Наш секрет - Ольга Джокер

я встречаюсь взглядом с Давидом. Чёрт, чёрт! Только не он!

— Душно тут стало, — начинаю оправдываться. — Решила проветрить.

— Далеко бы всё равно не сбежала, — жмёт плечами Варламов-младший. — Здесь вообще-то камеры, Саша. Везде.

Он делает акцент на последнем слове и нагло усмехается. Означает ли это, что он со своим отцом следил за мной всё время? Я ёжусь. Мерзко становится…

Захлопнув окно, разворачиваюсь лицом к Давиду. Надо же… Он так похож на Костю. Тот самый цвет волос, телосложение и даже взгляд. Но стоит только начать Давиду говорить, как становится ясно, что из общего у них с братом лишь внешность.

— Как скоро меня отсюда выпустят? — спрашиваю Варламова раздраженно. — Меня не нужно лечить! Я целиком и полностью здорова!

— Я могу устроить это хоть сегодня, — заявляет Давид.

— Правда?

От радости на секунду перехватывает дыхание. Сердце пускается вскачь, а ладони потеют. Если я выйду прямо сегодня, то это будет чудесно! Я позвоню Ване и…

— Стой, стой. Погоди. Ты сейчас шутишь? — задаю вопрос, замечая на лице Давида лёгкую ироничную улыбку.

— Я серьезен, Саша. Ты сможешь уехать вместе с Северовым куда угодно. Но только после того, как вернёшь мне деньги.

— Н-не понимаю!

— Бля, не строй из себя, пожалуйста, невинного ангела. По началу я действительно думал, что ты ничего о бабках не знаешь, но после твоих лживых поступков пришёл к выводу, что жена моего покойного братца прекрасно обо всем осведомлена! Она не так проста, как кажется!

— Я правда не понимаю, Давид! Мы… с Костей копили деньги. Там немного, потому что пришлось утащить на похороны и содержание приюта. Но я могу тебе их отдать!

Варламов щурится и качает головой. Кажется, я ни разу не угадала.

— Костя продал землю под приют, — цедит Давид. — Получил за это деньги. Но свои обещания, согласно договору, не выполнил и денег соответственно не вернул. Вопрос: где они, а, Саша?

— Костя не мог продать приют, — произношу, делая шаг назад.

Ощущаю как лопатки упираются в стену. В ушах шуметь начинает от осознания чудовищной ситуации, в которую я попала. Меня ради другого здесь держат. Не ради исцеления от грешной любви. Это был только повод.

Деньги. Речь идёт о деньгах. Первые три дня меня пытались сломать морально, чтобы потом я сразу же сказала всё, что знаю. Проблема в том, что я действительно не в курсе, где они могут быть.

— Он продал приют, Саша! — раздраженно отвечает Давид. — Поверь, под дулом пистолета его никто не заставлял подписывать документы.

— Когда? Когда он продал приют?

— В ноябре. Условия не выполнялись месяц, два, затем три.

— На третий ты решил припугнуть его, да?

Давид хмурится, а я прикусываю язык, но слишком поздно. В голове срабатывают тревожные сигналы. Зря я. Очень-очень зря!

Возможно, это просто совпадение. Но нападение на Костю было как раз в этот месяц. Шутка ли?

Я в деталях вспоминаю тот жуткий день. Костя забрал меня после работы. Нас остановили мужчины, после чего я убежала звать кого-то на помощь. Что происходило в момент, когда меня не было — я понятия не имею! О чем говорили? Чем угрожали? Для чего остановили?

— Что за дурь ты несешь? — спрашивает раздраженно Давид и с силой хватает меня за локоть.

Я вскрикиваю, но понимаю, что это напрасно. Здесь мне никто не поможет.

Варламов тащит меня в дом мимо отца. По длинному темному коридору прямиком к комнате.

Мороз гуляет по коже от мысли, что со мной могут сделать всё, что угодно. Ударить, изнасиловать и даже убить. Закопать при этом во дворе под деревом, где меня никто никогда не найдет. Родителям скажут, что их дочь-грешница сбежала в столицу и они поверят, потому что именно так и я собиралась сделать. Надежда только на Ваню.

Грубый толчок в плечо, и я оказываюсь в своей комнатушке. Давид возвышается надо мной и учащенно дышит. Дико разъяренный моими словами, которые наверняка имели хотя бы долю правды. Иначе почему такая реакция?

— Свои глупые догадки оставь при себе, поняла?! Костя был моим братом! И я до сих пор страдаю от того, что он умер. В отличии от тебя, которая, пользуясь случаем, раздвинула перед богачом ноги.

Щёки будто кипятком опаляет. Они горят. Давид знал на какое больное место надавить. По его мнению, я либо до конца жизни должна была оставаться скорбящей вдовой, либо выйти замуж за того, кого скажут.

— У тебя есть время до утра, чтобы подумать куда делись деньги, Саша. Я мягко, как отец, действовать не буду, — кивает Варламов-младший на мои волосы. — Придумаю более действенные методы. А Северов… он не станет тебя искать. Я сказал ему, что ты выходишь замуж за Николая.

— Боже, нет!

Дверь закрывается на замок, я остаюсь одна. Упав на кровать, зажмуриваю глаза и начинаю беззвучно плакать. В чем дело? Я не знаю, где деньги от продажи приюта! Для меня было шоком, что Костя его продал! Лично подписал бумаги и взял деньги, не сказав мне ничего при этом. Почему? Его вынудили? Угрожали? Он сделал это специально, чтобы иметь возможность выехать из города? Но как же собаки? Столько вопросов и ни одного ответа.

Я долго не могу уснуть, потому что взволнованна разговором. Напугана, боюсь. Не знаю, что ждет меня завтра утром и как вообще определить, что утро настало? В этом чёртовом бункере не видно ни единой полоски дневного света. Уж я-то искала.

Бездумно пялюсь в потолок, перебираю последние воспоминания. Мне не хватает Вани. Остро не хватает. Надо было сразу к нему улететь, чтобы всего этого кошмара не случилось.

Мне становится сложно дышать, когда я думаю о том, что меня отсюда никогда не выпустят, а он поверит и не станет искать. Я хотела с Ваней… всего. Всего, что только можно и даже нельзя. Улететь на край света, куда только скажет. Любить его, получать его любовь взамен. Она такая яркая и светлая, что порой можно было даже ослепнуть. Но мне нравилось. Настолько, что я думала о том, что хотела бы рожать Ивану детей. Хотела бы видеть, каким он станет папой. Папой для нашей с ним дочери или сына.

За дверью то и дело слышатся шаги и разговоры. Я блуждаю взглядом по стенам комнаты и пытаюсь найти камеру. Не вижу ничего подозрительного и немного выдыхаю. Спать под контролем Варламовых — то ещё испытание! Я не хочу, чтобы они видели, как сильно я боюсь.

Когда глаза слипаются от усталости, я слышу усиленный