Тайна двух океанов - Григорий Адамов

Павлик молчал.

— Федор Михайлович? — опять тихо и настойчиво спросил Цой.

Павлик кивнул головой.

— Что же он тебе не простил? За что, ты думаешь, он сердит на тебя?

— Ну, пустяк… понимаешь, пустяк! — опять взволновался Павлик, устремив на Цоя горящие глаза. — За мешок. Помнишь, в выходной камере мы с Маратом поспорили из-за морского ежа, и я мешком его по шлему ударил. А мешок-то был Федора Михайловича. Но ведь это же нечаянно! Я же не нарочно!

— Федор Михайлович сделал тебе выговор?

— Нет… Он только так злобно посмотрел на меня, что я даже испугался. Он тогда у меня вырвал из рук ящичек из его пишущей машинки и так посмотрел, как будто готов был зарезать меня. Вот как сейчас…

Комиссар резко перебросил ногу на ногу.

— Какой ящичек? — спросил он.

— Ну, я же сказал — из его пишущей машинки. Для запасных частей машинки, — равнодушно ответил Павлик и, словно успокоившись, после того как излил свое возмущение, стал с возрастающим интересом смотреть на вальсирующую комичную пару — Скворешню и Марата.

Марат дурачился, кривлялся, нарочно путал и коверкал па, наступал на ноги своему партнеру. Скворешня наконец рассердился, приподнял его, как котенка, над полом и продолжал вальсировать один, держа свою «даму» в воздухе. Марат уморительно болтал ногами, безуспешно пытаясь вырваться из железных объятий своего партнера, наконец закричал «караул»…

Павлик не выдержал, расхохотался и, сорвавшись с места, подбежал к Скворешне.

— Бросьте этого кривляку, Андрей Васильевич! — звонко смеясь, закричал он. — Давайте со мной! Я буду хорошо танцевать! Честное пионерское!

— Давай, давай, хлопчик! — радостно встретил его гигант. — Что, уже очухался?

Он поставил на пол Марата, дал ему шлепка под спину, отчего тот под общий хохот пулей полетел к дверям, вполне, впрочем, довольный, что вырвался наконец из тисков своего приятеля.

Оркестр сменил вальс на польку, и Павлик, как расшалившийся козленок, запрыгал возле своего партнера.

Цой остался один в кресле, глубоко задумавшись, не замечая шума музыки и общего веселья. Комиссар тоже молчал.

После танцев, «по настойчивому требованию публики», как объявил конферансье вечера Ромейко, Павлик с подъемом прочитал свою поэму «Победители глубин». Ему бешено аплодировали и заставили некоторые места бисировать. Наконец комиссар объявил распорядок занятий и развлечений на следующую пятидневку.

Разошлись за полночь, усталые, веселые, довольные, под бравурные звуки марша. В красном уголке остались только два человека — комиссар и Цой. Некоторое время они сидели молча. Потом комиссар тихо сказал:

— Как вы думаете, Цой, что все это значит?

Цой медленно провел рукой по своим блестящим черным волосам и откинулся на спинку кресла:

— Ничего не могу понять! Ясно только, что Федор Михайлович за что-то невзлюбил Павлика. Но за что? Такого славного, безобидного мальчика! Не может же быть, что из-за мешка…

— Да-а-а… — протянул комиссар, задумчиво глядя куда-то в пространство. — И еще какой-то ящичек… Странная история! Впрочем, мне кажется, она началась гораздо раньше.

Цой вскинул на комиссара удивленные глаза:

— Раньше? Из-за чего же?

В отсек вошел уборщик Щербина с длинным пылесосным ящиком в руке. Он приблизился к комиссару, приветствовал его, приложив руку к бескозырке:

— Товарищ комиссар, разрешите приступить к уборке.

— Пожалуйста, товарищ Щербина. Комиссар поднялся и сказал Цою:

— Пойдемте ко мне, там поговорим.

Конец второй части

Часть третья

Родина зовет

Глава I

В ледяном плену

Тринадцатого июля «Пионер» был уже на обратном пути в Тихий океан, держа курс на север. Оставалось провести еще лишь одну работу в поверхностных водах Антарктики, в суровых условиях полярной зимы, по соседству с плавающими льдами.

«Пионер» шел на самой малой глубине, почти у нижней поверхности ледяных полей.

Утром четырнадцатого июля на куполе ультразвукового экрана показались первые трещины среди ледяной брони, покрывавшей поверхность океана. Вскоре эти трещины начали появляться все в большем числе. Приближалась граница неподвижного льда. «Пионер» шел на двух десятых хода. Все чаще попадались ледяные горы, подводные части которых приходилось осторожно обходить. Над поверхностью океана, по-видимому, свирепствовал жестокий шторм: отдельные льдины то поднимались, то опускались, и даже могучие айсберги не стояли спокойно на месте.

В центральном посту находились капитан, вахтенный начальник старший лейтенант Богров, зоолог и Шелавин. Ученые должны были выбрать подходящее для их работ место, которое в то же время позволило бы использовать инфракрасный разведчик для сторожевой службы.

Вскоре после полудня на экране появилась большая полынья. На ней плавали, покачиваясь и сталкиваясь одна с другой, льдины различных размеров. Очевидно, влияние Шторма сказывалось здесь довольно значительно, и, следовательно, работать было бы затруднительно.

Наконец, около пятнадцати часов, заметили длинную и достаточно широкую полынью между двумя огромными айсбергами. Высланный инфракрасный разведчик поднялся в воздух на высоту шестидесяти метров, чтобы наблюдатели из подлодки могли получить представление о размерах поверхности этих гор и обо всем, что окружает их.

Далеко вокруг, на всем пространстве, обысканном разведчиком, не было ни одного судна, ни одного подозрительного пятна.

Океан был усеян льдинами и айсбергами. Пурга несла кружащиеся тучи снега; льдины и айсберги налетали, громоздились друг на друга или дробились от ударов на мелкие куски. Лишь две гигантские горы спокойно и величественно стояли, словно острова, среди разыгравшейся стихии.

Оба айсберга имели не меньше трехсот пятидесяти метров в длину и около двухсот метров в ширину каждый. Их верхние площадки представляли ровную, как стол, поверхность. Полынья, походившая на канал между ними, была тиха и спокойна, защищенная от шторма высокими, несокрушимыми стенами. Они были чисты, глубоко прозрачны и отливали прозеленью. Казалось, эти ледяные стены только что отделились друг от друга, и ни снег, ни туманы, ни ветер с водяной пылью не успели еще изъесть и затуманить их светло-изумрудную чистоту.

— Кажется, Лорд, лучшего места, чем эта полынья, не найти, — сказал капитан. — Если вы с Иваном Степановичем согласны, готовьтесь к выходу. Я тем временем подниму «Пионер» до глубины в сто метров. Достаточно будет?