Александр Дюма Великий. Книга 2 - Даниель Циммерман

По возвращении в Париж бедность и физическая немощь усугубляются. Василий закладывает в ломбарде последние ценности. Зимой 1869/1870 Александр уже почти не выходит. Отекшее его лицо становится смертельно бледным. Он худеет, хотя живот остается раздутым. Непроходящий нарыв во рту мешает ему говорить. «Мозг делается отяжелевшим, ленивым, — отмечает Ферри. — И мысли являются туда туманные и тяжеловесные». И когда он лишается последних иллюзий относительно своего состояния, Александра поражает глубокая депрессия. Он плачет, и Ферри слышно, как «из уст его вылетают слезные жалобы». Отчаяние, мрак охватывают его, он предвидит бурный конец века и в который раз не ошибется. Сомнения в собственной значимости охватывают его, он перечитывает свои книги. Однажды сын застает его погруженным в чтение «Трех мушкетеров».

«— Ну как? — спросил я его.

— Это хорошо.

— А «Монте-Кристо»?

— «Мушкетеров» он не стоит».

В другой раз, рассказывает Ферри, Александр признался, что чувствует себя «на вершине надгробия, сотрясающегося так, как будто фундамент его уходит в песок». Сын успокаивает его. Сам он, богатейший человек, благодаря своему умению экономить и откладывать деньги, апологет буржуазной морали, столь долго находившийся на содержании Александра, оказал ему минимальную финансовую помощь лишь после того, как Василий, исчерпав все иные средства, явился тайком просить у него милостыню. Александр принимает только близких своих друзей. Весной он проявляет последние признаки жизни. «Таинственным доктором» прощается с литературой. «Большим кулинарным словарем» завещает своим дорогим читателям одну из самых больших радостей своей жизни. Ему остается лишь радоваться солнцу и воздать должное всему тому, что питало его ненасытную потребность в творчестве и позволило без ведома самих этих стимуляторов стать величайшим рассказчиком всех времен.

С марта до конца августа 1870 он путешествует в сопровождении Адольфа Гужона. Сен-Жан-де-Люз, Мадрид, Биарриц, где он узнает об объявлении войны Пруссии 19 июля, Баньер-де-Люшон. Не имея об этом достоверных сведений, мы можем все же предположить, что именно в это время диктует он «Роман Виолетты»[183], единственное свое эротическое произведение. Редкой элегантности Предисловие несет на себе отпечаток улыбчивой меланхолии. После своей смерти Александр видит себя не в каком-нибудь раю, но на «планете Марс, гражданином которой становится».

«Счастлив ли он? — спросят те, кто оплакивает его на земле, — ведь он покинул нашу юдоль слез.

— Так нет же! Вовсе не счастлив и скучаю здесь, несмотря на явные преимущества жизни на планете, исследованием которой я занят в настоящий момент.

На меня находят приступы сплина, заставляющие обращать в прошлое алчущий взгляд; и как раз под воздействием одного из воспоминаний вынужден я сегодня взять в руки перо, дабы зафиксировать прошедшее на бумаге» исключительно для «тех, кто понимал, любил и использовал в жизни приятную науку, имя которой — Наслаждение».

Итак, возвращение в год 1830, время, когда рассказчик, молодой писатель, живет на пятом этаже дома на улице Риволи, напротив Тюильри. Насчет того, переехал ли он туда, чтобы находиться поближе к своему дорогому Фердинанду, ничего не говорится. Живет он с любовницей, которая «чрезмерно и преждевременно растолстев, сердясь на свою раннюю тучность и не зная в точности, кого же обвинить в собственной избыточности, <…> способна была, вследствие невыносимости своего характера, сделать несчастным всякого, кто окажется рядом» — нежное воспоминание об Иде! Самое время появиться Виолетте. Ей едва исполнилось пятнадцать, как Изабелле Констан, она тоже девственница и тоже недолго ею останется. Рассказчик занимается ее воспитанием: педагогические наклонности развиты у Александра необыкновенно. Убиваясь по поводу того, что ей понравился спектакль «Антони», «аморальная пьеса, которую маленьким девочкам смотреть негоже», он дает ей уроки теории размножения, иллюстрациями к которым служат рисунки детородных органов, двуполости с показом гермафродитов в искусстве и в жизни, что неминуемо приводит его к изложению истории Сафо. Наивная Виолетта и не предполагала, что возможна любовь между женщинами, отсюда необходимость практических занятий, тем более что рассказчику и самому весьма любопытно присутствовать при подобных шалостях, поскольку прежде он видел «девиц, предающихся подобным упражнением лишь ради денег». Теперь понятно, почему у Александра всегда была потребность в большом количестве проституток одновременно. Последующий сюжет развивается исключительно вокруг любовных похождений Виолетты с одной женщиной, потом с другой, с двумя, тремя и т. д. Однако гораздо более небанальной для того времени выглядит следующая защитительная речь рассказчика:

«— Рождаясь при сотворении мира, женщина, — продолжал я, — бесспорно получила от Создателя такие же права, как и мужчина, в частности, право следовать своим природным инстинктам.

Мужчина начал с семьи, у него появилась жена, дети; объединившись, несколько семей составили племя, пять или шесть племен вместе образуют уже общество. Обществу этому необходимы какие-то законы. Если бы сильнее оказались женщины, то и по сегодняшний день мир жил бы согласно их воле, но более сильными оказались мужчины, и они стали хозяевами, а женщины — рабами. Один из навязанных хозяевами законов — целомудрие для девушек, другой — постоянство для женщин.

Диктуя свои законы женщинам, мужчины оставили за собой право удовлетворять свои собственные страсти, не задумываясь над тем, что свободно предаваться этим страстям возможно лишь в случае, если женщины не станут выполнять предписанные им законы.

Пренебрегая спасением, женщины дали мужчинам счастье; те же заставили их этого стыдиться. <…> В результате некоторые из женщин взбунтовались, спрашивая себя: Что дает мне общество в обмен на навязанное мне рабство? Замужество с мужчиной, коего, возможно, я и не полюблю, который возьмет меня в восемнадцать лет, конфискует в свою пользу и сделает на всю жизнь несчастной? Я предпочитаю остаться вне общества, свободно следовать своим прихотям и любить того, кто мне понравится. Я стану женщиной природной, а не общественной.

С точки зрения общества, то, что мы делаем, плохо; с точки зрения природы, то, что мы делаем, есть удовлетворение наших естественных желаний». Александр начинал в литературе с трех рассказов, героини которых вне общественных и моральных условностей жили своей страстью. Он завершал свое творчество, декларируя права женщин.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});