Ева Луна - Исабель Альенде

Мне никто не мешал, и я просидела за машинкой чуть ли не весь день, забыв, кажется, даже пообедать. Часа в четыре пополудни прямо передо мной, словно ниоткуда, появилась чашка горячего шоколада.

— Попей, это тебя взбодрит…

Я подняла глаза, и мой взгляд уткнулся в силуэт какой-то высокой стройной женщины, одетой в синее кимоно; мне потребовалось, наверное, несколько секунд, чтобы сообразить, что это Мими, — настолько я была увлечена своим очередным путешествием: как раз в эти минуты я продиралась сквозь непроходимые джунгли, чтобы попасть туда, где появилась на свет девочка с рыжими волосами. Я продолжала работать в том же ритме, не обращая внимания на рекомендации, которыми Мими пыталась меня потчевать: не забывай, текст сценария должен печататься на странице в две колонки, в каждой главе, то есть серии, должно быть двадцать пять сцен; не вздумай задним числом менять сценарий — пересъемки обходятся слишком дорого; не пиши длинных монологов — актеры в них путаются, каждая важная фраза должна повторяться трижды, потому что мы исходим из предположения, что наш средний зритель — полный кретин. На моем столе росла кипа бумаги с напечатанным текстом, который был вдоль и поперек исчеркан ручкой: я зачеркивала, исправляла, дописывала, ставила какие-то одной мне понятные иероглифы, оставляла пятна кофе, но в любом случае, приступая к очередной главе или странице, понятия не имела, как будут развиваться и переплетаться между собой судьбы героев и какой будет развязка этого сочинения, если, конечно, она вообще будет. У меня появилось сильное подозрение, что финалом этого единственного моего произведения станет лишь моя собственная смерть. Я почувствовала особый азарт, когда поняла, что сама становлюсь персонажем собственной сказки, то есть самостоятельно определяю свою судьбу и решаю, подарить ли себе жизнь или же привести себя к смерти удобным мне способом. Сюжет все усложнялся; персонажи становились все более упрямыми и несговорчивыми. Я работала — если, конечно, можно назвать работой этот праздник души — по многу часов в день, с рассвета до поздней ночи. Я перестала обращать внимание на то, как я выгляжу, ела лишь то, что Мими подсовывала мне прямо под нос, а спать ложилась только тогда, когда она брала меня за руку и тащила в спальню. Даже во сне я жила в особом, выстроенном мною самой мире, шла по жизни рука об руку со своими героями; я просто не могла расстаться с ними ни на секунду: я не хотела рисковать — кто знает, а вдруг они снова отступят в тень, так хорошо прописанные черты их лиц сотрутся и мне придется опять искать их в туманной мгле еще не рассказанных сказок.

По прошествии трех недель Мими посчитала, что настал момент найти какое-то практическое применение моему безумию, не дожидаясь, когда я окончательно утону в океане своих слов и образов. Она договорилась о встрече с директором телевидения и была твердо намерена предложить мои сказки в качестве сценария для фильма или сериала. С ее точки зрения, писать дальше без определенной надежды на то, что в обозримом будущем все это можно будет увидеть на экране, становилось уже опасно для моего душевного здоровья. В назначенный день она оделась во все белое — как того требовал гороскоп на текущую дату, — засунула в ложбинку между грудей медальон с портретом Махариши и отправилась на телевидение, едва не забыв прихватить меня. Она вела меня за руку, и я чувствовала себя спокойно и беззаботно, ощущая покровительство этого странного существа, словно сошедшего в наш мир со страниц древних мифов.

Сеньор Аравена принял нас в своем суперсовременном кабинете — сплошь пластик и стекло, — сидя за внушительным столом, который, однако, не скрывал его не менее внушительного брюшка. По правде говоря, я была поражена, увидев перед собой этого толстячка с ленивыми глазами жвачного живочного и недокуренной сигарой во рту: слишком уж он отличался от того образа, который рождался в моем воображении при чтении его статей. Когда мы появились в его кабинете, Аравена явно думал о чем-то своем и всем своим видом дал нам понять, что столь необходимые, к сожалению, развлекательные телепрограммы и фильмы для идиотов — это последнее, что интересует его в жизни. Вообще-то он даже не посмотрел на нас и остался сидеть лицом к окну, из которого открывался вид на крыши соседних домов и затянутое тучами небо; на город явно надвигалась гроза. Спустя примерно полминуты он, так и не посмотрев мне в глаза, поинтересовался, сколько времени потребуется для завершения работы над сценарием, взял кончиками пальцев папку с моим произведением, искоса посмотрел на нее и, явно не веря самому себе, сказал, что почитает этот шедевр на досуге, если таковой у него найдется. Я машинально протянула руку и схватила свою папку, но Мими вовремя успела пресечь мое движение и снова всучила мое творение почтенному директору. Вся эта возня тем не менее сыграла свою положительную роль: он непроизвольно посмотрел в нашу сторону, и его глаза встретились с очаровательными глазами Мими; та несколько раз похлопала ресницами, улыбнулась неотразимой улыбкой, и я сама не поняла, как в кабинете прозвучало предложение поужинать в ближайшую субботу всем вместе, нет-нет, господин директор, никаких посторонних, только пара моих ближайших друзей и, разумеется, вы, можно сказать, семейный ужин, — все это было произнесено тем завораживающим шепотом, которым она научилась говорить, чтобы скрыть от окружающих данный ей от природы тенор. Ее неотразимый шарм окутал собеседника, словно туманом, неким запахом порока. Сеньор Аравена даже не попытался пошевелиться, он сидел в кресле с папкой в руках и, глядя не то на Мими, не то куда-то в пространство, блаженно улыбался. Полагаю, его уже давно никуда не приглашали столь эффектно, провокационно и многообещающе. Столбик пепла с сигары упал на стол, но он его не смахнул.

— Ты что, ничего другого придумать не могла, как тащить его к нам в дом? — напустилась я на Мими, когда мы вышли.

— Я ведь для тебя стараюсь. Ну ничего, примет он твой сценарий, я этого добьюсь, пусть для этого мне даже придется пойти на некоторые жертвы.

— Неужели ты собираешься его соблазнить?..

— А ты как думаешь? В шоу-бизнесе только так и можно чего-нибудь добиться.

* * *

В субботу дождь начался с самого утра и шел не переставая до вечера; Мими решила приготовить к приходу гостей строгий, я бы даже сказала, аскетический ужин на основе недробленого риса; такая еда вошла в моду после того, как сторонники макробиотики и вегетарианства стали пугать человечество ужасами, подстерегающими тех, кто не придерживается диетического питания. Да этот толстяк у тебя с голоду помрет, брюзжала я, шинкуя морковку; кстати, сама Мими, убедившись, что на кухне все идет по плану, занялась приведением в порядок нашей гостиной: она переставила цветочные горшки, зажгла ароматические палочки, подобрала музыку и раскидала по всей комнате большие шелковые подушки: это было сделано в соответствии с последними требованиями моды, согласно которой гостям следовало предложить снять обувь и расположиться прямо на полу. В вечерней трапезе должны были принять участие восемь приглашенных, в основном из театрального мира, помимо Аравены, который неожиданно пришел в сопровождении молодого человека с волосами цвета меди; я знала, что его часто показывают по телевизору, начиная, как мне объяснил кто-то из гостей, с тех времен, когда он вел репортажи прямо с баррикад какой-то уже подзабытой революции, а как же его зовут-то? Я пожала его руку и вдруг поймала себя на ощущении, что некогда уже была знакома с этим человеком.

После ужина сеньор Аравена отвел меня в сторонку и признался, что Мими просто покорила его. Говорить о ком-то или о чем-то другом он просто не мог: ее образ горел у него в душе, как свежий ожог.

— Она просто воплощение женственности; если разобраться, то все мы в какой-то мере андрогины, в каждом есть что-то и от мужчины, и от женщины, но она сумела стереть со своего облика даже малейший намек на маскулинность, чего стоят только восхитительные формы и пропорции ее тела, она просто потрясающая женщина, женщина на все сто процентов, — сообщил он мне, вытирая платком пот со лба.

Я посмотрела на свою подругу, такую близкую и знакомую, — на ее лицо, созданное в основном с помощью косметики и пинцета, на ее округлую грудь и бедра, на плоский, не приспособленный для вынашивания ребенка живот, — и вспомнила, в каких трудах и муках было сотворено все это великолепие. Пожалуй, только я по-настоящему знала истинную природу этого, почти сказочного, существа, только я могла понять, через какую боль пришлось пройти ей, чтобы воплотить в жизнь свои заветные мечты. Мне доводилось видеть ее и без макияжа, усталой, грустной, доводилось приводить ее в себя после приступов депрессии, болезней, бессонных мучительных ночей: как же я хочу быть просто слабой женщиной, непохожей на ту энергичную даму, которая появляется на сцене в плюмаже, обвешанная с головы до ног сверкающей бижутерией. В ту минуту, глядя на толстого немолодого мужчину, я пыталась угадать, что он мог бы рассказать своей подруге, матери или сестре об истинной природе роскошной Мими. Тем временем она сама, сидя в другом конце гостиной, почувствовала на себе восхищенный взгляд нового обожателя и направилась к нам. Я попыталась остановить ее, помешать ей осуществить задуманное, в конце концов, защитить свою подругу, но она нарушила мои планы безошибочно сработавшим приемом.