожалению, не настолько игрушечных, чтобы это могло спасти их от смерти.