Курьер из Гамбурга - Нина Соротокина

Прошла неделя, и Нестор Прохорович разрешил, конечно, если сама Глафира пожелает, спуститься в рабочую камору.

– Спрашивать будут, скажите, что вы новая работница из Пскова. А лучше ничего не говорите. Молчание – оно золото.

Просторное помещение, тридцать молодых женщин, некоторые совсем молоденькие, почти девочки. Шили шляпы, перчатки, вышивали накидки. Глафиру посадили на изготовление искусственных цветов – обрезки шелка, крахмал, краски, ножницы… Интересное дело, когда умеешь с ним справиться.

Если хозяина и приказчика не было, мастерицы болтали без умолку. Разговоры были неинтересные, одна ругала пьяницу мужа, другая сокрушалась, что денег на приданое никак не накопит, третья ругала непутевых родителей. Чаще всего пересказывали городские новости, которые касались событий ужасных: то пожар где-то случился, то дом грабанули, все вещи вынесли. Особый интерес вызывали у всех смертоубийства и найденные в канале неопознанные трупы. Глафира не принимала участия в этих разговорах, но ведь уши-то не заткнешь. Иногда эти пустые пересуды вызывали в душе такую боль, что даже сердце начинало щемить. И может, и не сердце это болело, а спина, находившаяся все время в согбенном состоянии. Тяжело работать по двенадцать часов в сутки. Она раньше и не подозревала, как это трудно – зарабатывать деньги своим трудом.

А в этот пасмурный день, который круто изменил ее судьбу, беседа товарок вдруг показалась интересной.

– Сейчас мода на чепчики уже другая. Мы по старинке их тесными шьем, а сказывают, появился в столице важный французишка – тупейных дел мастер. Сей перухмахер волосы чешет и парики. Так вот он продает искусно сделанные женские головные подушки.

– Ну и что в этом нового? Чем женские подушки отличаются от мужских?

– А тем, что на них не спать, а под волосы подкладывать. Подушки эти очень умножают волосы, убирать их можно быстро и булавок меньше идет.

– Я думаю, что сейчас весь Санкт-Петербург к своим головам подушки приколет.

– А я о чем? Да разве этот чепчик на подушку налезет, – мастерица надела на кулак произведение своих рук и выразительно им повертела.

«Тоже мне – новость, – подумала Глафира. – Дуры вы дуры! На театре эти подушечки под волосы давно подкладывают. И у маменьки такая была, коричневой сеточкой обшита. А это когда еще было!»

Далее мысли соскользнули с услышанного и вернулись в привычное русло: «Это не они дуры, а я! Зачем сижу в этом доме, чего жду? Хотела ведь в актерки идти, но сыграла свою роль не на сцене, а в жизни. Так и пройдут твои лучшие годы за вырезыванием из шелка настурций и лилий. А ведь все было в твоих руках, и все прошляпила, гусыня безмозглая!»

В этот момент Глафиру поманил пальцем приказчик.

– Идите в свою светелку, там вас ждут.

Февронию заставили посетить Глафиру дела опасные и неожиданные. В дом ее опять явился полицейский солдат, но сам разговаривать не стал, отвел в участок. А тут в нее вцепились те самые, что приходили с обыском.

– Говорите всю правду, как на духу. Если скроете что, то разговаривать с вами будут в другом месте, – с угрозой в голосе заявил чернявый поручик.

Феврония судорожно перекрестилась и закивала головой.

– Знакомо ли вам имя Глафира Турлина?

Если бы Феврония подумала хоть полминуточки, то, конечно, созналась бы во всем. Зачем ей чужие грехи на свою голову? Но твердое «нет» само выпорхнуло, а потому далее бедная женщина только соизмеряла свои намерения с действительностью. Если чернявый и ушастый дознаются до правды, сможет ли она им потом заморочить голову? А почему нет? Вполне могло быть, что она не знала тайны своего постояльца. Приехал немец, документы его посмотрела и пустила на постой. Если в Шлосе даже масоны не угадали женщину, то и она вполне могла просмотреть очевидное.

Эти размышления помогли Февронии сохранить спокойствие и даже четко отвечать на вопросы, а отвечать надо было так, чтобы не было в лице и голосе признака страха и волнения. А что ей волноваться? Она ничего дурного не сделала.

И уже очутившись на улице, Феврония вдруг до полного ужаса испугалась мысли: а откуда поручику и капралу вообще известно это имя – Глафира Турлина? Ясное дело, они ее ищут. А если ищут, то найдут! Это мнимого Шлоса сыскать невозможно, потому что он исчез, испарился, как Дух Святой. А Глафира Турлина есть фигура реальная. И хоть живет она под чужим именем, и документов у нее никаких нет, Феврония все равно верила, что чернявый и ушастый ее непременно схватят, потому что сведения о ней они могли получить только от Озерова.

Эта пиявка толстая, ненасытная, так она называла своего второго жильца, давно был у нее на подозрении. За квартиру платит неаккуратно, ведет себя заносчиво, а ходит при этом всегда с таинственным видом и очень любит совать нос в чужие дела. Ужо сейчас она придет домой, и всю душу из него вытрясет. Наверняка негодница Глафира сболтнула ему лишнее.

Но вернувшись на каретный двор, она несколько поостыла и решила прежде поговорить с самой Глафирой. Внутренний голос подсказывал ей, что-то во всей этой истории не так. Одно ясно, дело обрастает новыми подробностями и полицейские роют землю вокруг обоих Шлосов, как заправские землекопы.

14

Разговор с Глафирой был трудным. В самих апартаментах кума запрещали повышать голос. Здесь привыкли к сдержанности, да и положение таинственной жилички призывало к тишине. Поэтому Феврония, выкрикивая ругательные слова, шипела, как змея. Господи, прости меня грешную. Ажно вспотела вся от напряжения. А Глафира все одно твердит: «Никаких откровенных разговоров с Озеровым не вела». А потом обнаглела и советы стала давать:

– Вы, тетенька, гоните его с квартиры, пока не поздно, потому что он шпион. Я это в самый первый день почувствовала.

Да как же его прогнать, если он за два месяца задолжал?

Расстались они плохо. Феврония была категорична.

– Вот что я тебе скажу, моя милая. Уходить тебе надо от кума Нестора Порфирьевича. Если тебя здесь найдут, то подведешь ты под розыск честных людей.

– Да куда же мне идти?

– Назад, в свою деревню Вешенки. Небось там тебя никто не съест. Три дня даю тебе на сборы. Тебе, правда, собираться, только подпоясаться. Но сейчас зима. Я сама тебе зимнюю одежонку справлю. Но помни, у меня на тебя бумага есть. Как только получишь наследство, я ее тут же по суду и предъявлю.

Глафира не стала спорить. Круг замкнулся. Мечтам о театре тоже не суждено осуществиться. Жизнь ее кончилась. И не надо выть в голос, потому что мертвецы обычно бесчувственны.