Настоящая фантастика – 2014 (сборник) - Гусаков Глеб Владимирович

– Что за Озеро? Где оно?

– Я точно не знаю. Говорят, оно на грани между сном и явью. Между всеми реальностями. Оно неподвластно даже Хранителям.

Энтон вцепился пальцами в волосы. Мысли путались, голова, казалось, сейчас взорвется.

– Но Антон… Почему? Он болен. Тяжело. И мне кажется, что это связано с моим… со моей…

– С твоей болезнью и исцелением? – подсказала Майра и задумалась. – Вполне возможно. Я уже говорила, ваша связь очень сильна. Есть близнецы, которые вообще не чувствуют друг друга. То есть тонкая ниточка между ними существует, но она бесполезна: они не могут друг другу ни помешать, ни помочь, а если и встретятся во сне, наутро ничего не вспомнят. Таких, как вы с Антоном, меньше. И вам тяжелее. Может случиться, что один близнец перетянет на себя нить жизни другого. Но если они найдут гармонию, то смогут жить в двух мирах одновременно. Точнее, могли… Пока не пришли Хранители. О да! Труднее всего им было именно с близнецами миров! Границу перекрыть легко, но как разрушишь то, что только снится? Их называли безумцами, запирали в особых приютах, заставляли глотать какую-то гадость. Бедолаги прекращали спать…

Энтон хмыкнул. Хроническая бессонница – хорошее лекарство от сновидений.

– Близнецов миров рождалось все меньше. Хранители перестали их отслеживать. Да и вообще почти прекратили вмешиваться в дела Города, – она горько усмехнулась. – Зачем? Граница перекрыта, Городок искажен до невозможности, до иных миров не достучишься… Один-два близнеца погоды не сделают. Угрозы больше нет.

Майра замолчала, что-то обдумывая.

– Ты не поверишь, но обо всем этом я узнала от Геордия. Да, да, – она перехватила удивленный взгляд юноши, – в песне, в плаче гитары и смехе гитариста я услышала то, о чем не прочитаешь в книгах. Я не могу это объяснить – мы… будто бы на какой-то момент стали одним целым! И они это поняли. Они точно знали, что мой смех – не предсмертные корчи, а нечто иное.

Она помолчала и добавила с какой-то странной обреченностью:

– Я ведь – одиночка. А близнецов миров почти не осталось. Как и улыбок.

– Майра, – Эн сжал пухлую ладошку. – Люди будут смеяться. Нас пока немного, но… Я хожу по улицам и ищу тех, кто умеет. И нахожу! Они улыбаются мне в ответ!

– Да, – продавщица фыркнула с неожиданной злостью. – А потом приходят ко мне и покупают мутную дрянь! Чтобы наутро все забыть!

– Но… как же… Не все! Не может быть, чтобы все! Ты же вспомнила даже после дряни!

Майра молчала. Энтон тоже затих. Оба смотрели на прилавок, где все еще стояла колба – не поворачивался у юноши язык назвать это «флаконом» – с грязно-зеленой жидкостью.

– Майра, ты… – «что мне подсунула» – Эн в кои-то веки умудрился прикусить язык вовремя, – ты думаешь, что это…

– Я не знаю! – быстро ответила женщина. – Это может быть что угодно. Но если ты покупаешь, значит, оно тебе действительно нужно.

– «Если ты покупаешь!» Можно подумать, у меня был выбор! – бурчал Эн, меряя шагами собственную комнату. – И чего этот магазин решает за меня? Надо будет у Майры спросить. В другой раз. Если не забуду.

Он покосился за зеленую муть. Тоже мне «Изумрудный эликсир»! От одной мысли, что придется глотать такую гадость, тошно становится. Стоп! Энтон аж подпрыгнул на месте. Это ведь так просто! Он не имеет права отказаться от навязанного магазином товара, но никто не смеет указывать ему, как покупкой распорядиться. Он просто не станет пить!

С потолка плавно спланировала мохнатка, приземлилась на горлышко колбы. Только этого не хватало! Эн осторожно махнул рукой.

– Эй, свет моих ночей! Летела бы ты отсюда, пока память твою крылатую не отшибло.

Да уж! Интересно, что будет, если «эликсир» выпьет кто-нибудь другой? Напоить бы им Ниму, чтобы не пялилась каждый раз, как на пришельца с дальних миров. Гм! А что, неплохая идея. Но все же безопаснее просто вылить дрянь в унитаз. Так и сделаем! Энтон взялся за колбу – мохнатка и не думала улетать.

– Ну же, подруга, – Эн попробовал стряхнуть ночное светило.

Тщетно – пушистая летунья словно срослась со стеклом.

– И ты туда же, – пробормотал парень, возвращая гадость на стол. – Что ж, может, ты и права. Если купил, значит, нужно.

Мохнатка радостно замахала крылышками, не отрываясь, впрочем, от злополучной колбы. Энтон закрыл глаза. Глубоко выдохнул. Что ж, пусть будет так. Радуйся, мама. Прости, Анинка. Он поднес колбу к губам. Мохнатка наконец отлепилась от стекла и закружилась рядом. Стоп! Юноша резко распахнул форточку.

– Лети! Давай же, хорошая, улетай. Кто знает, что мне в голову взбредет после… – косой взгляд на зеленую муть, – …этого.

Мохнатка недоуменно зависла перед окном. Затем медленно, будто осторожничая, вылетела на улицу. Клац! Форточка захлопнулась. Эн печально посмотрел на недоуменное мерцание за стеклом. Лети! И постарайся больше никому не попадаться. И одним махом проглотил изумрудный эликсир.

Зеленое. Все вокруг зеленое. Порхают зеленые мохнатки, похожие на ту, что осталась за окном, только эти не светятся и крылья побольше. Шелестят деревья, тянутся к тебе роскошными малахитовыми лапами, цветут кустарники – пахучие, белоснежные, мягкая трава стелется под ногами, кажется, весь Город превратился в один сплошной заповедник.

Домики – не двухэтажные коробки-близнецы, а самые разные, полукруглые, треугольные, разноцветные – прячутся за цветущими ветками, подмигивают окнами.

Люди смеются – радостно, беззаветно. Не посылают импульсы в сенсорный налобник, который, считав эмоцию, выдает на экране значок: «веселая улыбка». Смеются, потому что легко на душе, потому что хочется танцевать, потому что… Да разве можно объяснить смех?

Город цвел, утопал в зелени, хохотал… Город. Искаженный Городок. То, что мы потеряли.

…

Гости. Городок покидают очередные гости. Люди из дальнего мира ушли, но оставили на память невиданный доселе цветок – прекрасный, с крупными бело-розовыми мясистыми лепестками и горьковатым ароматом. Другие подарили ручное облачко на случай жаркого дня. Однажды наведались чудаковатые крылаты и оставили в дар крылья. Жаль, что летать под силу не каждому…

Даже имея крылья.

Гости. Они приходили и уходили, но каждый оставлял что-то на память. Что-то прекрасное. И с каждым разом Городок становился все лучше.

– Ненормально! Этот Город ненормален! Опасен!

Вход в Городок увидит не каждый. И далеко не каждый из видящих решится войти. Городок дружелюбный. И ждет таких же гостей. Те, кого позже назовут Хранителями, войти сумели. Хотя не должны были – по всем законам не могут войти в Город добра ему не желающие. Хотя… Разве можно разобрать, чего желают те, у кого в застывшую маску превратились не только лица, но и души?

– Слишком много искажений! Это неправильно! Мы можем помочь! Мы поможем. Ничто не должно так искажаться.

Одни называли их спасителями. Правда, затруднялись ответить: «От чего?» Другие – нашествием гадов дремотных. Впрочем, вторых было меньше. С каждым днем…

– Слишком многие на вас влияют. Слишком много искажений. Неужели не понятно? Это ненормально. Мы защитим. Оградим.

Они не улыбались. Не злились. Не удивлялись, не печалились, не уставали. Во всяком случае, ничто не отражалось на их лицах – неподвижных, равнодушных, пустых. Они приходили и уходили. И с каждым разом искажали. Только не Город – людей. Впрочем, очередь Города тоже настала. Позже.

– Мы поможем. Вам надо просто быть с нами… нами… нами…

Все меньше смеющихся горожан. Все больше застывших лиц – не потому, что улыбаться или хмуриться нельзя, а потому, что ты этого больше не умеешь. Все меньше цветущих полянок, зеленых листочков. Все больше квадратных домов-близнецов и равнодушных застывших лиц.

По образу и подобию…