Как стать гением: Жизненная стратегия творческой личности - Генрих Альтшуллер

Русский композитор А.М. Ляпунов жаловался В.В. Стасову на то, что множество семейно-бытовых дел отвлекают его от сочинения музыки. В.В. Стасов ответил в письме: "То "неустроенная" еще судьба мешает, то "устроенная" препятствует! Но ведь позвольте Вам откровенно сказать, этак никогда конца не будет.

Никогда не придет такой минуты, когда бы не было ровно никакой заботы, никакой трудности, и еще такого сочинителя отроду не слыхано и не видано, у которого вдруг все было бы гладко, как лысина, и ничто его не тревожило. Нет, такого дня и часа никогда не будет ни у Вас, да и ни у кого. Если Вы будете сидеть у моря и ждать той "погоды", то будьте твердо уверены, что никогда не дождетесь ".

Шибанов А. Александр Михайлович Ляпунов. М.: Мол. гвардия, 1985. С. 168.Пример к 21-а

"Молодая писательница из Ленинграда, еще не публиковавшаяся в столице, приехала в Москву и сказала, что хочет написать острую дискуссионную статью. Даже не статью — манифест своего поколения. Мне идея показалась вполне перспективной: жалобами в последние годы начинающие литераторы просто заваливают, а вот манифесты — большой и стойкий дефицит. Но оказалось, что дебютантка нуждается не в одобрении, а в конкретной помощи.

— Вы можете позвонить в "Литературку" и спросить, станут ли печатать мою статью?

— Но ведь статьи пока нет.

— В принципе, чтобы не работать впустую.

— А статья будет большая?

— Страниц семь-восемь на машинке.

Я позвонил, дебютантке обещали режим наибольшего благоприятствования, и она села за стол…

Начинающая "профессионалка" из Ленинграда хочет гарантий, и в этом… есть свой резон. Но когда человек кричит от боли или поет от радости, он не ждет твердых заверений, что крик услышат, а песню оценят".

Жуховицкий Л. Нужны ли гарантии? // Юность. 1987. N10. С. 85.

"…Кстати, тот "манифест поколения" в "Литгазете" не напечатан. Потому что не написан".

Жуховицкий Л. Не молитва, а угроза // Юность. 1988. N2. С. 87.Пример к 21-в

Из записи беседы с Эрнестом Хемингуэем:

"Не теряйте духа из-за того, что писательство требует уйму простой, чисто механической работы. Это так, и здесь ничего не поделаешь. Я переписал первую часть "Прощай, оружие!", по крайней мере, раз пятьдесят. Нужно это превозмочь…

Всякий раз, когда я сажусь за стол, я чувствую себя абсолютно бессильным нацарапать хотя бы несколько строк. Писательство — тяжкий труд. Это самая тяжелая работа в мире. Если бы это было просто, то все стали бы писателями. За это платят приличные деньги только потому, что очень немногие люди могут писать, и писать хорошо".

Хемингуэй Э. Писательство — тяжкий труд // Книжн. обозрение. N18, 1987. 1 мая. С. 6.Пример к 21-в

"Мысль о ежедневном труде Бунин несколько развил:

— Писать стихи надо каждый день, подобно тому как скрипач или пианист непременно должен каждый день без пропусков по несколько часов играть на своем инструменте. В противном случае ваш талант неизбежно оскудеет, высохнет, подобно колодцу, откуда долгое время не берут воду.

…Самое главное, — нужно преодолеть в себе отвращение к листу чистой бумага, которое испытывает почти каждый настоящий писатель, и писать… регулярно, не дожидаясь вдохновения, настроения и тому подобного, писать — как ходить на службу… или в гимназию".

Катаев В. Алмазный мой венец (Трава забвенья). М.: Сов. писатель, 1981. С. 347, 355.Пример к 21-в

"Я думал и искал, искал и думал. Ехал из своего села Долговки в Курган, в Москву, шел в библиотеки, брал книги по интересующим меня вопросам, сопоставлял, снова думал. Иногда шел по улице и людей не замечал. Потом родилась идея. Потребовались десятилетия, чтобы она выросла в новое научно-практическое направление в медицине. Ученый-исследователь должен быть целеустремленным. Он не имеет права отвлекаться на второстепенное. Известно, например, что Менделеев делал прекрасные чемоданы. Конечно, нужно переключаться, если что-то не получается. Я поступаю так. Зашел в одном эксперименте в тупик, берусь за другой. Вдруг здесь что-нибудь найду? Но все в рамках того же тесного круга задач, которые необходимо решить в нашей сфере исследований. И это нередко приводит к желаемым результатам".

Нувахов Б. Доктор Илизаров. М.: Прогресс, 1987. С. 50–51.Пример к 21-в

"Сильные волей не колеблются. Они садятся за стол, они обливаются потом. Они доведут дело до конца. Они изведут все чернила, они испишут всю бумагу. И в этом отличие талантливых людей от малодушных, которые никогда ничего не начнут. Литературу могут делать только волы. Самые мощные волы это гении, те, что не покладая рук работают по восемнадцать часов в сутки".

Ренар Ж. Дневник // Ж. Ренар. Избранное. М., 1946. С. 3.Пример к 24-б

"Теория сверхтекучести создавалась с перерывом: 27 апреля 1938 года Ландау арестовали. "По нелепому доносу, — писал он в "Комсомольской правде" 8 июля 1964 года, — я был арестован. Меня обвинили в том, что я немецкий шпион. Сейчас это иногда кажется мне даже забавным, но тогда, поверьте, было совсем не до смеха. Год я провел в тюрьме, и было ясно, что даже еще на полгода меня не хватит: я просто умирал. Капица поехал в Кремль и заявил, что он требует моего освобождения, а в противном случае будет вынужден оставить институт. Меня освободили. Вряд ли надо говорить, что для подобного поступка в те годы требовалось немалое мужество, большая человечность и кристальная честность".

Бессараб М.Я. Ландау: Страницы жизни. М.: Моск. рабочий, 1988. С. 103.Пример к 24-в

Дмитрий Дмитриевич Плетнев был репрессирован в 1938 году; в 1985 году реабилитирован посмертно.

"Даже во время следствия Плетнев продолжал работать. По его просьбе ему было выдано свыше 20 книг на четырех языках из его личной библиотеки.

В своем последнем слове 12 марта 1938 года он сказал, что, находясь в тюремной камере, он сумел написать монографию в 10–12 печатных листов (эта рукопись не сохранилась).

Поразительная аналогия с судьбой Н.И. Вавилова напрашивается сама собой".

Тополянский В. Он слишком много знал: О драматической судьбе профессора Плетнева // Лит. газ. 1988. 15 июня. С. 13.Пример к 24-в

Из интервью с писателем Владимиром Дмитриевичем Дудинцевым:

"В чем состоит объективное счастье? Вот когда меня ругали за роман "Не хлебом единым", ругали всем Союзом писателей, на большом пленуме страшным криком на меня кричали. Не было отказа в добровольцах, тянули руки, шли через зал с видом Жанны д'Арк на трибуну и начинали кричать. И было очень тяжело. Я там первый раз в жизни потерял сознание от контрастных эмоций. Когда Симонов таким прокурорским тоном стал говорить, что "я думал, что это советский человек, я думал, что это наш, но вот, товарищи, как иногда даже главный редактор и коммунист, как он может иногда заблуждаться. Оказалось, что вкрался чуждый товарищ". А я ожидал, что он будет меня выручать. Потому что мы вместе с ним "грешили". Я писал роман, а он его печатал. И печатал охотно. И был со мной в таких хороших отношениях, что я ожидал, по своей наивности, от него сильной поддержки. Когда он пошел на трибуну, я подумал, ну наконец-то… Вот рыцарь, который меня защитит. И вдруг… Вокруг меня начало темнеть, темнеть, очнулся — половина меня на полу, половина на стуле, и мне несут воду…

Так вот о счастье. Мое первое счастье — когда ко мне пришла идея "Не хлебом единым". Она пришла в виде поведения Симонова. Он "ткнул" меня в лоб перстом, вывел на главную мысль романа "Белые одежды". Симонов дал мне конкретный пример из жизни. Так начал формироваться замысел. А еще происходит выволочка за "Не хлебом единым" на пленуме Союза писателей. Писательница, лауреат Сталинской премии, маститая, с крашенными в красный цвет волосами от негодования на трибуне вся трепещет, вибрирует. И зал отвечает таким всплеском шума. Знаете, как будто в кислоту уронили каплю воды, такая пена — и опадает. "А этого Дудинцева враги бы сделали мэром города". Зал сразу — у-у-у, — вздымается пена и опускается. И мыслит одинаково. Мне бы еще раз потерять сознание, но я уже столкнулся с Симоновым и во мне возникла концепция, которая стала каким-то барьером на пути отрицательных эмоций. Мое сознание уже исторгло из себя способности страдать от оскорблений. Я весь превратился в слух, творческий слух, и стал уже частью того пророка, который встретил шестикрылого серафима. Я, когда слушал ее, только прятался, чтобы записывать "с натуры" ее живые слова, которые вы найдете сегодня в "Белых одеждах". Когда прорабатывали Стригалева, кричала одна там женщина. И реакция зала — это тоже была замечательная натура. Я воспринимал, я радовался вместо того, чтобы страдать от этой проработки. И я шел домой, чуть не прыгая на одной ножке, потому что я замечательно сегодня поохотился… Наконец-то я касаюсь вопроса о счастье — я был неизмеримо счастлив, потому что творческий восторг по поводу хорошо пришедшего в руки факта — это наивысшее счастье. Это знакомо всем людям творческого труда".