Новый Мир ( № 12 2010) - Новый Мир Новый Мир

И добавили, что „это произведение еще не закончено”. Работа над ним продолжается?

Герман Садулаев: Несколько лет назад я был очень наивным. Думал и говорил с таким пафосом. Это было довольно искренне и мило, но прошло. Меня по-прежнему интересуют мифы и мифотворчество — более чем что-либо иное в искусстве. Но я едва ли верю теперь, что могу „оставить в истории память о своей земле”, и все такое. Это определяется слишком многим, кроме самой словесности. Тем не менее „Илли” — очень интересная реконструкция: она встраивает разрозненные сказки и предания вайнахов в общий контекст индоевропейской мифологии. В действительности все дошедшие до нас памятники письменности являются именно такими реконструкциями — они составлялись, конечно, не безымянной массой, а такими же литераторами своего времени, которые, будучи под сильным влиянием современной им культуры и эпохи, предпринимали попытку консолидировать и зафиксировать уже исчезавшие на тот момент бессистемные устные предания. Но моя попытка предпринята слишком поздно по часам истории этноса. Да и по моим личным часам тоже. Чтобы творить миф, и этнос и поэт должны быть молоды, наивны, наполнены пафосом, верить, что воздвигают нерукотворный, и далее по тексту. А мы все как-то быстро, в одночасье по космическим меркам, повзрослели или, что то же самое, постарели. Время мифа прошло. Потом было время пародии, но и оно проскочило как-то очень быстро. Наверное, теперь пришло время молчания”.

 

Резекция мифов под местным наркозом. [Беседа] — “Один з нас”, 2010, № 64 <http://intl.gayua.com/on>.

Говорит Дмитрий Кузьмин: “Я не думаю, что образ гея, извлекаемый из моих стихов, можно считать пропагандой: этот образ равно далек и от мачистской всепобедительности в манере Ярослава Могутина, на которую могут повестись эстетствующие фашизоиды (я притом совершенно не против Могутина, но это другая тема), и от блажной жалостливости карнавального уродца Моисеева, призванной пробуждать материнское чувство в климактерических дамах. Для пропаганды этот образ, я извиняюсь, слишком живой и слишком частный. Но для некоторой референтной группы (а стихи, как и вообще все в культуре, не бывают „для всех”: во всяком тексте запрограммированы определенные требования к читателю) этот образ срабатывает: позволяет самоидентификацию и, следовательно, сопереживание — но не по принципу „я гей и он гей” (мало ли кто гей — что ж теперь, каждому сопереживать?), а, совершенно наоборот, по совпадению каких-то эмоциональных и стилистических ключей поверх вопроса о том, кто из участников ситуации какого пола. И это, да, для кого-то может быть уроком толерантности, но стихи-то мои, в общем, циркулируют в довольно узком кругу, так что этот эффект количественно ничтожен”.

“В то же время я должен признать, что в моем круге общения женщин исчезающе мало. И это напрямую связано с моей гомосексуальностью, которая у меня, в общем, свободно выбранная: я легко могу спать с женщинами, но гораздо больше люблю общаться с мужчинами — и не понимаю, какой смысл общаться с одними, а спать с другими (потому что, по крайнему моему разумению, секс — это особая форма общения, продолжение разговора языком тела)”.

 

“Россия будет делать погоду в искусстве”. Художник Михаил Шемякин рассказал, почему русский авангард, на котором воспитывались все западные творцы, перестал развиваться. Беседу вел Кирилл Решетников. — “Взгляд”, 2010, 15 сентября <http://www.vz.ru>.

Говорит Михаил Шемякин: “Сегодня все сокрушаются: что же делать художнику? А вам не кажется, что художников слишком много? Вот был в свое время семитомник, который назывался „Мастера искусства об искусстве”. Там, в частности, есть одна фраза Сезанна. Он однажды сказал: „Ежегодно нужно расстреливать тысячу художников”. Это Сезанн, великий миротворец, сказал в те далекие годы! А представляете, что бы он сказал сейчас, если бы старика воскресили? Страшно?”

 

Лев Рубинштейн. “Сейчас нет серьезного сопротивления”. Беседу ведет Зара Абдуллаева. — “Искусство кино”, 2010, № 5 <http://www.kinoart.ru/magazine>.

“Вот, скажем, в 70-е — начале 80-х годов меня в искусстве раздражало все, условно говоря, политическое. Социальное. И мы тогда все, и соц-артисты, и те, кто, как я, опосредованно, через язык обиходной жизни как раз занимались деконструкцией мейнстрима общественного сознания. Советского либо антисоветского. В какой-то момент мы решили, что это, в общем, одно и то же, потому что говорило на одном языке. Мне кажется, что сейчас такой опасный, довольно отстойный мейнстрим — это как раз аполитизм. И его следует деконструировать. <…> Я, как ты понимаешь, мейнстрим всегда употребляю только в негативном смысле”.

“Постмодернизм был живым организмом, но живой организм выдает и экскременты, и эти экскременты сейчас взял на вооружение властный дискурс. Постмодернизм действительно закончился, и поэтому, мне кажется, для художника чувствительного и современного сейчас снова важно — не обязательно горячо артикулируя — иметь некоторую, не побоюсь этого слова, гражданскую позицию”.

“Меняются наши конвенции. Наше зрение улавливает то, что оно улавливает. Вокруг нас много чего происходит, чего мы не видим. Искусство — это конвенция. То, о чем мы с тобой договоримся, — лучше, чтоб человек пять договорились, — и есть искусство. А дальше уже тонкости, дальше мы уже между собой спорим”.

 

Андрей Рудалев — Захар Прилепин. Ну, Леонов… ну, не знаю… — “День литературы”, 2010, № 9, сентябрь <http://zavtra.ru>.

Говорит Захар Прилепин: “Лично мне очевидно, что „Дорога на Океан” Леонова — роман более сильный, чем „Доктор Живаго”, а „Партизанские повести” Иванова — не менее литература, чем „Собачье сердце” Булгакова. Ну и так далее, вплоть до конца века — где величина Юрия Кузнецова никак не уступает величине того же Бродского. Я вовсе не ратую за то, чтоб первых оставили, а вторых зачистили. Я ратую за равноправие. История русской литературы XX века — это не история борьбы писателей и поэтов с советской властью”.

 

Александр Солженицын. Это и была моя реальная попытка возврата на родину. — “Российская газета” (Федеральный выпуск), 2010, № 210, 17 сентября.

Двадцать лет назад вышла статья Александра Солженицына “Как нам обустроить Россию?”. Газета печатает фрагмент солженицынских воспоминаний “Угодило зернышко промеж двух жерновов”, а также отклики Натальи Солженицыной, Алексея Варламова, Григория Померанца и других в связи с этой годовщиной.

Говорит Лев Аннинский: “А Россию обустроить невозможно. Потому что русский характер таков: он окончательно не обустроится никогда. Иначе он перестанет быть русским характером. Такая у нас страна, такой народ. Я его люблю, хотя уважать иной раз трудно. Особенно вот за эту непредсказуемость. Поэтому обустроить Россию можно лишь в своем сознании. И Александр Исаевич пытался обустроить Россию как раз в своем сознании. <…> Боже мой, нам бы Россию удержать. Я любую приму — и демократическую, и олигархическую, — была бы Россия”.

 

Татьяна Соловей, Валерий Соловей. Прогресс в обратную сторону. — “Литературная газета”, 2010, № 33-34, 1 сентября <http://www.lgz.ru> .

“Углубляющийся социальный регресс России далеко не случаен, а вполне закономерен. Он — прямое и неизбежное следствие возникшей в стране новой социальной системы. Интеллектуальные пошляки и жулики списывают наши проблемы на трудности переходного периода. На самом деле переход уже завершился. Просто это был переход не к лучшему, как нам его представляли, — к цивилизованному капитализму и политической демократии, а к худшему — социальному варварству, массовой нищете

и бедности, культурной и антропологической деградации”.

“Разве перед нами не молодые варвары в чистом, беспримесном виде? Эти прекрасные животные отнюдь не глупы, но абсолютно чужды культуре предшествующих поколений. Беда вовсе не в том, что они плохо знакомы с классическим литературным или музыкальным наследием. Некоторые весьма и весьма образованны. В том беда, что это наследие не служит для них ценностным ориентиром, не вдохновляет образцы поведения. Культура для молодых поколений всего лишь музей, артефактами которого приятно любоваться, но которые не способны служить практическим целям, а потому мало чего стоят. Как сказал одному из авторов этого текста весьма известный („культовый”, как теперь принято говорить) кинематографический и театральный актер: „Великая русская и мировая культура — это труп, на котором мы паразитируем”. Мы паразитируем на трупе просвещения и модерна, на смену которым пришел вовсе не интеллектуально-изощренный и культурно-рафинированный постмодерн, как мнилось некоторым, а грубое варварство. Грандиозный культурно-исторический сдвиг оказался не движением вперед и вверх, а опущением вниз, провалом в далекое историческое прошлое. Из варварских ценностей наиболее заметен культ силы. Насилие или угроза его применения не просто предпочтительный, но зачастую вообще единственный способ решения проблем в русском обществе. Центральная фигура отечественной культуры последних двадцати лет — человек с оружием”.