Ногин - Владимир Архангельский

Больше трех месяцев таскали Виктора по всяким камерам: дом предварительного заключения на Шпалерной, две пересыльные тюрьмы в Санкт-Петербурге и в Москве. Он просто окостенел от этой изнуряющей обстановки. С ним соседствовали по нарам юркие аферисты, ловкие шулера, убийцы, казнокрады, садисты, воры — весь этот жуткий калейдоскоп российского социального дна. И совсем не в меру донимали чьи-то слезы раскаяния, вши, блохи, отвратительная баланда, раздражающий гомон.

А уже вовсю катило лето. За окном щебетали ласточки, на тюремную решетку садилась бабочка, заря почти сходилась с зарею. И так мучительно хотелось на волю: слишком недолго пришлось ему побыть в гуще жизни!

Оленька Ермакова, та самая курсистка из Саратова, которая встретилась ему в Женеве, снова перешла дорогу: на этот раз в Москве, да так близко и с надеждой на радость, что жить без нее уже не было смысла.

Из Женевы она уехала в Саратов. Там завязала связи с молодежной большевистской группой, куда входили Ломов и Антонов-Саратовский. Ей поручили вести два кружка, она хорошо справилась с работой. А летом 1906 года переехала с сестрой Анастасией в Москву, поступила на Высшие женские курсы Герье и готовилась стать врачом.

В тот год партийным организатором в Замоскворечье работала ее старшая подруга, землячка Елизавета Нестеровна Уварова — близкая родственница жены Николая Баумана. Лиза поручила Оле Ермаковой относить литературу на шоколадную фабрику Эйнем и на завод Густава Листа. Потом дала ей кружок в мастерской церковного поставщика Немирова-Колодкина, где изготовляли кадила, подсвечники, чаши для причастия, ризы для икон и прочую культовую утварь.

Товарищи посмеивались:

— Не поддавайтесь, Оленька, контрагитации своих церковных бородачей: они обросли мохом и кряжисты, как мореные дубы. А то придется нам постричь вас в монастырь. К примеру, под именем послушницы Христины или Евстолии!

Олю приняли в партию. Она не пропускала занятий у пропагандистов, которые обычно собирались в трамвайном депо у Петра Смидовича: он служил там техником. Петр Гермогенович поил молодежь крепким чаем и подавал на подносе румяные филипповские калачи. И непременно приговаривал:

— Это чтоб наши девушки румянее были. На румяную и жених скорей клюнет!

И жених для Оленьки появился: он приехал из Баку и зашел к Елизавете Уваровой. Правда, у него было другое неотложное дело: заболел с дороги Радус. Больному требовалась помощь; прикрепили к нему Олину сестру — Анастасию.

Виктор и Ольга вспомнили Женеву, большевистский «вертеп» на набережной Арвы, Лепешинских и Бончей. И расстались. Но Макару вскоре потребовалась хорошая квартира. На углу Остоженки и Зачатьевского переулка такая квартира попалась — из трех комнат. Он снял ее. Но жить одному было неудобно, особенно по той причине, что это могло вызвать подозрение у хозяйки.

Он предложил Ольге и ее подругам:

— Помогите мне, девушки. Займите две комнаты в моей квартире. Так нужно для дела, — сказал Макар. — Сделайте выбор сами, но решения не откладывайте.

Оля с сестрой и подругой Лидой переехали на Остоженку. Но они почти не видели Виктора: он уходил рано утром, возвращался в полночь, а иногда подолгу сидел в своей комнате взаперти. Украдкой приходили к нему товарищи: Бубнов, Смидович, Сергей Мицкевич, Владимир Обух, Скворцов-Степанов. Из-за двери глухо доносился гул голосов.

В квартире постепенно сложилась маленькая коммуна. Душой ее была Варвара Ивановна. Она наводила порядок у курсисток и у сына. И иной раз вытаскивала сына пить чай из самовара — с баранками, с крендельками — в кругу коммунарок.

Потом Макар отбыл на съезд в Лондон. Оля впервые подумала: путь дальний, не случится ли с ним беда? Но все обошлось хорошо. Летом курсистки отказались от квартиры и уехали на каникулы в Саратов. Макар завернул к ним по пути с Урала. И впервые явился с букетом цветов: он любил сирень, а она как раз входила в цвет. И, конечно, перестарался: неумело принес чуть ли не целый веник!

Гуляли над Волгой, говорили… о съезде, о курсах Герье, о Насте, о Лиде, за которой ухаживал худой и долговязый Леонид Рыжий, а как выяснилось позже, служил охранке против Ногина.

Расстались до осени. Когда же Виктор был арестован I октября 1907 года, «невеста» навещала его в очередь с Варварой Ивановной.

Через полгода встретились снова: Виктор приехал из Питера на кооперативный съезд и 17 апреля навестил Олю на Долгоруковской улице, в доме Егорова. Они были вдвоем, и Виктор решил, что объяснится нынче непременно. Но все тянул, смущался. А поздно вечером нагрянула полиция, и… «жениха» отправили в Березов.

В последние сорок дней вольной жизни он даже не видел Ольгу, но переслал ей записку: «Хочу всегда быть вместе. Поймите меня, Оленька, я люблю Вас. Виктор

«Бедному жениться — ночь коротка», — и об этом мог думать Макар, когда вновь оказался в Березове 23 июня 1909 года.

И уже нелепым казалось здесь и ожидание нового паспорта и даже ответа на записку Ольге Ермаковой. Он решил бежать немедленно. И с этой мыслью появился на пороге избы охотника Лаврентия.

Тот даже ахнул: опять объявился Макар. Только трудно его было признать с первого взгляда: каштановая борода лопатой раскинулась до пояса, на висках выпирали кости под бледной кожей, рубаха почти истлела. А голос все тот же — спокойный и глуховатый, и гордая осанка, и добрые темно-серые глаза за стеклами пенсне.

— Ой, не ждали! Ну, входи, входи! — Лаврентий, сгреб Макара в охапку.

— Тесен мир, Лаврентий, а? Так скоро встретились, что и соскучиться не успели!

— Скучали, Макарушка, скучали! — хлопотал Лаврентий у самовара.

— А тебя не трогали, когда я улизнул?

— Бог миловал, однако. Исправник жарко гулял три дня. А потом я ему сам сказал: «Беспокоюсь, ваше благородие, постоялец вроде пропал, Человек он государственный, как бы вам неприятности не вышло». Кинулись они по тюменской дороге, да вернулись с носом… Сколь поживешь у нас аль опять в бега?

— Хоть завтра!

— Эка силушка неуемная! Мне бы такого в помощники: силки ставить, капканы, хорошо бы, однако, пушнину добывали!

— Звери есть покрупнее, дорогой Лаврентий. Мне на них идти надо.

— Ну, тебе видней. А с дороги передохнуть положено: крепко она тебе холку намылила. Жена сейчас баньку истопит. Да и надо все обкумекать: нынче ведь на лодочке придется, а может, и пёхом. И бороду не тревожь: будто я что-то надумал…

На четвертый день сходил Виктор в город отметиться у исправника и у аптекаря купил очки. А в полдень Лаврентий уже поджидал его у лесной избушки. Сняли у очков правую дужку, прицепили веревочку. И пошел Виктор в дальний путь, снова на Ивдель: на голове потрепанный заячий треух, белая крестьянская рубаха перехвачена сыромятным ремешком, коломенковые штаны и чуни, за спиной — сума, на плече — острая звонкая литовка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});