Лучший частный детектив - Молчанова Ольга Павловна

— Давно я здесь?

— Три дня. Вам удалили гематому в теменной части головы, после чего ввели ненадолго в состояние искусственной комы. Так решил консилиум. У вас на голове повязка, поэтому будьте осторожнее. Кстати, голова не болит? Не кружится?

— Нет, всё нормально. Мне, что же, вскрывали череп без моего согласия?

Девушка улыбнулась:

— Не беспокойтесь, вам всего лишь просверлили небольшое отверстие, через которое откачали скопившуюся там кровь. Со временем оно затянется костной тканью, и вы, я уверена, забудете об этом происшествии.

В памяти после этих слов всплыло подземелье, безумный художник с молотком в руке и звуки выстрелов. «Вряд-ли я скоро забуду это», — подумалось мне.

— Простите, вас как зовут?

— Рината.

— Красивое имя… А скажите-ка, Рината, одновременно со мной не поступал ли кто-нибудь ещё?

— Вы, наверное, имеете в виду ту самую девушку, которую привезли вместе с вами?

— Да, и что с ней?

— В целом ничего страшного. Она истощена в результате длительного голодания, организм обезвожен, но сейчас её жизни уже ничего не угрожает. С ней работают наши психологи. Зовут девушку Татьяна Никиткина, и находится она в соседней палате. Я так понимаю, что это вам она обязана жизнью?

Я не ответил на этот вопрос, и попросил освободить меня от капельницы. Жидкость во флаконе подошла к концу. Рината убрала штатив и принесла чашку горячего бульона. Он вошёл в меня, словно дождевая вода в песок пустыни. Я пил и чувствовал, как с каждым глотком силы возвращаются в мой ослабевший организм, после чего незаметно уснул. Время замедлило свой бег и остановилось.

Сознание вернулось ко мне, когда день за окном уже катился к закату. В палате было тихо, а в кресле с очень серьёзным выражением лица сидел майор Алексей Успенцев.

— Привет! — сказал я ему. — Только я тебя прошу, не нужно меня воспитывать сегодня. Давай оставим это, скажем, на завтра, или, ещё лучше, на послезавтра. Учти, кстати, я полностью признаю свою вину, каюсь, и впредь больше не буду лезть туда, куда не стоит. А если и буду, то только вместе с тобой, друг мой Лёшка.

Мне видно было в полумраке, как он улыбнулся, и я понял, что в очередной раз прощён. Успенцев поднялся, щёлкнул выключателем, и мягкий свет залил комнату.

— Есть хочешь? — спросил Лёшка.

— Хочу, ты даже не представляешь, как хочу.

— Тут симпатичная сестричка оставила для тебя отварную рыбёшку и салатик. Велела сказать, что больше пока нельзя.

— Хорошо, будем есть в разумных количествах и только то, что можно, а не то, что хочется. А ты расскажи тем временем, что удалось выяснить за эти дни по Бегущему Человеку. Он, кстати, жив или не очень?

— Скорее, не очень. И Слава Богу, как говорится. Да ты ешь, а я тем временем растекусь мыслью, так сказать.

Тебе, Игорёк, очень повезло, что моего начальника срочно вызвали куда-то наверх, и совещание закончилось раньше, чем обычно. Я тут же прочитал твоё сообщение и включил поиск телефона. Маячок работал исправно, и мои ребята сразу определили, где ты находишься. На месте мы были минут через двадцать. Следуя твоим указаниям, нашли тропу в кустарнике и вышли к бомбоубежищу. Открыть дверь оказалось непросто, поскольку стержня на месте не оказалось. Позже я понял, что художник, заходя внутрь, забирал его с собой. Впрочем, мои ребята нашли подходящий прутик, который выполнил ту же функцию.

Мы вошли и обнаружили вход в подземелье. Он был освещён. Стараясь не шуметь, спустились в тоннель и подошли к деревянной перемычке. За ней обнаружился ещё ряд дверей, одна из которых была открыта. И в эту минуту раздались выстрелы. Я бросился туда и успел вовремя. Этим молотком он точно убил бы тебя. Мне ничего не оставалось, как выстрелить. Пуля, как и твои две последние, попали безумцу в голову. Он умер мгновенно.

Такие вот дела, Игорёк. Пользуясь случаем, не могу не упрекнуть тебя в тихом идиотизме: какого чёрта ты попёрся туда один? Что, не мог подождать меня час-другой?

Я поднял руки, как бы сдаваясь перед такими вопросами:

— Товарищ майор, я ведь уже признал свою вину, и даже сказал, что больше не буду вести себя, словно дитя неразумное. Лучше расскажи, что было дальше.

— А дальше было то, что в одной из комнат мы обнаружили привязанную к металлическому креслу ещё живую девушку, которая находилась в ужасном состоянии. Вас вместе отправили в больницу и, насколько я знаю, она идёт на поправку.

— Да, с ней всё нормально. Она в соседней палате и её зовут Таня Никиткина.

— Вот как! Вы уже знакомы?

— Не так быстро, Лёшенька. Просто сестричка рассказала. Так что же было дальше?

— А дальше было начато следствие, которое к настоящему времени установило следующее. В бомбоубежище были обнаружены два скелета — мужской и женский. Оба были привязаны проволокой к металлическим креслам, их черепа лежали на коленях. Перед ними на подставках стояли картины с одинаковым сюжетом: человек в купе, глядящий в зеркала, где его собственные отражения уходят в бесконечность. По мере удаления в зеркалах было видно, как постепенно стареет и умирает человек.

Один из скелетов принадлежал матери безумца — Екатерине Бурцевой, второй — генералу Степану Левандовскому, как было установлено буквально вчера. Мы никогда уже не узнаем, как они попали в эту западню, но можно предположить, что смерть их была ужасна: голод, обезвоживание, ужас безысходности.

Трупы пропавших девушек в разной степени разложения находились там же. Все они в той или иной степени были похожи на мать твоего Бегущего Человека. Но последняя девушка, та самая, на которой, кстати, я как порядочный человек, обязан жениться, является просто копией покойной актрисы.

— Это, пардон, отчего же вдруг ты обязан на ней жениться?

— По двум причинам, друг мой Холмс местного разлива. Во-первых, я видел ее обнаженной и причем далеко не в лучшем виде. Согласись, такая пикантная ситуация обязывает приличного человека ко многому, а во-вторых, сказать честно, мне просто грустно без хорошенькой подруги. Особенно я укрепляюсь в этой мысли, глядя на тебя и Дашу. Как ты считаешь, этого достаточно?

— Вполне. Очень убедительно. Но все же это не повод для таких резких действий как женитьба. Тебе так не кажется, мой друг Ватсон тоже не лондонского разлива?

Успенцев улыбнулся:

— Согласен, несколько погорячился. Но девушка, скажу я тебе, хороша на редкость! Я бы сказал, что она — улучшенный вариант матери покойного бегуна.

— Так вперед, брат мой Леха, и пусть тебе улыбнется удача!

— Спасибо, тронут безмерно.

— Да, кстати, а с девушкой был разговор в отношении того, как она вообще попала в бункер?

— Нет, пока такого разговора с ней не было, поскольку врачи категорически возражают. Смысла же настаивать на этом тоже нет, поскольку отвечать за произошедшее некому: безумный художник мёртв.

Мы помолчали какое-то время, а потом я произнёс, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Интересно всё-таки, насколько безумен он был? Да и был ли вообще таковым? Уж больно сложные действия совершал этот художник для сумасшедшего человека. Ты не находишь?

— Увы, теперь на эти вопросы уже никто не ответит, — сказал Лёшка, поднимаясь. — К сожалению, Игорёк, мне пора идти. Я убедился, что ты на пути к выздоровлению, и это хорошо, но также я вижу, что ты ещё слаб и по этой причине не наделаешь новых глупостей, что ещё лучше. Пока, дружище!

— Пока! Даже не знаю, радоваться или огорчаться твоей последней реплике.

— Радуйся. Да, чуть не забыл. В этом пакете твой практически оконченный портрет, написанный Бегущим Человеком. Я решил, сударь, что он будет дорог вам как память о тех, не самых лучших в этой жизни, часах, проведенных в бункере. Посмотришь потом на досуге. Что-то есть в этой картине, чертовщинка какая-то. Думаю, она тебе понравится.

Спал в эту ночь я крепко и без сновидений. Утром врач остался доволен осмотром, после чего разрешил мне вставать и перемещаться по палате, что значительно украсило мою жизнь. Казалось бы, мелочь — самостоятельное посещение туалета, а какую радость доставляет она обременённому условностями человеку. Рината принесла неплохой завтрак, позвонил Лёшка с единственной целью — выяснить как мои дела, короче, жизнь стала налаживаться.