Земля Богородицы - Елена Прудникова

Во времена социализма, когда Казанский собор был превращен в музей истории религии и атеизма, петербургский образ хранился в Князь-Владимирском соборе на Петроградской стороне, и лишь после возвращения Казанского собора Церкви был перенесен обратно.

Эти три списка в представлении народном как бы слились в одну икону – Казанскую, Заступницу Русской земли. Рассказывали, что именно перед ней молились солдаты накануне Бородинской битвы, что сам фельдмаршал Кутузов вынес ее на груди из горящей Москвы. Но все же – где оригинал, тот образ, что явился в Казани, на пепелище сгоревшего дома? Остался ли он в городе или попал в Москву, а может статься, хранится в Петербурге? Может быть, это было бы и не так важно – тем более что чудотворных списков с Казанской иконы известно достаточно много, – если бы не загадочное продолжение, о промыслительном смысле которого спорят до сих пор. Ибо с иконой, находившейся в Казани, произошла история, заставившая задуматься о многом.

«Казань. 12 июля 1904 года. 1 час ночи.

Шаркая ногами и кряхтя, по двору Богородицкого монастыря бредет сгорбленный 69-летний сторож Федор Захаров. Вглядываясь подслеповатыми старческими глазами в ночную тьму, он осматривает соборные храмы монастыря: неотапливаемый (“летний”) в честь Казанской иконы Божией Матери, и теплый – во имя святого Николая Тульского.

Работа у Захарова была хотя и не слишком денежной, но очень ответственной. Монастырь хранил чудотворный образ “Матушки Казанской”, заступницы Русской земли… А жуликов вокруг развелось – страсть! Три года назад карманники на Пасху Петропавловский собор подожгли, чтобы в панике обчистить карманы православных. Ничего святого для них нет! А тут одних бриллиантов на иконном окладе, подаренном Екатериной II, говорят, тыщ на сто целковиков…

Скрашивая свое ночное бдение подобными мыслями, старик вдруг услышал царапанье у двери на западной паперти собора Казанской иконы Божией Матери, в котором хранился чудотворный образ. А затем увидел четырех воров, громадными зажимами ломавших замок на входе. Заметив дряхлого старика, к нему бросились двое, с револьвером и ножом в руках…

Современному читателю тут впору вздрогнуть. Один из воров был по внешнему облику просто двойником… Владимира Ульянова (Ленина). В материалах следствия сохранилась фотография, которую потом печатали казанские газеты. На ней, со своей любовницей, организатор святотатства Чайкин, он же Варфоломей Андреевич Стоян, крестьянин села Жеребец, Александровского уезда, Екатеринославской губернии, 28 лет, профессиональный вор и грабитель. Он… выглядел точь-в-точь как 30-летний Ленин, снявшийся в 1900 году по возвращении из ссылки – высокий лоб, переходящий в лысину, бородка клинышком, узнаваемый овал лица и цепкий взгляд!

Позже в зале суда газетный репортер так описывал этого рецидивиста, специализировавшегося на церковных кражах: “красивый молодой мужчина, с умными и выразительными, но в то же время наглыми до дерзости глазами. Он с некоторой важностью разглаживал свои всклокоченные волосы, усы и бороду и суетливо, с гримасами начал всматриваться в публику”.

В том же репортаже газетчик описал и 30-летнего подельника Чайкина, профессионального карманного вора Анания Комова (крестьянина села Долженкова, Обоянского уезда, Курской губернии): “юркий подвижный человек с плутовато-хищным выражением глаз и характерным длинным тонким носом, загнутым кверху”.

Именно эти двое, угрожая револьвером и ножом, втолкнули сторожа в церковный подвал и заперли. О дальнейшем скупо сообщает предписание прокурора Казанского окружного суда начальнику жандармского управления: “…около 2 часов утра совершена в г. Казани, в летнем храме при Богородицком женском монастыре, кража двух икон: чудотворной Казанской Божией Матери и Спасителя. Обе иконы эти были в драгоценных ризах, ценимых: на иконе Божией Матери до 70 тысяч рублей и на иконе Спасителя до 30 тысяч рублей. Кроме того, из двух свечных ящиков, через взлом их, было похищено около 600 рублей…”

В третьем часу ночи опомнившийся старик стал звать на помощь: “Караул, жулики!”. Его услышала послушница монастыря Татьяна Кривошеева. “Оглядите скорее двери у церкви, несчастье у нас большое – воры меня сюда посадили”, – горестно произнес старик.

Казань. Кирпично-Заводская улица, дом Шевлягина. 12 июля 1904 года. Через 5 часов после ограбления.

В новом доме на окраине города, где Чайкин арендовал целый этаж, несмотря на предрассветный час, вовсю кипела работа. Чайкин большим ножом кромсал икону Христа Спасителя, а Ананий Комов рубил топором чудотворную икону Казанской Божией Матери. Грабители торопились отделить драгоценные камни и золото от бесполезных для них досок.

Когда все было кончено, теща Чайкина, 49-летняя Елена Ивановна Шиллинг (про которую позже газеты напишут: “некрасивая, отталкивающей наружности старуха, тип старой сводни”) сложила разрубленные иконы в железную печку и подожгла.

А в это время монахини монастыря осматривали окрестности в надежде найти следы пропавшей святыни, а газетчики уже набирали тексты с сенсационными репортажами в свежий выпуск новостей.

Поиск по горячим следам результатов не дал. Лишь в соседнем с монастырским двором частном земельном владении Попрядухина было обнаружено два кусочка шелковой ленты и около десяти жемчужин. Помогли газетчики. Казанское “Общество трезвости” назначило премию в размере трехсот рублей тому кто укажет место нахождения похищенной иконы.

Прочитавший газетное сообщение смотритель Александровского ремесленного училища Владимир Вольман 15 июля заявил полиции, что незадолго до того, 5 июля, золотых дел мастер Николай Максимов заказал в мастерской училища щипцы – “разжим для растяжения”. Вольман еще тогда подумал: “Зачем ювелиру гигантские щипцы? Ведь его инструменты – пинцет и лупа”. А узнав о краже, Вольман решил, что этими щипцами вполне можно было взломать монастырские замки. В тот же день Максимова доставили в полицию.

В стенограмме судебного заседания про него записано: “младший унтер-офицер из казанских цеховых, 37 лет, ювелир”.

В день ареста Максимов как раз пытался продать жемчуг, очень похожий на украденный с ризы Казанской иконы. Поэтому долго отпираться он не стал и назвал подельника – Чайкина.

На квартире опытного рецидивиста уже не было. “Теща” заявила полиции, что дочь ее вместе с “мужем” уехали. Казанский полицмейстер Панфилов произвел обыск на квартире Чайкина, но ничего не нашел. Однако все улики вели в эту квартиру, поэтому полиция решила обыск повторить. И не зря.

На кухне в русской печке были обнаружены куски пережженной проволоки, в других местах – 205 зерен жемчуга, обломки серебра, 26 обломков серебряных украшений с камнями, 72 золотых обрезка, 63 обрезка серебряной ризы, пластинка с подписью “Спас нерукотворный”; в зале, в специально выдолбленном тайнике – нитки с жемчугом, 260 отдельных жемчужин, 439 разноцветных камней, несколько серебряных гаек, в чулане – серебряные проволоки и три жемчужины; в железной печке – 17 петель, четыре обгоревших жемчужины, грунтовка с позолотой, обгорелая материя. Кроме того, в квартире обнаружили плавильную лампу и весы.

18 июля в Нижнем Новгороде на пароходе “Ниагара” были задержаны Чайкин с Кучеровой.

А 21-го полиция арестовала последнего подозреваемого – Анания Комова.

8 декабря того же года все преступники были осуждены. До самой своей смерти на каторге в 1917 году Чайкин утверждал, что сжег икону».[197]

Странно – зачем жечь иконы, если в шайке был ювелир, который мог легко снять ризы? Следы заметали? Или вчерашних крестьян тоже захватил богоборческий настрой, которым было буквально пропитано российское общество накануне революции? Впрочем, гибель Казанской так и не доказана, так что можно утверждать, что судьба ее неизвестна до сих пор. Из огня пришла – в огонь ушла, а что это за икона и куда она направилась – Бог весть…

Архиепископ Никон, Вологодский и Тотемский, писал в 1913 году: «Девять лет назад была выкрадена великая святыня русской земли – чудотворная икона Казанская. Болью, тоскою, тяжелым предчувствием грядущих бед отозвалось в русском сердце это событие, и разве не оправдались наши предчувствия? Недаром в народе издавна было верование, что пока цела эта святая икона, пока она стоит на страже между христианской Европой и иноверным, языческо-магометанским миром Азии, дотоле и мы можем быть спокойны, а покинет Она, наша Заступница усердная, место Свое – и горе, беды грозят нам, и останемся мы беззащитными… Так ведь оно и случилось… нет нужды говорить о том, что мы пережили за эти девять лет… Да, это попущение Божие – похитить святую икону – было знамением, вразумлением Божиим для нас. Но мы не вняли сему знамению…»

Владыка писал это в 1913 году! Мог ли он знать, что все пережитое за «эти девять лет» было даже не началом, а предначалием, первыми сполохами будущего пожара…