Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

– Припоминаю, Монмут всё говорил, что его войско состоит из солдат Бога…

– Забудьте!

– Монмут не был Девой…

– И плохо кончил!

– Ха-ха…

– А правда, что от неё требовали какого-нибудь знамения?

– Да. И, вроде, она даже ногой топнула. «Я, – говорит, – сюда пришла не знамения являть. Отправьте меня в Орлеан, и я покажу вам знамение, ради которого была сюда послана!»…

Среди всеобщего воодушевления как-то не бросалось в глаза то, что вокруг дофина и Жанны постепенно вырос довольно плотный круг людей, служивших, в былые времена, герцогу Анжуйскому или всецело преданных мадам Иоланде. Старшим советником вдруг стал горячий сторонник герцогини Пьер де Брезе, который открыто опирался на поддержку своего друга – финансиста Жака де Кёра. А тот, в свою очередь, с высоты положения, обусловленного недюжинным состоянием, позволявшим субсидировать набираемые войска вместе с мадам Иоландой, никогда не скрывал презрения к «некоторым выскочкам», под которыми подразумевался, в первую очередь, вполне конкретный человек.

Свитой Девы руководил Пьер де Бове – бывший знаменосец герцога Анжуйского. На должность инспектора королевской артиллерии, без особого шума, назначили Пьера Бессоно, чей отец долгое время служил стольником в Анжу, а сам он готовился стать управляющим при третьем Анжуйском герцоге… Гийом де Беллье, чья жена заботилась о Жанне, надев доспехи, последовал за ней в Пуатье, временно сложив с себя обязанности губернатора Шинона, и готов был вызвать на поединок всякого, кто в его присутствии осмеливался сомневаться в том, что Дева подлинная посланница Господа! Поговаривали, будто своей губернаторской должностью он был обязан герцогине Анжуйской, но, кому какое дело? Вон, братья де Бурбон ей ничем не обязаны, а изъявили готовность сражаться с Девой одними из первых и как-то сразу вошли в ближний круг дофина, оттеснив недавних сторонников Ла Тремуя. Злые языки, правда, шептали, что им кое-что обещано, и, в частности, почётное пэрство на коронации – якобы, Луи де Бурбон заменит герцога Гиеньского18, и, якобы, обещано это было той же герцогиней. Однако, коронация, будет ли, нет ли? – (в конце концов, все в это верят, но…, согласитесь, господа, всё так странно…), а братья уже сейчас готовы в огонь и в воду!

Ходили слухи, что вот-вот пошлют за Артюром Ришемоном, возвращения которого герцогиня добивалась, ничуть не скрывая своих устремлений. Но тут воспротивился Ла Тремуй. Он и без того терял позицию за позицией, злясь и понимая, что поделать пока ничего не может. Но в вопросе по Ришемону упёрся всем, чем мог, потому что этот последний бастион, (учитывая «любезности», оказанные когда-то Ла Тремуем мессиру Артюру), он намеревался защищать, как собственную жизнь!

По счастью, дофин почему-то тоже не горел желанием видеть при себе опального герцога. Сделав неопределённый жест плечами, Шарль, довольно небрежно, пообещал и герцогине-матушке, и Ла Тремую, рассмотреть этот вопрос позже.

– Отчего же не теперь? – поинтересовалась герцогиня.

Она вновь ощутила в своих руках полноценную власть и была уверена, что, вместе с ней, вернула и своё влияние на Шарля. Но сам дофин был уверен в обратном.

– Я поступаю, как король, матушка, – ответил он, почти насмешливо. – Что-то в моём сердце противится возвращению Ришемона, а сердцу своему я склонен верить, потому что недавно, наконец, осознал, что именно через него Господь помогает мне в принятии решений.

Ла Тремуй злорадно усмехнулся. А мадам Иоланда, немного подумав, поспешила к себе в покои, где, среди всех её прочих фрейлин, прилежно занималась шитьем недавно прибывшая ко двору совсем юная Аньез Сорель19.

Девушка была красива, как ангел, хотя и очень бедна. Герцогиня, желая помочь её семье, собиралась отослать мадемуазель ко двору своей невестки – Изабеллы Лотарингской. Но сейчас, глядя в это свежее лицо, мадам Иоланда подумала, что красота юной Аньез – чем чёрт не шутит – могла пока пригодиться и здесь.

– Приготовьтесь, моя милая, – сказала она, – с этого дня основной вашей обязанностью будет забота о его величестве. Я хочу, чтобы вы появлялись везде, где будет появляться он, и радовали его глаза безупречным внешним видом и красотой.

На поднятом к герцогине лице, весьма уже разумной, мадемуазель Аньес чётко обозначился невысказанный вопрос.

– Да…, – помедлив, произнесла мадам Иоланда. – Если понадобится, то – да.

* * *

В Домреми была спешно отправлена целая экспедиция по сбору сведений о Жанне, которую возглавил…

Впрочем, никому действительно не было дела до того, что возглавил эту экспедицию секретарь мадам Иоланды. Как не было дела и до свидетельств, заверенных священниками Домреми и Грю, о том, что девушка чрезвычайно набожна и благочестиво воспитана. Последнее обстоятельство должно было волновать комиссию, и только. А при дворе гораздо больший интерес вызвало появление братьев Жанны – Пьера и Жана, которые, по словам секретаря герцогини, якобы, не смогли усидеть дома и выразили горячее желание сражаться за своего короля под знаменем Девы.

«Воссоединение семьи» произошло при большом скоплении любопытных придворных, и кое-кто обратил внимание на то, что братья обнимали сестру довольно скованно, да и выглядели они какими-то совершенно сбитыми с толку.

– А чего вы хотели? – пожала плечами мадам Иоланда, обменявшись взглядом с секретарем – хмурым наблюдателем возвышающимся за спинами братьев – после чего он тут же увел Пьера и Жана. – Эти двое обычные крестьяне. Вряд ли они удостаивались приёма даже в Вокулёрском замке, а здесь, всё-таки, королевский двор. Господь с ними не говорил, как с их сестрой, вот они и растерялись.

– Но зачем их привезли?!

– Как раз затем, чтобы на фоне этой обычности, вся необычность Девы стала особенно видна… Разве все вы не заметили контраста?

Придворные закивали, а герцогиня величаво двинулась сквозь толпу придворных, на ходу, мимоходом, обронив так, чтобы слышно было всем:

– А то у нас тут всё сомневаются и сомневаются…

Сомневался, естественно, Ла Тремуй.

Раздражённый всеобщим «помешательством на этой крестьянке» он не упускал случая вставить какое-нибудь едкое замечание в любой разговор, касающийся Девы. Но только осторожно, подбирая слова, чтобы, в случае чего, сослаться перед дофином на неправильное их толкование, и, втайне надеясь, что его ядовитые замечания дофин, всё же услышит.

Но дофин, упоённый новыми ощущениями, ничего «против» ни видеть, ни слышать не хотел. Зато однажды услышала сама Жанна.

Она как раз возвращалась к себе после очередного заседания комиссии, и прошла достаточно близко от того места, где Ла Тремуй говорил кому-то:

– Это дитя, возможно, не понимает, что пасти ягнят и управляться с армией не одно и то же.

Девушка резко остановилась.

– Я не только пасла ягнят, – сказала она громко. – Не имея слуг, я ещё и сама выметала из дома всякий мусор.

– Тогда, может быть, вам следует дать метлу вместо меча? – насмешливо развел руками Ла Тремуй.

– Не вы, сударь, дали мне меч. Не вам менять его на метлу…

На это министру ответить уже было нечем… Хуже того – все вокруг засмеялись!

Меч Карла Великого, найденный, по указанию Девы, за алтарём церкви во Фьербуа, был привезён совсем недавно в Тур, где ковались её доспехи, и вызвал оторопь при дворе, став настоящим знамением, в основном, для военных.

Армия начала разрастаться словно по волшебству!

Люди шли и шли, влекомые Чудом, верой и надеждой.

Из уст в уста передавалась невероятная история о том, как совершенно ржавый меч, едва ли не сам собой очистился от ржавчины, когда к нему прикоснулись. Он, будто бы, засиял неземным светом, когда им взмахнули. А в более поздних пересказах вообще вызвал в церкви целый гудящий вихрь, в котором священники отчётливо услышали суровый голос самого Мартелла, призывающий ныне живущих спасти Францию!

– С нами Бог! – кричали солдаты, подбрасывая в воздух шапки.

Они азартно начищали доспехи и оружие, сочиняли во славу Девы целые гимны и дождаться не могли дня, когда она наденет свои белые латы, возьмёт в руки стяг и поведёт их на Орлеан, к победе и славе!

Наблюдая за всем этим, Ла Тремуй испытывал презрительную досаду и новое, совершенно раздражающее его бессилие…

Слабая догадка, что мелькнула в последнем разговоре с мадам Иоландой, так ни во что и не разрослась. Уж очень невероятной она казалась. Поэтому министр благоразумно решил прекратить пока свои выпады против Жанны и, по возможности, избегать общения с ней, чтобы снова не вышло какого-нибудь конфуза. Однако, присматриваясь ко всем и ко всему взором, особенно обострившимся в этой неблагоприятной для него ситуации, Ла Тремуй внезапно обнаружил, что девушку, почти так же, как и он, избегает ещё один человек. И был это не кто-нибудь, а сама герцогиня Анжуйская!