Исповедь любовницы Сталина - Леонард Гендлин

Когда я сказала своему товарищу, осетину, что Орджоникидзе застрелился, мой собеседник, известный артист, у которого вся грудь в орденах, мудро заметил:

— Он правильно сделал, что добровольно наложил на себя руки. В этом поступке есть глубокий смысл. Когда наш родной город Владикавказ переименовали в Орджоникидзе, целую неделю люди отказывались выходить на работу. Со всего Кавказа стягивались войска. Трудно было устоять против вооруженной силы…

Опера произвела гнетущее впечатление. После первого акта зал оказался наполовину пустым. Сталин по-ручил Жданову подготовить очередное постановление.

На два концерта выехала в Псков. На такси поехала в Печорский монастырь. Я опоздала, умер мой друг монах Нафанаил. Услужливые монахи показали его могилку с простым деревянным крестом. Пригласила священника прочитать молитву за упокой души Великого Человека. За услуги щедро одарила монахов, оставила им деньги на памятник.

Все знают, что в концертах оперным певцам не полагается говорить и тем более произносить никем не утвержденные речи. Я самовольно нарушила эту традицию. Подойдя к освещенной рампе, сказала:

— Мои концерты в Пскове посвящаю светлой памяти моего названного брата Нафанаила…

Меня вызвал на беседу тучный, одутловатый астматик Жданов. Брызгая слюной, он злобно проговорил:

— Вы, товарищ Давыдова, нарушили каноны порядочности. Кто вам разрешил говорить со сцены про какого-то грязного монаха Нафанаила? Да еще называть его братом? За такую самодеятельность придется вас строго предупредить!

— Андрей Александрович, монах Нафанаил — один из самых чистых и светлых людей России. И даже вам я не позволю оскорблять его память.

Разозлившись, Жданов закашлялся. Лицо его надувалось, казалось, что оно сейчас разорвется и лопнет. Придя в себя, он глухо прорычал:

— Псков для вас даром не пройдет! Мы, Давыдова, вас дисквалифицируем.

В коридоре встретила Маленкова. Он попросил зайти к нему. Рассказала про Нафанаила, про псковские концерты, про беседу со Ждановым.

Прищурившись, он улыбнулся:

— Бояться вам нечего. К сожалению, товарищ Жданов обречен, он долго не протянет. — Потом спросил — В. А., когда можно будет вас навестить?

Просто ответила:

— Буду рада с вами встретиться.

Жизнь продолжалась.

Стареющие вожди цепко хватались за спасательную власть. Ведь никто из них ничего не умел, никто из них никогда не работал. Серпом и Молотом они дубасили друг друга. С каждым прожитым днем я все больше убеждалась в их ничтожестве, мерзости, низости.

Год 1948

Маленков назначил свидание в «хитром домике» на улице Воровского, где мне уже приходилось бывать. За то время, что я его не видела, он еще больше потучнел. Г. М. шумно меня приветствовал.

— В машине, которая стоит у подъезда, вас ожидает небольшой сюрприз: корзина с цветами, сладости, отборные французские вина и всевозможные деликатесы. Если не изменяет память, вы, Верочка, дружелюбно относитесь к семге, икре, балыку, севрюге?

— Спасибо, Г. МЛ Я тронута, надеюсь, что подарки от души.

— И от души, и от сердца, Верочка. Мы давно не виделись! Один вопрос назойливо теребит душу: бесповоротно ли закрыто для меня ваше сердце? Простите, что становлюсь назойливым.

— Дорогой, вы опять ставите меня в неловкое положение. Я не в состоянии выбраться из замкнутого круга. Умирает один именитый поклонник, вождь или полувождь. На его месте, как грибы после дождя, вырастают два новых. Вы же знаете, что до сих пор меня не забывает дряхлеющий Сталин.

Маленков запальчиво крикнул:

— До определенного часа! Я его ненавижу сильнее вас!

— Каждую неделю звонит Вышинский. Этот боров не отстает. В открытках шлет воздушные поцелуи навязчивый кавалерист Буденный. Недавно на приеме столкнулась с Ворошиловым. Пригласил в гости на дачу. С сусальными комплиментами лезет маршал Булганин. Интеллигентно заигрывает Молотов. Каганович уговаривает приехать к нему домой, его жена уехала на два месяца в санаторий. Вчера обо мне вспомнил назойливый Хрущев. Скажите, как после этого можно жить? Как избавиться от таких мерзких мужских поползновений? Я не забыла, что на моем пути стоят Берия, Меркулов, Деканозов, Серов, Чиаурели.

— Вы правы, Верочка! Трудно нацепить намордники на пасти правительственных жеребцов. Еще труднее загнать их в стойла. Вот поистине неутомимое племя!

Нам очень мешает Жданов, скоро станет легче. Да и нелегко справиться с Берия. Чиаурели — его смердящий прихвостень. Потерпите, им всем скоро придет жестокий, беспощадный конец. Сам буду петлю на жирных шеях затягивать. Остальные прихлебатели существенной роли не играют. — Маленков выпил стакан крепкого чаю, потом продолжил — Наши редкие встречи разрывают сердце и душу. Остается видение, посыпанное болью, что все кончилось и надо снова набираться терпения, ждать милости… Я хочу видеть вас каждый день, хочу ночами ласкать ваше тело… Для меня вы всегда новая, неизведанная, застенчивая и прекрасная. Я уверен, что, когда любишь, чувство, если оно глубокое и настоящее, помогает преодолеть все невзгоды.

— Г. М., миленький, как я могу дать согласие, когда у вас имеется семья, жена, сыновья, дочь. У меня муж, с которым не так просто развестись, и к тому же — Сталин!

— Понимаю, что вам трудно сказать «да», но надеяться я могу?

— В сентябре мне исполнится 42 года, неужели я еще вам нужна?

— Да, Верочка, нужна! — прошептал страстновзволнованный Маленков.

— В таком случае отвечаю на ваш вопрос: надеяться никогда не поздно!

Счастливый Г. М. прижался ко мне.

В Большом театре праздничная премьера оперы «Борис Годунов». Сталин остался доволен. После спектакля он сказал:

— Постановка заслужила Сталинскую премию…

Я реже стала бывать у И. В. У него появились другие заботы. Он стал часто болеть, выросли дети, которых я почти не знала. Вожди и «народ» готовили ему 70-летний юбилей, помпезный и многолюдный.

31 августа «скоропостижно» умер Жданов. За три дня до смерти видела его на приеме. Вспомнила слова Маленкова. Теперь тройка — Берия, Молотов, Маленков — избавилась от главного врага. У них появилась новая дилемма: КТО КОГО? Скорбел Сталин, он любил Жданова. По его настоянию, они породнились: дочь И.

В. Светлана вышла замуж за его сына — Юрия Жданова. Берия, занятый междоусобной борьбой, от меня отстал. От его друга Чиаурели помог избавиться Маленков.

Побывала на гастролях в Иране, Венгрии. Из Персии привезла Сталину два красивых халата. Подарок принял, но особого энтузиазма не проявил. Впервые не поинтересовался, как прошли гастроли. В его поблекшем взоре появились отрешенность и полное ко всему безразличие.

Год 1949

Он начинал жизнь и с первых же шагов обнаружил те основные свойства, с которыми сошел в могилу. В 21 год он был в моральном отношении точь-в-точь таким, как в 84 г. Та же сухость души, черствен-ность сердца, решительное равнодушие ко всему, что не имеет отношения к его личным интересам, тот же абсолютный, законченный аморализм, то же отношение к окружающим: дураков подчиняй и эксплуатируй, умных и сильных старайся сделать своими союзниками, но помни, что те и другие должны быть твоими орудиями, если ты в самом деле умнее их, — будь всегда с хищниками, а не с жертвами, презирай неудачников, поклоняйся успеху!

Е. Тарле. «Талейран».

Характер Сталина менялся буквально по часам. Никто не знал, что он сделает через минуту. И. В. смещал министров, он никому не верил, считал, что каждый пытается его обмануть. Произошло частичное падение Молотова: его кресло, пост министра иностранных дел, занял Андрей Вышинский. В секретариате Сталина появились новые люди — мрачные и жестокие Чесноков и Андрианов, ставленники Берия и Маленкова. За глаза худосочного Андрианова называли «оловянным солдатиком». Поскребышеву люди Берия «организовали» две катастрофы, он чудом остался жив. Террористов-неудач-ников Л. П. приказал расстрелять.

За исполнение роли Марины Мнишек получила Сталинскую премию. Позвонила Сталину, хотела его поблагодарить, полчаса ждала соединения. Наконец услышала его старчески-утомленный голос:

— Что тебе нужно? Зачем беспокоишь? Мы не нуждаемся в фальшивой благодарности. Получила премию — скажи спасибо. Заткнись и больше не морочь голову, потаскуха!

Маленков прислал именное приглашение на ЕГО 70-летний юбилей. Торжественное собрание открылось 20 декабря в Большом театре. В Кремле состоялся грандиозный банкет — 10000 гостей. За столом увидела Сталина, мне показалось, что торжество его не касается, он ко всему относился безучастно.

И. В., который всегда ВСЕ помнил, велел нарочно пригласить отставных любовниц. За одним столом «дружной ватагой» сидели, мирно беседуя, Вера Каганович, Валерия Барсова, Бронислава Златогорова, Наталья Шпиллер, Ольга Лепешинская, Марина Семенова, Валечка Истомина. Меня посадили с Поскребышевым. Он молча оплакивал потерю любимой жены, которая имела несчастье быть сестрой Надежды Седовой — жены Троцкого. По словам Берия, ее «по ошибке» расстреляли.