Воспоминания товарища Обер-Прокурора Святейшего Синода князя Н.Д. Жевахова - Николай Давидович Жевахов

бытовой факт русской жизни, и говорить о Распутине без исторических предпосылок — нельзя.

По поводу жизни и смерти Распутина написаны сотни книг и десятки тысяч всякого рода статей; но в них нет ни одной верной характеристики. Все отзывы о Распутине или грубо тенденциозны и стараются оправдать гонения, коим он подвергался, и, в связи с этим, преступления делателей революции, или недостаточно глубоко разъясняют природу его действительного облика, или не учитывают того специального значения, каким он пользовался при Дворе. Важно сказать, чем он в действительности был; но не менее важно отметить и то, чем он казался в глазах Их Величеств и тех людей, которые считали его святым. Об этом или ничего не сказано в обширной литературе о Распутине, или сказано очень мало и недостаточно ясно, и этот пробел мне бы и хотелось восполнить. Однако же, прежде всего нужно остановиться на русском богоискательстве и его истории, точнее — на ее беглом очерке, ибо писать историю русского богоискательства — значило бы писать историю России, — труд, невыполнимый в условиях нашей горемычной беженской жизни, где вместо библиотек и исторических материалов приходится пользоваться только скудными обрывками памяти…

Много было в России разных писателей; но едва ли не все они соблазнялись ароматом «неблагонадежности» и вносили в свои произведения струи революционного воздуха, не без удовольствия ими вдыхаемого. И только два из них были столько же гениальными, сколько и поистине русскими писателями и, к стыду русских читателей, прошли почти незамеченными.

Это были Павел Иванович Мельников и Николай Семенович Лесков. Первый из них написал повесть: «На горах», одно из величайших произведений русской литературы, настоящий русский эпос в прозе. Вот что пишет мне по поводу этой повести русский ученый А.В.Стороженко:

«К сожалению, русские читатели плохо оценили гениальное произведение Мельникова, а критика наших толстых журналов даже замолчала его, ибо останавливалась преимущественно на произведениях, отражавших революционные веяния… В эпической же повести П.И.Мельникова не было и не могло быть ничего революционного; иначе она не была бы эпическою.

Русское богоискательство нашло в этой повести свое вернейшее отражение и представлено в лицах, со всею выпуклостью, свойственной великим мастерам слова. Картина захватывает все слои русского народа: и высшую помещичью интеллигенцию, и средний купеческий и чиновный круг, и простонародье. Господа Луповицкие, Мария Ивановна Алымова, уездный чиновничек, с прозрачной, полинялою дочкой, отставной солдат, диакон-пчеловод, разные бабы — все, по своему, искали Бога и оказались в хлыстовском «Корабле». Книжник и начетник Герасим Силич перепробовал что-то восемь или десять «вер» и пришел к заключению, что только бескорыстная любовь к обнищалой семье брата может дать ему нравственное успокоение. Дуня Смолокурова родилась с порывами к неземным областям и «чтоб сердцем возлететь во области заочны», по выражению Пушкина, и чувствуя себя оскорбленной в своей чистой любви к Пете Самоквасову, поддалась было влиянию хлыстовки Алымовой, но потом опомнилась, главным образом благодаря беседе с простеньким, но верующим православным священником, убежала с «корабля» в мир, чтобы стать доброю женою раскаявшегося Самоквасова».

Обращаю особенное внимание на этот психологический фактор, на беседу с посторонним, простеньким священником, давшим Смолокуровой возможность посмотреть на «корабль» (читайте, на Распутина) со стороны.

Пред читателями повести Мельникова вскрывается самая сущность русской души, а не те ее революционные увлечения, которые столь лубочно и аляповато изображаются так называемыми «народниками» вроде Писаревых, Успенских, Помяловских, Добролюбовых, Решетниковых, Горьких и К.

Войдя в живой круг изображенных в повести Мельникова русских богоискателей, мы можем, под его руководством, произвести анализ побуждений к богоискательству в русском народе.

Если мужиков и баб ведет к этому, главным образом, лень, стремление отмахнуться как-нибудь от ежедневного упорного труда, прожить как птица небесная, не сея и не собирая в житницы, на счет хлыстовского «корабля», или большевистской «коммуны», то интеллигенцию и тонко одаренную натуру толкают — мечтательность и те, прибавлю от себя, высокие душевные движения, какие были описаны мною в статье «Природа русской души. Русские проблемы духа», входящей в состав главы 36 моих воспоминаний. В погоне за великим, русская интеллигенция теряла и то малое, что имела, мечтала о земном рае, не удовлетворяясь прозою жизни, и… потеряла Россию.

Достойна быть отмеченною и книга В.В.Розанова: «Апокалиптические секты», где приведено много интересных соображений о хлыстовстве и скопчестве. Книги Мельникова и Розанова — это введение к изучению богоискательства, для более полного ознакомления с которым надлежало бы остановиться, затем, на деятельности русских мартинистов 18 века, последователей испанского жида Мартинеса Пасхалиса.

Надежным руководством могут служить сочинения М.Н.Лонгинова о Николае Ивановиче Новикове и его кружке, в котором играл, между прочим, видную роль профессор Шварц, прадед министра народного просвещения Александра Николаевича Шварца. Личности самого Н.И.Новикова, проф. Шварца, Семена Ивановича Гамалеи и других членов «Дружеского ученого Общества» чрезвычайно интересны и привлекательны. Самым крупным человеком среди них был, конечно, Н.И.Новиков. Он стремился «просвещать» людей в смысле понятий французских энциклопедистов, но, в противоположность им, искал Бога и в просвещении видел способ привить людям человеколюбие, христианскую любовь к ближнему. Когда в 1773 году Новиков встретился с приехавшим в Петербург энциклопедистом Дидро, то его впечатление выразилось в следующих словах: «Он (Дидро) — умный француз; но ему, как неверующему, верить нельзя».

Императрица Екатерина, обладая чересчур сухим умом, не понимала Н.И.Новикова и подвергала его преследованию, вместо того, чтобы ему помогать. Между тем Новиков мыслил совершенно правильно:

«Все науки сходятся в религии: лишь в ней разрешаются их важнейшие проблемы. Без нее никогда не доучитесь, а, притом, и не будете спокойны», — вот его подлинные слова.

В уме Екатерины II можно было подметить интересный изгиб.

28 июня 1744 года она приняла Православие, а того же 28 июня 1762 года — взошла на престол. Каким-то внутренним чутьем угадывая, что носитель короны в России по идее — ктитор православной русской церкви, она, вероятно, по совещанию с кем-либо из иерархов, постановила в день празднования восшествия ее на престол читать на литургии из Апостола 20 стихов 16 главы послания Ап. Павла к Римлянам, начинающейся словами: «Представляю вам Фиву, сестру нашу, диакониссу церкви Кенхрейской. Примите ее для Господа, как прилично святым, и помогите ей, в чем она будет иметь нужду у вас»…

Екатерине, очевидно, хотелось, чтобы в душах ее православных подданных сложилось о ней представление, как о диакониссе, по-русски — служительнице православной Российской Церкви, что вполне соответствует православной идее власти. Можно только удивляться необычайной проницательности императрицы Екатерины II. Но по отношению к Новикову ум ей изменил: богоискателя она стала гнать как политического преступника, и,