Первобытный менталитет - Люсьен Леви-Брюль

Первое знакомство с железом, которого первобытные люди позже стали так жаждать, очень похоже на то, как произошло знакомство с кипящей водой. «Я записывал слова, — говорит Макгилливрей, — от одного весьма смышленого туземца, внимание которого я удерживал тем, что время от времени делал ему небольшие подарки, когда мне случилось показать пальцем на лежащий в лодке какой-то похожий на черпак предмет из бамбука, чтобы спросить его название. К моему большому удивлению, этот человек, взяв его, показал мне, что на самом деле этот черпак служил ножом. Чтобы не остаться у него в долгу, я взял обычный нож и с силой принялся строгать, дабы показать ему превосходство наших ножей над его. Он тут же начал проявлять признаки ужаса, взволнованно заговорил со своими спутниками, обратил их внимание на меня, подражая движениям, которые делал я, строгая дерево; после этого его лодка ушла от нашего судна. Он отказался принять нож — как я позже узнал, туземцы поступали так по отношению к предлагаемым им железным орудиям — и все мои усилия вернуть его остались безуспешными»[92].

В Уалане на Каролинских островах перочинный нож является для туземцев, хотя уже и привыкших к белым, объектом безграничного почитания. Многие хотят его испробовать в деле. «Я не захотел показаться нелюбезным, хотя следовало опасаться, что они не смогут сами пользоваться им надлежащим образом. Действительно, один из них порезал себе палец. Рана была незначительной; тем не менее вся компания выказала крайний ужас. Раненый впал в такое глубокое уныние, что остался сидеть, неподвижный, с закрытыми глазами, словно человек, ожидающий немедленной смерти»[93]. Фон Китлицу стоило большого труда успокоить его, показав шрамы от своих собственных порезов. Этот случай достаточно ясно показывает, что туземцы смотрят на перочинный нож совсем иными глазами, чем европейцы. Для них этот столь острый кусок железа оказывается наделенным необычайной оккультной силой, и вследствие этого малейшая нанесенная им ранка рискует оказаться смертельной.

Похожим образом, «то, чем более всего восхищались туземцы, представляло собой небольшой ящик; в нем находились, как об этом сообщили туземцы из Порта Морсби, предметы, которые показывали дороги, указывали ветер, высоты и время. Я открыл ящик и, показывая им барометр, термометр, компас, попытался объяснить им, как ими пользуются. «Закрой, скорее закрой! Убери все это поскорей! Иначе все мы заболеем!»[94]

Короче говоря, любая форма деятельности белых, которая оказывается в сфере внимания туземцев, немедленно, без колебания и размышления неизменно интерпретируется ими похожим образом, если они к ней еще не слишком привыкли. Врач, который их лечит, исследователь или торговец, который проходит через их страну, миссионер, который в ней обосновывается и объясняет им Евангелие, — если все они преуспевают в своей деятельности, то этим они всегда обязаны только своей магической силе, орудием которой являются «лекарства». Точно так же сила этих «лекарств» оценивается в зависимости от самого этого успеха, но, в свою очередь, престиж белых зависит от этой силы.

Следовательно, неточно, видимо, говорить, как это часто делали, что первобытные люди боятся и уважают только силу. Напротив, то, что европейцы называют словом «сила», им даже неизвестно, и, следовательно, они выглядят равнодушными к ней. Если они и уступают грубой силе, то уступают, не понимая этого. Страх и почтение внушает им мистическая сила, то есть невидимые влияния, содействие которых белые люди умеют себе обеспечивать. Только эти невидимые влияния делают эффективными и неотразимыми их орудия и их оружие.

Глава XII

Непринятие нового в низших обществах

Последствия длительных контактов с белыми. I. Недоверие первобытного человека к предлагаемой белыми пище. II. Нежелание оставить старые привычки и навыки в пользу новых. — Страх оскорбить предков и духов, приняв изменения. — Новатор подозревается в колдовстве. — Обязательный конформизм. — Почти полная невозможность индивидуального обращения в христианство. III. Ценностные представления малоконцептуального первобытного менталитета всегда частные и конкретные. IV. Как он приспосабливается к новым приемам или инструментам, когда он принимает их.

Теперь, после того как мы попытались подвергнуть анализу первобытный менталитет, по крайней мере, главные особенности его структуры и функционирования, было бы весьма интересным исследовать, как и по каким законам этот менталитет эволюционирует. К сожалению, для выполнения такого рода работы у нас нет необходимой основы. Низшие общества, за редким исключением, не имеют истории, их мифы, которые, впрочем, столь поучительны, все-таки не заменяют ее. То немногое, что нам достоверно известно об их институтах и языках, позволяет строить только произвольные гипотезы.

Тем не менее уже сейчас мы можем сформулировать общее замечание, которое основано на свидетельствах многочисленных наблюдателей. Первобытные общества, как правило, проявляют враждебность ко всему, что приходит извне, по крайней мере, в тех случаях, когда речь не идет о соседних и похожих на них самих племенах той же крови, тех же нравов и тех же институтов, с которыми они поддерживают добрые отношения. У настоящего же чужеземца они не заимствуют и не принимают ничего. Необходимо, чтобы изменения, даже если они определенно имеют прогрессивный характер, были навязаны им. Если же у них есть свобода решать, принять их либо отвергнуть, то их выбор не вызывает сомнений. Эти общества образуют как бы замкнутые системы, и все то, что проникает в них, рискует вызвать процесс распада. Они представляют собой как бы организмы, способные жить очень долго, пока внешняя среда изменяется незначительно, но если в них вторгаются новые элементы, они скоро вырождаются и умирают.

Известно, что с психологической точки зрения контакт с белыми людьми оказался роковым для туземных обществ почти во всех районах земли: в Северной и Южной Америке, в Полинезии, Меланезии и т. д. Большинство из них, сильно поредев из-за болезней, которые принесли с собой новоприбывшие, исчезли, а многие из оставшихся вот-вот угаснут. Совершенно такие же явления происходят и в социальном плане: институты первобытных народов, как и их языки, быстро распадаются, как только они оказываются в сфере присутствия и деятельности белых.

То, что первобытные общества оказываются неспособны противостоять этому удару, можно было бы предвидеть, зная их устройство, делающее их столь отличными от тех обществ, в которых живем мы, и столь уязвимыми. Предки, далекие и близкие, самые разные невидимые силы и духи, существа, населяющие воздух, воду и почву, сама земля до скал и складок местности, все то, что находится в пределах территории, занимаемой социальной группой, «принадлежит» ей, как известно, в мистическом значении этого слова. В свою очередь, и сама социальная группа связана сложной сетью сопричастий с самой территорией и невидимыми силами, которые пребывают на ней и заставляют чувствовать свою деятельность.

Поэтому те отношения между человеческими обществами, которые кажутся нам самыми естественными и безобидными, рискуют подвергнуть низшее общество неясным, а потому еще более грозным опасностям. Самый поверхностный контакт с неизвестными, простой факт принятия от них пищи или орудий могут привести к катастрофам. Кто знает, каким образом это способно затронуть ту или иную силу и что в результате этого произойдет? Отсюда те проявления страха и недоверия первобытных людей, которые белые часто будут интерпретировать как враждебность, после чего произойдут кровопролитие, репрессалии и иногда — уничтожение группы. Если же, напротив, отношения складываются, если потом между белыми и туземцами завязывается торговля и особенно если в результате более или менее добровольного «найма» многие из туземцев станут жить и работать у белых, то все равно последствия чаще всего оказываются не менее плачевными. В очень короткий срок туземец, подвергшийся новым влияниям, приходит в результате к тому, что начинает презирать и забывать свои традиции. Постепенно исчезает его собственная мораль. Он начинает говорить на каком-нибудь сабире или пиджин-инглиш. Ослабляется социальное сознание группы, а вместе с ним — и ее воля к жизни.

Тем не менее, пока она сохраняется, пока социальная группа ощущает себя живой силой и не устает бороться, она как бы инстинктивно отвергает те новые элементы, которые приносит ей чужеземец. Именно таким образом, как мы это сейчас увидим, следует понимать то, что обычно называют мизонеизмом примитивных обществ. Предоставленные сами себе, они проявляют консервативные склонности, однако нельзя считать несомненным, что эти общества более, чем другие, враждебны определенным инновациям. Их институты, хотя и медленно, но изменяются, и, по-видимому, они принимают изменения тогда, когда они предлагаются той властью, той силой, которую они почитают, и в такой форме, которая не вызывает у них никакого беспокойства. Спенсер и Гиллен указывают на это совершенно определенно, когда пишут об арунта[1]. В любом ином случае возникает и сохраняется стойкое и непреодолимое недоверие.