Кровь Рима (ЛП) - Скэрроу Саймон

Он вздохнул и осознал, что его конечности слегка болят после напряженного боя, и потребовалось мгновение, прежде чем его разум успокоился достаточно, чтобы тщательно обдумать ситуацию, в которой он и его люди оказались теперь. Беглый осмотр лагеря выяснил, что большинство солдат двух когорт выжили. Кроме них, единственными оставшимися иберами были выжившие из контингента копейщиков, Радамист и его телохранители, всего не более тридцати человек. Вместе с тремя сотнями преторианцев и чуть более чем двумя сотнями пращников этого было недостаточно для защиты валов лагеря, если противник решит атаковать со всех сторон одновременно. «Конечно, была еще горстка людей под командованием центуриона Николиса», - подумал Катон, взглянув на город. В тот момент он увидел, что ворота открылись и группа конных повстанцев небрежно проезжает под арочным входом. Он почувствовал укол отчаяния при виде этого. «Николиса и его центурию, должно быть, предали изнутри города, и теперь Артаксата оказалась в руках повстанцев. А значит, что у оставшихся в живых не было надежды. Они оказались в ловушке, в абсолютном численном меньшинстве и были отрезаны от последней линии обороны в акрополе города. Надежды на подмогу извне тоже не было – ближайшие римские войска находились за сотни километров. У них не было еды, а вода была только в их же флягах. Все потеряно», - с горечью осознал он.

Катон отвернулся и сел на валу, осматривая ситуацию в лагере. Рядом были разбросанные остатки связок сена и соломы, где прятался противник. Это зрелище оскорбило его профессиональную гордость. Он должен был догадаться, что что-то пошло не так, когда они с Макроном ранее этим утром внимательно осматривали лагерь со стен. «Кажется, это было давным-давно», - подумал Катон. - «Но не время для таких снисходительных самообвинений», сказал он себе. Он должен был придумать план, любой план. Его люди ожидали этого от него. Осмотрев лагерь, он быстро решил, что защищать весь периметр шансов нет. Им нужно будет построить какой-то редут в одном углу, но единственными инструментами на руках было их оружие. Их кирки и лопаты были вместе с повозками и осадными машинами в дворцовых конюшнях. Все это попало в руки врага.

Катон обдумал несколько оставшихся вариантов. Они могли защищать лагерь до тех пор, пока враг неизбежно не найдет путь через валы и не заполонит их, или, если мятежники поступят мудро, они будут ждать, пока жажда и голод не приведут защитников к отчаянию. Катон рассматривал еще одну возможность. Он и другие могли попытаться вырваться и пробиться обратно к границе. Бесполезность идеи заставила его насмешливо покачать головой. В конце концов, дело сводилось к тому, чтобы сдаться или сражаться насмерть. С полной ясностью этого выбора, звенящей в его голове, он вернулся к Макрону и обнаружил, что его друг сидит, прислонившись к одному из столбов, поддерживающих караульную сторожку. Медик оставил его там, пока он ухаживал за другими ранеными. Катон расстегнул ремни под подбородком, снял шлем и расправил плечи, прежде чем присесть на корточки.

- Как ты себя чувствуешь?

- Словно меня трахнули все три фурии разом, - вздрогнул Макрон. - Голова похожа на кузнечную наковальню. Твоя долбанная собака продолжает лизать мне лицо, все крутится и ... . - Он наклонился, и его вырвало.

- У тебя был сильный удар по голове, мой друг, - сказал Катон. - Чего ты хотел?

Макрон вытер рот тыльной стороной ладони, затем осторожно повернулся и вздрогнул, когда его пальцы наткнулись на шишку размером с куриное яйцо.

«Всегда какой-то трусливый ублюдок позади тебя сбивает тебя с ног». - Он закрыл глаза на мгновение и продолжил.

- Какова ситуация, парень?

Катон покачал головой.

- На этот раз мы действительно облажались. Выхода нет. Мы либо умрем здесь, либо сдадимся.

- Сдаваться? Ни хрена подобного. После того, что наш иберийский друг сделал с местными жителями, они возжелают наши головы наряду с его. Я лучше рискну и умру с мечом в руке.

- Рискнешь? - спросил Катон. - Да, тут нет никакого риска, с нами покончено в любом случае. Так или иначе, ты сейчас не в форме, чтобы сражаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Не в форме? - проворчал Макрон. Он резко поднялся и встал на ноги, затем постоял, покачиваясь, прежде, чем он упал на столб и соскользнул обратно на землю с разочарованным стоном. - Хрены ослиные ... Да, поразит их молнией Юпитер.... Сраные повстанцы...

- Совершенно верно, - с чувством согласился Катон. Он хотел сказать своему другу несколько слов утешения, но их не было. Было заманчиво сесть рядом с Макроном и уступить обстоятельствам, но это была роскошь, которой не имел права позволить себе командир. Он должен был позаботиться о людях, как мог, до самого конца. Только тогда его долг перед ними будет выполнен.

- Оставайся здесь, Макрон, пока не будешь готов к бою. Это приказ.

Катон протянул руку и убрал со лба прядь мокрых от пота волос, надел промокшую войлочную шапочку, а затем и шлем. Затем, уходя, он выкрикнул: -Офицеры! Ко мне!

Приказав опционам доложить о потерях, назначив каждому центуриону участок вала для защиты вместе со своими людьми, а также проинформировав их о своих мрачных выводах относительно их положения, Катон направился к тому месту, где на небольшом расстоянии на груде соломы сидел Радамист, поодаль от остальной части его людей. Его рукав был срезан, а рука перевезяна импровизированной повязкой. Выражение его лица было мрачным, когда он взглянул на римского офицера, а затем выдавил улыбку.

- Я могу представить, что скоротечность моего правления принесет мне особое место в истории, а?

Катон улыбнулся в ответ.

- Более чем вероятно.

Улыбка царя дрогнула.

- Значит нет никакой надежды?

- Абсолютно никакой, Ваше Величество.

- Величество? - пожал плечами Радамист. - Царь без царства. Если бы Зенобия могла видеть меня сейчас, она бы наверняка усмехнулась.

Катон в этом сомневался. Даже если бы Зенобия еще не была схвачена, она бы переживала по поводу собственной судьбы от рук мятежников.

- Что со мной теперь будет, трибун?

Катон почувствовал укол презрения. Где было сострадание Радамиста к людям, которых он заманил в ловушку? К людям, чьи тела лежали разбросанными по земле перед столицей, или к тем, кто еще жив и за кем охотились в данный момент повстанцы? Где было его сопережевание Катону и его преторианцам, вынужденным последовать за ним, чтобы усадить его на трон? Он не заботился ни о ком, кроме себя и Зенобии. Катон решил, что это не тот человек, который должен быть царем. Рим выбрал неправильного союзника. Он попытался очистить свой разум от таких соображений, когда ответил: - Вы можете попытаться сбежать. У вас отличная лошадь, но если бы я был человеком, делающим ставки, я бы не дал хороших шансов на то, что вы сможете оторваться от ваших врагов. Но если вы останетесь здесь, у вас будет выбор такой же, как и у всех нас. Сдаться или бороться до конца. Кто-то может сказать, что благородный царь выберет последнее.

Радамист задумался на мгновение. - А что ты посоветуешь?

- Не мне давать советы по таким вопросам. Выбор остается за вами.

- Понятно. - Радамист пристально посмотрел на Катона. - Ты никогда по-настоящему не восхищался мной, не так ли?

- Восхищался? - Катон был не готов к такому повороту. До сих пор он жил в страхе перед тем, что этот человек может сделать с ним и другими по прихоти или в результате какого-то циничного расчета. - У вас, конечно же, есть замечательные качества. У вас есть смелость. И сила, и этого достаточно, чтобы вдохновить других следовать за вами…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Но?

- Но вы человек, который готов использовать предательство и убийство, чтобы добиться своего. Жизни других не имеют значения в вашем выборе. Вы также жестоки, как и глупы. И более того, вы человек, которого направляет человек, еще более корыстный, чем вы.

- Зенобия?

Катон кивнул.

- За все это мне жаль вас. Но не так сильно, как мне жаль всех тех, кому пришлось страдать, потому что вы такой, какой вы есть, - он замолчал. - У меня есть сын. Маленький мальчик, которого я, скорее всего, никогда больше не увижу, благодаря вам. И среди моих людей много тех, кто из-за вас оставит вдов и сирот. - Было облегчением избавиться от всех этих мыслей; холодное удовольствие представить голую правду могущественному человеку, увлеченному убеждением в своей непогрешимости и лести слуг, до тех пор, пока поражение не лишит его всех его нарядов и высокомерного самоуважения. В конце концов, он был просто человеком.