Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I - Филипп-Поль де Сегюр

Уже половина наших солдат пала, а оставшиеся тысяча пятьсот французов видели себя окруженными тремя армиями и рекой.

В таком положении от имени Витгенштейна и пятидесятитысячной армии явился парламентер к французам с предложением сдаться. Партуно отверг такое предложение! Он призвал в свои ряды еще имевших оружие отставших: он хотел сделать последнюю попытку и проложить кровавую дорогу к мостам в Студянке. Однако эти люди, прежде такие храбрые, а теперь опустившиеся под влиянием бедствий, не могли уже воспользоваться своим оружием. В то же время генерал его авангарда доложил, что мосты у Студянки в огне; сообщил ему об этом адъютант по имени Роше; он уверял, что видел, как они горели. Партуно поверил этому невероятному сообщению.

Он считал себя покинутым, предоставленным врагу; а так как стояла ночь и необходимость отбиваться с трех сторон дробила его и так уже слабые силы, он приказал передать всем бригадирам, чтобы они попытались проскользнуть под покровом ночи вдоль флангов неприятеля. А сам он с одной из своих бригад, уменьшившейся до четырехсот человек, поднялся на лесистые, крутые холмы, находившиеся вправо от него, надеясь в темноте миновать армию Витгенштейна, ускользнуть от него, соединиться с Виктором или обойти Березину у ее истоков. Но всюду, куда он ни двигался, он встречал неприятельский огонь и снова сворачивал; он в течение нескольких часов блуждал наугад по снежным равнинам среди непрекращавшейся метели. На каждом шагу видел он, как его солдаты, замерзавшие, изнемогавшие от голода и усталости, полуживые, попадали в руки русской кавалерии, неуклонно преследовавшей его.

Несчастный Партуно еще продолжал бороться с небом, с людьми и собственным отчаянием, как вдруг почувствовал, что даже земля ускользает у него из-под ног. На самом деле, ничего не видя за снегом, он зашел на слишком еще слабый лед одного озера, которое могло поглотить его; только тогда он уступил и сложил оружие!

В то время как происходила эта катастрофа, три других его бригады, все более и более теснимые на дороге, потеряли всякую возможность двигаться. Они отсрочили свое падение до утра, сначала отбиваясь, а потом ведя переговоры; но утром сдались и они: одно и то же несчастье соединило их со своим генералом.

От всей этой дивизии уцелел только один батальон: он был оставлен последним в Борисове. Он вышел из города сквозь войска Платова и Чичагова, орудовавшие уже в городе, и как раз в самый момент соединения московской армии с молдавской. Казалось, что этот батальон должен был пасть первым, так как он остался один и был отделен от своей дивизии; но вот что спасло его. К Студянке в нескольких направлениях двигались длинные вереницы экипажей и отбившихся от строя солдат; захваченный одной из таких толп, сбившись с пути и отойдя влево от дороги, по которой шла армия, начальник этого батальона проскользнул к берегу реки, прошел по его изгибам и, пользуясь битвой своих счастливых товарищей, мраком и неровностью почвы, тайком ушел, удрал от неприятеля и сообщил Виктору о гибели Партуно.

Когда Наполеон узнал об этом, он в отчаянии воскликнул:

— Надо же, когда все, казалось, было спасено как бы чудом, чтобы эта сдача испортила все!

Восклицание было несправедливо, но оно было вызвано отчаянием: может быть, он предвидел, что ослабленный Виктор не сможет на другой день достаточно долго сопротивляться, или он считал своей обязанностью оставить в руках неприятеля за все время своего отступления только отставших и ни одного вооруженного корпуса. На самом деле, эта дивизия была первой и единственной, сложившей оружие!

Этот успех воодушевил Витгенштейна. В то же время двухдневные разведки, сообщение одного пленника, а в особенности взятие Борисова Платовым все объяснили Чичагову. К этому времени три русские армии, северная, восточная и южная, соединились; вожди сносились друг с другом. Витгенштейн и Чичагов завидовали один другому, но ненавидели нас еще больше; их связывала ненависть, а не дружба. Итак, эти генералы готовы были атаковать мосты в Студянке с обоих берегов.

Это было 28 ноября. У Великой армии было два дня и две ночи, чтобы уйти; русские слишком запоздали. Но у французов царил беспорядок, и на два моста не хватало материала: в ночь с 26 на 27 ноября мост для повозок обрушивался два раза, и переправа запоздала на семь часов; 27 ноября, около четырех часов вечера, он обрушился в третий раз. С другой стороны, отбившиеся от полков солдаты, рассеянные по соседним лесам и деревням, не воспользовались первой ночью, и 27 ноября, с рассветом все появились сразу, желая перейти по мостам.

Особенно столпились они тогда, когда тронулась гвардия, которой они держались. Ее выступление было как бы сигналом: они сбежались со всех сторон и столпились на берегу. Огромная нестройная масса людей, лошадей и повозок в одно мгновение набросилась на узкие входы к мостам. Передние, теснимые следующими за ними, отгоняемые стражей и понтонерами или остановленные рекой, были смяты, брошены под ноги или соскочили на льдины, запружавшие Березину. Из этой огромной и ужасной давки поднималось то глухое жужжание, то громкие крики, смешанные со стонами и страшными проклятиями.

Старания Наполеона и его ближайших лейтенантов спасти этих потерявшихся людей, восстановить среди них порядок долгое время были безуспешны. Беспорядок был так велик, что в два часа, когда появился сам император, пришлось прибегнуть к силе, чтобы дать ему проход. Корпус гвардейских гренадеров и Латур-Мобур из жалости отказались прокладывать себе проход сквозь толпу этих несчастных.

В деревушке Занивке, лежавшей среди лесов, в расстоянии одного лье от Студянки, была устроена императорская квартира. В то же время Эбле произвел перепись обоза, которым был покрыт весь берег. Он предупредил императора, что такому количеству повозок для переправы мало шести дней. При этом присутствовал Ней, он воскликнул: «Их надо сжечь на месте!» Но Бертье, подталкиваемый дурной привычкой придворных, начал ему противоречить. Он верил, что к такой крайности нет нужды прибегать. Император рад был поверить ему, так как ему жаль было всех этих людей, в несчастиях которых он упрекал самого себя и у которых в этих повозках были жизненные припасы и все состояние.

В ночь с 27 на 28 ноября мосты были оставлены, и всех этих отбившихся от полков солдат привлекала к себе деревня Студянка: в одно мгновение она была разнесена, исчезла и превратилась в длинный ряд костров. Холод и голод удерживали здесь всех этих несчастных. Отсюда их нельзя было отогнать. Вся эта ночь была потеряна для переправы.

Между тем Виктор с 6 тысячами человек защищал их от Витгенштейна. Но при первых лучах следующего дня, когда они увидели, что маршал готовится к сражению, когда они услышали грохотавшие над их головами пушки Витгенштейна, в то время, как пушки Чичагова гремели на другом берегу реки, они сразу все поднялись, сбежали, вниз и снова толпой начали осаждать мосты.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});