Наука побеждать - Борис Сапожников

Заряжать мушкеты с примкнутыми штыками весьма сложно, однако мои гренадеры успели вовремя и спрятали шомпола в держатели, как раз когда проёму подъехали уже знакомые американские кавалеристы с верёвками с «кошками» при седле. На сей раз, они пересели на небольших коней, более привычных лёгкой кавалерии. Держась на безопасном расстоянии, они зацепили конские трупы «кошками» и в два счёта растащили их.

Драгуны, отъехавшие на полсотни саженей, пришпорили лошадей. Я понял, что это конец.

Драгуны мчались на нас, горяча коней. Почти все пренебрегли огнестрельным оружием, лишь у одного двух в руках пистолеты, остальные держали поперёк седла тяжёлые палаши. Время как будто замедлилось. Я отчётливо видел, как взлетают конские копыта, как из-под них вылетают комья сухой земли, как врезаются в лошадиные бока стальные звёздочки шпор, кровеня их. Я видел все детали драгунских мундиров, вплоть до пуговиц и галуна, их тяжёлых палашей с широкими клинками и темляками у офицеров, замки пистолетов, на курках которых некоторые драгуны держали ладони левых рук.

— Сейчас они ударят по нам, солдаты! — сказал я гренадерам. — Залп одновременно обеими шеренгами. А после сойдёмся в рукопашную. И ту надежда только на ваши штыки. Мы должны выстоять! Умереть — не отступать, гренадеры! — выкрикнул я. — И, что бы то ни было, для меня было честью командовать вами!

— Служим Отечеству! — ответили солдаты хором, как на параде.

Драгуны обрушились на нас. Но прежде гренадеры дали залп. Без команды. С убийственной дистанции. Штыки первой шеренги практически упирались в лошадиные морды. Треск мушкетов разорвал воздух, слившись с треском выстрелов, звучащих на стенах. Но разогнавшихся драгун залп остановить уже не мог. Они врезались в наши шеренги, обрушив на головы гренадер свои палаши, или же разрядив в них пистолеты.

Я выстрелил в первого попавшегося драгуна с офицерскими эполетами. Пуля весьма удачно угодила ему в грудь, удар её буквально развернул офицера в седле. Он обмяк, уронил руки вдоль тела и поник головой, козырёк шлема наехал на глаза. Почуявший свободу конь вынес мёртвого офицера из битвы.

Удар драгун был страшен. Озлобленные первой неудачей, они готовы были жизни положить, но ворваться в усадьбу. Тяжёлые палаши взметались над гренадерскими киверами, срубая головы, отсекая руки, ломая мушкеты и штыки. Шеренги гренадер прогнулись, но держались. Они вонзали штыки в конские тела и ноги всадников, самые ловкие умудрялись бить драгун в живот. Я видел, как седоусый гренадер в шапке-митре, тот самый, что хотел драки, не смотря на раны от палашей и пуль, всадил штык в бок драгуна и рывком выдернул его из седла. Красномундирник повис на его мушкете, насаживая себя на штык своим же весом. Кровь пролилась на ствол мушкета, руки гренадера, его шапку-митру. Опустив драгуна наземь, седой гренадер выдернул из его тела штык и даже успел подставить оружие под удар следующего драгуна.

Я заряжал пистолет и стрелял, всаживая в мельтешащие красные мундиры пулю за пулей. Однако рука сама собой то и дело тянулась к эфесу палаша. Я намерено старался не касаться его, слишком уж хорошо помнились мне разговоры с лордом Томазо и неприятные чувства, которые я испытывал, выходя из палатки шотландского капитана Мак-Бри.

Я успел сделать около десятка выстрелов, прежде чем британские драгуны прорвали строй гренадер. Сунув пистолет в кобуру, я выхватил-таки палаш и закричал, срывая голос:

— Рассыпаться! Отходить к домам! Стрелки, со стен! В дома! Все в дома!

— Voltigeurs! — поддержал меня капитан Люка. — A la maisons!

Шеренги гренадер рассыпались, солдаты бросились к домам. Теперь только они могли дать защиту от драгун. Некоторые запаниковали и побежали, теряя кивера, но больше было тех, кто отступал в полном порядке, сбившись в небольшие ощетинившиеся штыками группки. Иных британцы прижимали к стенам и уничтожали. Стрелки спустились с галереи и, огрызаясь выстрелами, двинулись к домам.

— К домам! — продолжал надрываться я. — Скорее к домам!

Мимо меня пробежал какой-то совсем ещё молодой солдатик в гренадерском мундире, в глазах его горела паника, кивера на голове нет, однако мушкет держит крепко.

— Куда?! — ухватил я его за плечо. — Не поворачивайся к врагу спиной!

Развернув его лицом к атакующим драгунам, я вскинул палаш и быстрым ударом пронзил бок ближайшему кавалеристу. Не разворачиваясь, рубанул второго, под тяжёлым клинком затрещали рёбра. Пользуясь прикрытием их коней, отступил на несколько шагов, буквально таща за собой ошалевшего гренадера.

Рядом Роговцев подставил мушкет под палаш драгуна и тут же врезал ему прикладом в зубы. Тот откинулся в седле, прижав левую руку к лицу. Но товарищ его всадил пулю из пистолета в грудь фельдфебелю. Тот рухнул на руки седоусому гренадеру, он подхватил его и потащил на себе к домам.

Капитан Люка выстрелил из двух пистолетов поочерёдно, сбив с сёдел пару драгун, и вынул саблю. Лихо отсалютовав ею противникам, он сделал несколько быстрых выпадов, ранив пару драгун. Капитан отступал, отбиваясь от наседающих британцев, окружив себя веером стальных бликов.

Драгун на всём скаку пролетел мимо меня, не рассчитав немного. Он натянул поводья, но было поздно. Я ударил его палашом по спине, а опомнившийся гренадер ткнул штыком. Мы вместе проскочили дальше к домам.

Драгунам, лихо ворвавшимся в усадьбу, было тесно с их могучими конями. Они потеряли подвижность, главный козырь кавалерии и теперь могли рассчитывать только на свои палаши и собственную ловкость в обращении с ними. Это и дало нам шанс. Потери, конечно, были очень велики, особенно среди гренадер, но всё же мы успели укрыться в домах.

Ворвавшись в душную темноту, я едва не рухнул от ударившей в нос вони, царившей обычно в полевых госпиталях. Запахи крови, пороха, бинтов и ружейного масла смешивались в просто убойную смесь, дышать которой было практически невозможно. Кроме меня в доме собрались пятеро гренадер и трое стрелков во главе со старшим унтером Ковалёвым.

— Вести огонь из окон, — приказал я, вытирая клинок палаша о рукав и пряча его в ножны. — Андреев, на нас с тобой дверной проём, ни один британец не должен войти в дом.

— Есть, — бодро, не смотря на крайнюю усталость, ответил седой гренадер, становясь к проёму и без приказа заряжая мушкет.

— Раненые, — обратился я к солдатам, лежащим у дальней стены дома рядом с составленным в пирамиду оружием, — кто может, заряжайте мушкеты и передавайте нам.

Повторив приказ по-французски, я повернулся к двери и вынул из кобуры пистолет.

Драгуны быстро окружили наши дома и принялись рубить эти ненадёжные конструкции палашами. Те буквально сотрясались от ударов, но держались. Мы стреляли из окон и дверным проёмов, стараясь поразить врагов, но британцы, естественно, держались от них подальше. Но находились среди них лихие ребята, кто, спешившись, подбегали к окнам и наудачу тыкали палашами в них или рубили высунувшиеся из них мушкетные стволы. Один такой пронзил молодого гренадера, который ворвался в дом вместе со мной. Я заметил красный мундир и выстрелил навскидку. Не знаю, попал или нет, проверить возможности не было.

Да и не нужно было. Нам оставалось только ждать, когда захлопнется ловушка, расставленная нашим командованием. Вся усадьба Бычий след была одной большой мышеловкой, дверца которой должна была вот-вот захлопнуться. Знаком служил спущенный над усадьбой флаг. Мы этого сделать не успели, однако британцы навряд ли оставят висеть вражеское полотнище. Так оно и вышло.

Залпов пушек, открывших огонь по усадьбе, мы, конечно, не различили в общей канонаде, равно как и свист снарядов, обрушившихся на головы драгун. Полые снаряды, наполненные мушкетными пулями, изобретение британского лейтенанта Генри Шрапнеля, было быстро перенято многими армиями Европы. Французской в том числе. И сейчас они летели в соотечественников лейтенанта. Они взрывались где-то на уровне груди всадника, рассыпая вокруг веер мушкетных пуль. Свинцовые шарики с чавкающим звуком врезались в тела драгун и их коней, разрывая несчастных людей и животных на куски. Артиллерия била по пристрелянным заранее ориентирам, что обеспечивало убийственную эффективность обстрела.

— От окон! — скомандовал я. — Прочь от окон!

Я слышал, как пули бились в стены домов, по которым побежали трещины. Казалось, строения готовы развалиться, рухнув нам на головы. Но крики убиваемых драгун и их коней заставляли нас буквально молиться на эту ненадёжную защиту из глины и дерева.

Если может человек увидеть ад на земле, то, наверное, он должен выглядеть именно таким, каким предстал нам, вышедшим из домов. Трупы людей и лошадей, разорванных на куски пулями шрапнели, раненые и изуродованные драгуны и лёгкие кавалеристы, они буквально устилали землю внутри усадьбы и неподалёку от неё. Солдаты и унтера опускались на колени, прямо в кровавую грязь и, даже те, кто был не особенно рьяно верующим, крестились и шептали молитвы, многих рвало. Сейчас они были не войском, ротами и взводами, а толпой насмерть перепуганных людей, и надо было срочно превращать их обратно в часть армии.