Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

Дом матери окружал забор из сосновых досточек с едва заметной калиткой. Мать ходила по дому и по огороду быстро, сноровисто шаркая, в стоптанных тапках. Два слова о ней: она была родом из Иркутской области, происходила из обыкновенных крестьян и в ее разуме до конца жизни сохранилась простота, иной раз весьма схожая с идиотизмом. Она, например, едва умела читать и писала с большими ошибками. В свое время закончила только четыре класса начальной школы. Правда, книжки в ее доме занимали почетное место, но лишь потому, что ими увлекался сын, окончивший университет и выучившийся на судью. Увесистые тома она протирала чистенькой тряпочкой, и уважительно подержав в руках, ставила на полку в книжный шкаф. Точно также она протирала фарфоровую посуду, которая наподобие выставки стояла в серванте рядом с книжным шкафом в гостиной. Несмотря на свою безграмотность, она превосходно вела дом и принимала многочисленных гостей так умело и хорошо, что об ее хлебосольстве знали, наверное, во всем городе. Очень она любила, между делом, угощая какого-нибудь прокурора, друга своего сына не вкусным студнем побеседовать о судебных делах. Знания к разбору таких дел черпались ею из телевизионных передач, особенно, судебных страстей, которые она смотрела с живейшим интересом.

У каждого из нас есть мечта и у матери она была. Ей очень хотелось стать мировым судьей… Она, между нами говоря, использовала, конечно, свое родство с сыном-судьею и частенько разбирала мирские дела драчунов и повздоривших пьяниц. Прибегали к ней с жалобами на своих супругов всякие растрепанные женщины не только с ее улицы, но и с дальних переулков… Она любила людей, в особенности, любила умных друзей своего сына. И, когда собирались судейские и милицейские у них в доме, она внимательно вслушивалась в их рассказы о служебных делах, а потом раздавала советы, как эти дела решить и настоятельно разбиралась в наболевшей чьей-то проблеме.

Сын относился к ее деятельности почти спокойно, только усмехался про себя, а друзья тоже не горячились, привыкшие по роду своей деятельности ко всякому люду, даже к сумасшедшим. Напротив, они и ухом не вели, а весьма убедительно благодарили ее и за советы, и за стряпню.

Мать жила уверенно. Все бегали к ней, всем нужно было в чем-то разобраться. А она, выйдя на крыльцо, спокойно и важно задавала вопросы, охлаждая самых буйных крикунов увесистыми, как тома уголовных дел, доводами.

Но однажды, сын ее, вернувшись с заседания, нашел мать лежащей на полу. В глазах ее стояла неподвижная тяжелая боль, в которую она вслушивалась с удивленным вниманием.

Он кинулся к телефону…

Спустя время, после очередного дебоша, пьяницы на улице выкрикивали про то, что вот, мол, если бы сейчас была жива Мать, она бы рассудила, кто прав, кто виноват, уж она бы…

А сын с друзьями почему-то с тоской вспоминали не вкусные обеды и празднества с соленьями, вареньями устраиваемые Матерью…

Любовь

Любомир проснулся на рассвете, но не открыл глаз, ожидая, когда к его векам прикоснутся алые пальцы зари и поток золотых лучей хлынет ему в лицо.

Он спал на раскладушке, на балконе. Нет, места в квартире вполне хватало. Просто тяжкий дух перегара от вечных пьянок родителей был невыносим.

Любомир мало обращал внимания на отца и мать. Отец увлеченно пил горячительные напитки, по временам бушевал, ввязывался в драки и садился в тюрьму за поножовщину. Мать бегала к нему в тюрьму, преданно передавая передачки. Часто плакала над фоткой отца и писала ему длинные безграмотные письма, полные любви и печали. Отец отвечал короткими сухими отписками. Через пару лет он выходил из тюрьмы, мать счастливо плакала, оба они неловко обнимаясь, улыбались, недоверчиво и с надеждой заглядывая друг другу в глаза, а потом начинались опять бесконечные застолья, которые заканчивались-таки дракой отца с собутыльниками, криками, ревом матери и кровавыми каплями на полу…

Любомир жил в этой квартире отдельно от родителей. Мать его не замечала, а отец, выйдя из тюрьмы, долго, с изумлением его разглядывал, пытаясь вспомнить, кто он таков?.. С малых лет Любомиром занималась бабушка-соседка, она его кормила и одевала, учила читать и писать. А пьянствующая мать только бормотала слова благодарности. Соседка растила Любомира словно собственного внука. В семь лет он пошел в школу. И учителя долго не знали, что Любомир, в принципе, дитя алкоголиков. Длительное время, вплоть до ее смерти, они считали Любомира внуком бабушки-соседки. Он у нее и жил, предано доверяя ей свою маленькую жизнь и простую душу.

Она умерла, когда Любомиру стукнуло пятнадцать лет. Он вынужден был, скрипя сердце, вернуться в вонючую захламленную квартиру родителей. И родители, едва заметили его появление.

Любомир обдумывал, конечно же, планы в отношении своей дальнейшей судьбы, он стремился закончить восьмой, по сути, выпускной класс и перейти в строительное училище, где государство обеспечило бы его койкой в общежитии. Дальше он не заглядывал, а пока вынужден был мириться с пьяницами-родителями.

Переступив через неподвижное тело пьяного отца лежавшего колодой на полу, Любомир прошел на кухню. Вымыл эмалированный чайник, чашку, вскипятил воду, и безрезультатно поискав заварки, просто насластил кипяток остатком сахара, выпил торопливо. Голода он старался не замечать, уже адаптировался как-то к постоянному отсутствию продуктов. Родители-алкоголики нисколько о нем не заботились, в доме можно было бы отыскать разве что кусок черного хлеба, но и только. Грязная газовая плита почти никогда не включалась, нечего было варить, да и не зачем. Алкоголики почти никогда не питаются, а лишь пьют, закусывая чем придется, а то и вообще не закусывают. Вино напрочь отбивает охоту есть, разжигая аппетит только для того, чтобы глотать рюмку за рюмкой.

Любомир жил школьными обедами, нередко уносил из столовой куски хлеба в карманах форменных брюк, зная, что вечером непременно забурчит недовольно желудок, требуя пищи.

День, о котором пойдет речь, выдался на воскресенье. Любомир не особо расстроился, что будет голодать. Весна заглядывала в окна и умудрялась рассыпать веселые искры солнечного света даже по облупленной, грязной кухне пьяниц, родителей Любомира.

Он быстро нацепил легкую курточку и выбежал прочь, оставляя неприятные впечатления от родительского дома далеко позади себя.

Любомир уже спустился по ступеням лестницы вниз, как из дверей квартиры на первом этаже выглянула женщина. Лет двадцати пяти, молодая, но уже разведенная, она каким-то жадным взглядом оглядела стройную фигуру Любомира, схватила его без лишних слов за руку и втащила к себе в квартиру.

Здесь, надо сделать небольшое отступление…

Еще за год до смерти бабушки-соседки молодая женщина поняла, что сильная колдовская сила влечет ее к юному Любомиру. Безо всякого сомнения существовала некая таинственная связь, соединяющая их сердца.

Понимая, что он слишком мал для нее, она, тем не менее, постоянно следила за ним, не в силах насытить своей жадной страсти. Тихонько выскользнув, по утрам и идя за ним по улице, она, в конце концов, останавливалась перед дверью серого здания школы, где он учился. Застыв на мгновение, она разглядывала эту дверь самым пристальным подозрительным взглядом. Ревность шевелилась у нее в груди.

Смерть бабушки-соседки развязала ей руки, и она почти перестала таиться. По вечерам она старалась подсторожить Любомира у подъезда, зная, что он все время бродит где-то вне дома. И увидев его, она нетерпеливо вглядывалась в хорошо знакомую фигуру. Она изучила все его жесты и движения. С нарочито спокойным и безмятежным видом здоровалась с ним и глубоко вдыхала смешанные ароматы черного хлеба и горькой пыли городских улиц, исходящие от него.

Они не общались, а только вежливо кивали друг другу при встрече, играя роль хороших соседей. Любомир и не подозревал, какую бурю чувств он вызывает у молодой соседки. Любовь никогда еще не касалась его сердца. Он был наивен и безмятежен.

Любомир, недоумевая, остановился в прихожей, но соседка неловко и заискивающе улыбаясь, совсем как мать отцу после его выхода из тюрьмы, повлекла парня за рукав в комнату.

Он, спотыкаясь, прошел, и остановился, удивленно оглядываясь. Комната была преудивительной: обои цвета темного золота; книжный шкаф шоколадно-золотистого оттенка; коричневый диван застеленный покрывалом того же золотого цвета; роскошный ковер с узором золотых роз и журнальный столик на колесиках, естественно, того же цвета, было похоже, что он попал в чертоги восточной красавицы, балдахина еще не хватало, а может восточных сладостей?..

Соседка метнулась на кухню, и скоро перед Любомиром появилось полное блюдо пышных булочек, чашка темного сладкого горячего чая, конфетница с шоколадными конфетами, блюдо со сладкими финиками… На финиках Любомир задержался подольше, ему никогда не удавалось попробовать эти диковинные сладости.