Чердак на Куин-стрит - Карен Уайт

одним пальцем буду набирать текст.

– Ответь ей: «Никуда она не пропала. Она в моей гостиной». И пожалуйста, на этот раз без смайликов.

Большие пальцы обеих рук Нолы запорхали над экраном. Закончив, она протянула мне мой телефон.

– Слишком поздно, – сказала она с улыбкой.

Я посмотрела на вереницу смайликов с испуганными лицами и улыбающегося фиолетового дьявола.

– Спасибо, – поблагодарила я и бросила телефон в сумку.

Преодолев три коротких лестничных пролета, мы по черно-белой квадратной плитке, которой был выложен пол, подошли к внушительным парадным дверям. Чтобы сэкономить время, я заранее купила онлайн-билеты для залов верхнего этажа. Показав у входа билеты, я решительно направилась к лифтам.

– Давай не будем мешкать.

– Но я бы очень хотела вновь посмотреть коллекцию миниатюр. Ты в курсе, что в этом музее самая большая коллекция миниатюр во всей стране? Сегодня вечером у меня не так много домашних заданий и мне не нужно спешить.

Я дважды нажала кнопку вызова лифта.

– У меня есть другие причины идти быстро. – Для верности я снова нажала на кнопку.

– Верно. – Нола послала мне понимающий взгляд и направилась мимо меня к лестнице.

– Ты куда?

– На третий этаж, где у них специальные выставочные галереи.

– Но лифт прямо здесь.

Она пошла дальше.

– Хождение по лестнице – отличный способ поддерживать себя в форме в течение дня. – Она подняла запястье с фиолетовым фитнес-трекером, который Джейн подарила ей на Рождество. – Буду ждать тебя наверху.

С этими словами она начала подниматься по ступеням. Не знаю почему, но в ее голосе мне послышалась капля ханжеского благочестия.

Двери лифта открылись, и я заглянула в его гостеприимное убежище. Однако, тяжко вздохнув, я последовала за Нолой. На третьем этаже было меньше людей и тише вдали от оживленного вестибюля и лекционных залов первого этажа. Наши шаги по голому деревянному полу, казалось, вторгались в царившую здесь тишину, но не настолько, чтобы полностью заглушить шепот голосов, который по мере нашего приближения к девятой галерее становился все громче.

– Похоже, это то, что нам нужно, – сказала Нола и, подняв глаза, прочитала жирные черные буквы на стене: – «Живые мертвецы. Чарльстонцы в Викторианскую эпоху с 1837 по 1901 год».

В зале была только пожилая пара, рассматривавшая второй ряд витрин на деревянных пьедесталах, которые тянулись вдоль четырех стен галереи.

Я это уже поняла и без Нолы. Гул бессвязных голосов становился все громче, словно волна, что, нарастая, выплескивалась из стеклянных витрин.

Нола направилась к первой.

– Это так круто.

Стиснув зубы и напевая песню «Фернандо», я медленно подошла к ней. Пара обернулась на меня, а затем вновь переключила внимание на витрину перед ними. Я колебалась, стоя позади Нолы и глядя ей через плечо.

– В этой никаких фото, – сказала она, делая шаг в сторону, чтобы мне встать рядом с ней. – Не во всех витринах будут посмертные фотографии. Я думаю, цель выставки состоит в том, чтобы, демонстрируя личные вещи, просто показать, как люди жили в Чарльстоне в Викторианскую эпоху. Как наши айфоны и кроксы будут выставлены через сто лет, чтобы показать, как мы жили. Или, в твоем случае, электронные таблицы.

Искоса взглянув на нее, я перевела взгляд на экспонаты. Внутри лежала полуоткрытая золотая брошь с агатовой инкрустацией, серебряная щетка, расческа и набор зеркал, а также хрустальный флакон из-под духов с неповрежденной пробкой, на дне которого застыла мутная, темно-оранжевая жидкость.

Нола скривилась:

– Кажется, внутри этой броши есть волосы. Должно быть, это траурные украшения.

Мне не нужно было читать надпись на витрине, чтобы понять: она права. Призрак пожилой женщины в неуклюжем вдовьем трауре, стоящей рядом с нами, был тому подтверждением. Убедившись, что внутри витрины ничего о Вандерхорстах нет, я потащила Нолу к следующей, в которой лежали золотые карманные часы, мужской шелковый жилет с вышивкой и табакерка с гравировкой. Взятый в рамку портрет мужчины средних лет, сидящего на диване и курящего трубку, затерялся среди обломков его жизни. Я прочла надпись на передней части витрины. Генри Пинкни Миддлтон. Увы, у меня не было времени выяснять, связывают ли нас с ним семейные узы. Число мертвых викторианцев, следивших за нашими продвижениями по залу, нарастало с каждой минутой.

Я поспешила к следующей витрине, таща за собой Нолу и довольно громко напевая, чем вынудила пожилую пару выйти из зала. На миг перестав петь, я крикнула им вслед «Извините!», после чего вновь возобновила свой вокал. Нарастающий гул голосов теперь был похож на шум и разговоры театральной публики после того, как опустился занавес.

Я услышала детский плач еще до того, как мы посмотрели сквозь стекло следующей витрины, что заранее подготовило меня к тому, что я увижу. Стоявшая рядом со мной Нола шумно втянула в себя воздух, и я поняла: предупреждать ее уже поздно. За стеклом стояла искусно выполненная серебряная рамка с фотографией в приглушенных красновато-коричневых тонах, на которой была изображена сидящая на диване молодая девушка с маленькой девочкой на коленях. Глаза обеих были неестественно закрыты. По обе стороны от девочек сидели два мальчика помладше, возможно братья, – этакое жутковатое финальное семейное фото. На рамку была накинута амулетная нить, такая же, как и на снимке, где она была обмотана вокруг руки девушки.

Нола наклонилась и прочитала табличку:

– «Энн Фрейзер Хейворд, двенадцать лет девять месяцев, и Элиза Дрейтон Хейворд, два года шесть месяцев. Жертвы вспышки дифтерии». – Не отрывая взгляда от фотографии, она выпрямилась. – Это так печально.

Я кивнула, не в силах говорить. Яркие пуговицы, нанизанные на шнурок с амулетами, мигали в ярком верхнем свете. Я была рада, что у меня не было времени задерживаться и мне некогда размышлять о значении незавершенной цепочки. Я перевела взгляд на переднюю часть витрины, где рядом с золотым кольцом стояла детская серебряная чашечка с монограммой, инкрустированной тонкими светлыми волосиками. Я собралась спросить у Нолы, знает ли она кого-то, кто носил траурные украшения, или это просто памятная вещица, когда меня кто-то легонько похлопал по спине. Я нетерпеливо потащила Нолу за собой к следующей витрине. Шуршание длинных юбок по деревянному полу и тяжелый запах трубочного табака следовали за мной по пятам.

Я держала Нолу за руку, чтобы нам продолжать двигаться, заглядывая в каждую витрину ровно на столько, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь, что связано с семейством Вандерхорстов. Нола дернула меня обратно, к последней витрине у второй стены.

– Смотри… Замороженная Шарлотта!

На миг замедлив шаг, я увидела обнаженную и очень бледную трехдюймовую куклу цвета слоновой кости с накрашенными щеками и