Сталин. Вспоминаем вместе - Николай Стариков

Только личное участие Сталина помогло протолкнуть размещение мощного 107-миллиметрового орудия на тяжелом танке. Об этом рассказывает Грабин в своих мемуарах. До этого – не получалось. Кстати, точно такая же ситуация была и в Германии. Пушки на немецких танках начального периода Второй мировой были короткоствольными. Просто короткими, что приводило к многим отрицательным моментам. Когда Гитлер поинтересовался, почему пушки именно такие, ему ответили, что орудия танка не могут быть длинноствольными. Он настоял на своем и буквально заставил начать проектирование танкового орудия с длинным стволом. Хотите знать итог? Посмотрите на танки Германии второй половины войны – у всех длинноствольные орудия. Равно как и у наших танков. Ну а тем, кто скажет, что только «в тоталитарных режимах» глава страны лично занимается такими вопросами, я предлагаю внимательно посмотреть на фотографии британских и английских танков 1944–1945 годов. И сравнить с нашими Т-34 и ИС, с немецкими «тиграми» и «пантерами». Британо-американские машины – просто из другой эпохи[617]. Неслучайно после высадки союзников во Франции несколько немецких танков могли задержать продвижение танковой дивизии англичан или американцев. И только подавляющее превосходство в воздухе позволяло англосаксам продвигаться вперед.

Вот мы и подошли вплотную к моменту мемуаров Грабина, который очень важен, крайне важен для понимания Сталина как человека и руководителя. Время действия – 4 января 1942 года. Положение тяжелейшее: едва удалось устоять и отбросить гитлеровцев от Москвы. Грабин только что запустил в серию свою пушку ЗИС-З. И предложил несколько решений, которые позволят выпускать орудий больше и делать это эффективнее. Предложения конструктор озвучил лично Сталину.

Заседание Государственного Комитета Обороны сразу превратилось в резкий диалог между Сталиным и мною. Вся наша работа подверглась очень острой и несправедливой критике, а меня Сталин обвинил в том, что я оставлю страну без пушек. Я отстаивал позиции нашего коллектива до последнего. Атмосферу этого заседания может вполне характеризовать лишь один эпизод. В очередной раз, когда я пытался возразить Сталину и защитить правильность выбранной нами позиции, обычная выдержка и хладнокровие изменили ему.

Он схватил за спинку стул и грохнул ножками об пол. В его голосе были раздражение и гнев.

– У вас конструкторский зуд, вы все хотите менять и менять! – резко бросил он мне. – Работайте, как работали раньше!

Таким Сталина я никогда не видел – ни прежде, ни позже. ГКО постановил: нашему заводу изготавливать пушки по-старому. В тяжелом и совершенно безнадежном настроении покинул я Кремль. Меня страшила не собственная моя судьба, которая могла обернуться трагически. Возвращение к старым чертежам и к старой технологии неизбежно грозило не только резким снижением выпуска пушек, но и временным прекращением их производства вообще. Вот теперь-то страна действительно останется без пушек! Ночь я провел без сна в бомбоубежище Наркомата вооружения. Выполнить приказ Сталина – беда. Но как не выполнить приказ самого Сталина?! Выхода не было[618].

Выход нашелся. И его нашел не Грабин. Его нашел сам Сталин. Вот что пишет конструктор:

Рано утром 5 января, совсем еще затемно, ко мне подошел офицер и предложил подняться наверх, к телефону. Я не пошел: если хотят арестовать, пусть арестовывают здесь. Тяжелая апатия охватила меня, мне уже было все равно. А в том, что меня ждет, я почти не сомневался: мой спор со Сталиным носил – если не вникать в его суть – характер вызова, а квалифицировать это как саботаж или вредительство – за этим дело не станет.

Через некоторое время офицер появился снова.

– Вас просят к телефону, – повторил он и добавил: – С вами будет говорить товарищ Сталин.

Действительно, звонил Сталин. Он сказал:

– Вы правы…

Меня как жаром обдало.

– То, что вы сделали, сразу не понять и по достоинству не оценить. Больше того, поймут ли вас в ближайшее время? Ведь то, что вы сделали, это революция в технике. ЦК, ГКО и я высоко ценим ваши достижения, – продолжал Сталин. – Спокойно заканчивайте начатое дело[619].

Вот так. Грабин спорил со Сталиным, бросил ему вызов. И Сталин не только сумел отбросить в сторону амбиции. Он лично позвонил и признал правоту того, кто спорил с ним до последнего. Так мог поступить только тот, кто всегда ставил выше всего интересы дела, а не собственные амбиции. И именно потому, что Сталин всегда был выше мелочных эмоций, он всегда признавал правоту того, кто старался для дела. Поэтому его уважали и любили. Спорил со Сталиным и маршал Голованов.

Как-то сгоряча я сказал ему:

– Что вы от меня хотите? Я простой летчик.

– А я простой бакинский пропагандист, – ответил он. И добавил: —

Это вы только со мной можете так разговаривать. Больше вы ни с кем так не поговорите.

Тогда я не обратил внимания на это добавление к реплике и оценил ее по достоинству гораздо позже[620].

Вот эпизод из мемуаров маршала Василевского. Понимая, что имеющимися у руководимого им 3-го Украинского фронта силами не выполнить поставленную Ставкой задачу, он просит придать ему дополнительные силы.

Нужно было подключить 2-й Украинский фронт, провести перегруппировку войск, пополнить войска Ф. И. Толбухина резервами. Посоветовался с Федором Ивановичем, он поддержал меня, и я решил позвонить в Ставку с его КП. И. В. Сталин не соглашался со мной, упрекая нас в неумении организовать действия войск и управление боевыми действиями. Мне не оставалось ничего, как резко настаивать на своем мнении. Повышенный тон И. В. Сталина непроизвольно толкал на такой же ответный. Сталин бросил трубку.

Стоявший рядом со мной и все слышавший Федор Иванович сказал, улыбаясь:

– Ну, знаешь, Александр Михайлович, я от страху чуть под лавку не залез![621]

Что произошло после разговора маршала Василевского со Сталиным, при котором тот почти что кричал на «кровавого диктатора», отстаивая необходимость усиления 3-го Украинского фронта? Стоит напомнить, что после отчаянных споров со своими генералами Гитлер отправлял их в отставку[622]. Слушая наших либеральных историков, стоит предположить, что Сталин должен был и вовсе расстреливать тех, кто на него покрикивал. Реальность такова: после того разговора 3-й Украинский фронт получил от 2-го Украинского фронта 37-ю армию генерал-лейтенанта М. Н. Шарохина, из резерва Ставки – 31-й гвардейский стрелковый корпус, а от 4-го Украинского фронта – 4-й гвардейский механизированный корпус. И оборона врага была прорвана, а задача выполнена. А что с маршалом Василевским, который осмелился спорить? Не наказали – и на том спасибо? Через два месяца после памятного разговора он был награжден орденом «Победа». За номером два, между прочим[623]. Но и это еще не все: первым поздравил Василевского по телефону сам Верховный главнокомандующий…[624]