Жизнь и смерть генерала Корнилова - Валерий Поволяев

В кармане у Мрняка лежал револьвер, можно было бы сделать попытку отбиться, отстреляться, уйти в лес, но Мрняк побоялся это сделать. Во-первых, офицер мог оказаться ловчее и выстрелить раньше, во-вторых, не ведомо, кто ещё мог находиться поблизости — вдруг за стеною дома притаились человек двадцать стражников, от их ружей уйти не удастся. Мрняк услышал взрыд, родившийся в его собственной груди. В-третьих, если он воспользуется револьвером, то его по законам военной поры могут расстрелять. Здесь же, прямо на этой тропке.

   — Пошли разбираться, — оказал Мрняку офицер.

Первым двинулся мужик с ружьём наперевес, следом — Мрняк с офицером, замыкающим — также мужик с ружьём. Когда миновали хутор, недалеко в кустах раздался выстрел. Следом ещё один. Офицер настороженно вытянул голову, но конвоир, шедший первым, успокоил его:

   — Это Ласло на фазанов охотится. К обеду обещал пару принести...

Полицейский участок располагался в обыкновенной деревенской избе, пахнущей помоями и жжёной известью. В участке их встретил офицер с красным носом и густыми стариковскими бровями. Он окинул Мрняка с головы до ног пронзительным взглядом и прорычал:

   — Попался, голубчик!

Выдвинув ящик стола, офицер выдернул из него длинноствольный тяжёлый револьвер, щёлкнул курком и наставил на Мрняка:

   — А ну, раздевайся!

   — К-как раздеваться? — дрогнувшим голосом спросил Мрняк.

   — А так! Снимай пиджак, снимай штаны...

   — Зачем?

   — Много будешь спрашивать — муниципальным судьёй заделаешься. А муниципальным судьёй тебе быть не дано. — Полицейский захохотал, показав крупные лошадиные зубы, ткнул в Мрняка револьвером. — Где твой напарник?

   — Нет у меня никакого напарника, — поморщившись, ответил Мрняк.

   — Врёшь! — напористо проговорил полицейский, снова ткнул в Мрняка револьвером. — С тобой шёл беглый русский генерал. Куда ты дел генерала?

   — Не было со мной никакого генерала! — В следующую секунду Мрняк согнулся от сокрушительного удара — полицейский огрел его кулаком по шее.

   — Ты почему не выполняешь приказ и не раздеваешься? Снимай пиджак!

Мрняк, постанывая, начал раздеваться. Он не мог понять, откуда здесь, в этой затрюханной глуши, в царстве кислого овечьего сыра и печей с длинными трубами, стало известно о побеге генерала Корнилова?

Полицейский, не выпуская из руки оружия, ловко перехватил пиджак Мрняка, стволом револьвера поддел складку на подкладке и с треском отодрал гладкую лёгкую ткань от верха, потом перекинул револьвер пограничному офицеру и начал проверять швы пиджака.

   — Чисто, — произнёс он через несколько минут с разочарованием, рявкнул на Мрняка: — Снимай штаны!

В штанах тоже ничего не нашлось. Лицо полицейского сделалось обескураженным.

   — Странно, странно, — пробормотал он. — Ничего нет. А должно быть. — Выпрямился с жёстким костяным хрустом, швырнул штаны Мрняку. — Одевайся, овца бесполая!

Мрняк поспешно натянул штаны на себя, поднял с пола пиджак.

   — Где генерал? — подступил к Мрняку пограничный стражник.

   — Не знаю, — выдавил из себя Мрняк, в следующий миг удар, нанесённый ему по затылку, заставил Мрняка согнуться, он зашипел от боли, покрутил головой, приходя в себя, и ответил твёрдо: — Не знаю никакого генерала.

   — Знаешь! Фамилия его Корнилов. Где генерал Корнилов?

Мрняк упрямо повторил «Не знаю», и очередной удар не заставил себя ждать. Мрняк застонал. Наконец, уже лёжа на полу, он произнёс:

   — Хорошо, я покажу вам, где расстался с генералом.

Из полицейского участка вышли впятером: начальник околотка с длинноствольным револьвером в руке, Мрняк и пограничный офицер с двумя стражниками.

Мрняк несколько часов водил эту группу по окрестным лесам и горам, показал несколько мест, не имеющих никакого отношения ни к нему, ни к Корнилову, и вообще постарался сделать всё, чтобы сбить ищеек со следа.

Корнилов успел за это время уйти.

Лепёшки, которые Корнилов купил в селе, в корчме, кончились на удивление быстро. Ночевал Корнилов в выворотнях под обнажившимися корнями упавших деревьев, старался разложить у ног неяркий костёр, по дороге собирал грибы, жарил их, насадив на прутья, однажды на него выскочил из чащи огромный тугобокий марал с крупными ветвистыми рогами, остановился, с изумлением глядя на человека. Его и марала разделяла лишь небольшая полянка. Можно было бы попытаться убить животное — в желудке у Корнилова всё спеклось от голода, от боли, от того, что генерал уже несколько дней не ел ничего путного, а грибы и ягоды не утоляли голод, лишь забивали на некоторое время, но потом голод возникал вновь, и от него начинала кружиться голова, но марал был слишком красив и так доверчив, что Корнилов решил не трогать его.

— Иди, — сказал Корнилов тихо, — иди отсюда... От греха подальше.

Марал понял человека. Развернулся и бесшумным, осторожным шагом — под копытами не хрустнул ни один сучок — удалился в чащу. Корнилов обессиленно опустился на пень. Вытянул усталые, гудящие от напряжения и боли ноги.

Уже трое суток он шёл по лесу, взбирался на густо поросшие деревьями горы и спускался с них, перепрыгивал через ручьи и вброд, по осклизлым камням переходил реки, снова забирался на очередною, кудрявую от зелени гору, там, встав на наиболее высокую точку, камень или пень, вглядывался в пространство — не мелькнёт ли где среди нескончаемой зелени красная крыша кирхи или яркий бок побелённого извёсткой дома.

Трое суток — и ни одной деревни по пути, а значит, ни одного куска хлеба. Предположение Мрняка, сделанное ещё в Карансебеше, что через тридцать часов они будут в Румынии, — граница под боком, — не сбылось.

Корнилов знал, он нюхом своим солдатским чувствовал — австрийцы ищут его, они до сих пор не потеряли надежды поймать беглеца. Кстати, именно в эти дни газета «Pester Lloid» сообщила следующее: «Вчера вечером патруль заметил на берегу Дуная в г. Коморне подозрительного человека в штатском. При попытке задержать неизвестный бросился в реку и утонул. Сегодня труп извлечён из воды, в нём узнан бежавший из плена русский генерал Корнилов, который и похоронен на Коморнском кладбище».

Писали о Корнилове часто — и мадьяры, и австрийцы, и немцы, писали, собственно, одно и то же, мол, Корнилов пойман и расстрелян, труп его закопан там-то. А живой Корнилов меж тем всё продолжал упрямо двигаться на восток, к своим, пробирался через лесные завалы и карабкался на скользкие глиняные кручи, по брёвнам, по камням переходил реки, голодал, но от цели своей не отступал — шёл вперёд, ориентируясь по солнцу, по приметам, — он знал много примет, которые помогали определять, где юг, а где север...

Погода испортилась. Наступил август — месяц предосенний, в горах было много туманов, они выползали из ущелий, похожие на гигантские ворохи тяжёлой сырой ваты... Утром и вечером шёл дождь, противный, как зубная боль, мелкий, как пыль, — холодная влага проникала всюду, кажется, хлюпала внутри, где-то около сердца.

Одежда промокала насквозь, ландштурмистская шинель делалась грузной, пропитывалась дождём настолько, что из неё можно было выжать целые ручьи воды. Сил становилось всё меньше и меньше.

Однажды утром Корнилов проснулся от странного ощущения, будто на него кто-то смотрит. Взгляд был пристальным, изучающим. Может быть, на него смотрел и не человек вовсе, а зверь. Несколько секунд Корнилов лежал неподвижно, с закрытыми глазами, потом открыл их и рывком поднялся на ноги.

Перед громоздким, похожим на старую чёрную копну выворотнем, под которым ночевал Корнилов, стоял человек в чабанском одеянии, с топорцом в руке — топорик был насажен на длинное, расписанное потускневшими красками древко.

   — Ты кто? — спросил у Корнилова чабан.

Язык был немного знаком Корнилову — генерал сообразил, что на его ночёвку набрёл румын либо гуцул, — многие слова были понятны, они имели славянские корни. Тяжесть, натёкшая в руки Корнилову, приготовившегося к драке, ослабла, он неожиданно улыбнулся чабану.

Тот улыбнулся ответно.

Корнилов махнул в сторону недалёкой сырой горы, окутанной туманным поясом.

   — Туда иду. Домой.

   — Домой... — эхом повторил за ним чабан, слово это прозвучало грустно, словно чабан понял, о чём думает этот усталый худой человек.

   — Домой...

Десять минут назад Корнилов действительно видел во сне свой дом, Таисию Владимировну, склонившуюся над пяльцами — она никак не хотела оставлять этого девичьего увлечения, хотя муж много раз говорил ей:

   — Бросай своё занятие, ни к чему тебе, Тата, ломать глаза!

Таисия Владимировна в ответ улыбалась тихо и кротко. У Корнилова от таких улыбок на душе всегда делалось светлее, и если ему угрожали беды, они обязательно отступали...