Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Выжутович Валерий Викторович

«Вернулся Алексей Николаевич в Совмин к прежней активной работе вроде и прежним, но более замкнутым, что ли, — вспоминал Байбаков. — Однажды, обдумав и подписав какой-то документ по здравоохранению, он странно посмотрел на меня долгим взглядом и начал беседу на неожиданную тему. Он любил иногда поговорить на отвлеченные темы, вероятно, чтобы снять напряжение. На сей раз после длительной паузы он вдруг спросил:

— Скажи, а ты был на том свете?

Мне стало чуть-чуть жутковато, и я ответил, что не был, да и не хотел бы там оказаться.

— А я там был, — с грустноватой ноткой отозвался Алексей Николаевич и, глядя перед собой отрешенно, добавил:

— Там очень неуютно…

Что-то помешало продолжению этого мистического разговора, но хорошо помню, что состоялся он вскоре после его болезни. У меня сложилось впечатление, что именно после этого нелепого случая с лодкой здоровье Косыгина надломилось. К тому же обострились отношения с Брежневым, Черненко, Тихоновым. За первым инфарктом последовал второй в октябре 1980 года, а в декабре Алексея Николаевича не стало. <…> Я был одним из тех, кто стоял у гроба Косыгина».

Байбаков описывает, как к Центральному дому Советской армии, где проходило прощание с Косыгиным, тянулись нескончаемые вереницы людей. Когда объявили, что печальный ритуал заканчивается, народ недовольно зашумел. Организаторам пришлось продлить прощание еще часа на четыре.

«Так закончилась целая эпоха косыгинских реформ, — подводит Байбаков черту под своими воспоминаниями о работе с Косыгиным. — И наступил подлинный, а не сочиненный борзыми либералами “застой”. Рядом с немощным, впавшим в старчество генсеком очутился второй старец — дряхлый Тихонов».

Николай Тихонов, назначенный председателем Совмина СССР после смерти Косыгина, был стародавний брежневский соратник. При нем стагнация только усилилась. А список ответственных за неудачи — удлинился: «Нужно, чтобы тт. Ежевский А. А., Беляк К. Н., Хитрун Л. И. вместе с Госпланом [опять Госплан “недоработал”. — В. В.] вплотную занялись этим и навели тут [в перевозке и хранении сельскохозяйственной продукции. — В. В.] порядок». Далее — новый перечень потенциальных виновников: «На министерства, возглавляемые товарищами Мальцевым Н. А., Братченко Б. Ф., Непорожним П. С., Щербиной Б. Е., Динковым В. А., прежде всего, ложится ответственность за то, чтобы страна бесперебойно снабжалась нефтью, углем, газом, электроэнергией, чтобы обеспечивался в необходимых размерах экспорт топлива в братские страны и на мировой рынок».

24 мая 1982 года состоялся пленум ЦК КПСС, принявший Продовольственную программу. Это был последний пленум с Брежневым на трибуне. Партия поставила задачу: увеличить потребление мяса и мясопродуктов в расчете на душу населения с 58 кг в 1980 году до 70 кг в 1990-м; молока и молочных продуктов — с 314 до 330 кг; яиц — с 239 до 265 шт.; овощей и бахчевых культур — с 97 до 127 кг; фруктов и ягод — с 38 до 68 кг.

Заместитель председателя Совета министров СССР, председатель Госплана СССР Н. К. Байбаков выступает на 7-й сессии Верховного Совета СССР X созыва. 12 ноября 1982. [РИА Новости]

На обещание съестного изобилия народ отреагировал анекдотами. «Сегодня в мясном отделе нашего магазина имеется вырезка из Продовольственной программы», «Комсомольско-молодежный магазин борется за звание продовольственного», «Говорят, жители революционной Никарагуа недоедают? Просьба то, что они не доедают, присылать нам в Тульскую область», «Что такое свиная отбивная? Кусок картошки, отбитый у свиньи».

Визит правительственно-партийной делегации Республики Никарагуа в СССР. Встреча заместителя председателя Совета министров СССР Н. К. Байбакова (справа) и члена национального руководства СФНО, министра планирования Никарагуа Г. Руиса, на которой было подписано соглашение о сотрудничестве в области планирования между Госпланом СССР и Министерством планирования Республики Никарагуа. 22 марта 1980. [РИА Новости]

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

10 ноября 1982 года после обеда была внезапно и без объяснений изменена сетка телепередач с исключением из нее всех развлекательных, спортивных и детских передач. Запланированный на 10 ноября концерт в честь Дня милиции был также отменен без объяснения причин и заменен показом фильма «Депутат Балтики». 11 ноября в 10 часов утра вышло официальное сообщение, и зазвучала траурная музыка…

Прощаясь с Брежневым, прощаясь с эпохой

Как Хрущев был для Байбакова антиподом Сталина, так Брежнев - антиподом Косыгина. Сталина и Косыгина Байбаков числил гениями, Хрущева и Брежнева - посредственностями, незаслуженно получившими государственный руль.

«Алексей Николаевич Косыгин был. прямой противоположностью Брежнева. Если Леонид Ильич любил поговорить о проблемах не столь докучливых, какими являются проблемы экономики, и слушать ему было приятнее тех, кто молниеносно реагировал, на его житейские интересы, то Косыгин, напротив, больше говорил о делах. О нем можно сказать: "Человек весь в деле". Помнится, даже во время прогулок в Кисловодске в дни отпуска разговор между нами шел только о делах. Удовлетворение собеседником Косыгин выражал молчаливым согласием, что можно было понять лишь по мимике, еле уловимым, оттенкам в голосе. В разговоре не поддакивал сам и не любил, когда поддакивали ему», - вспоминал Байбаков.

Брежнев не любил Косыгина, опасался его, видел в нем соперника, выставлял виноватым за все - и это тоже было неприятно Байбакову. К тому же он и сам страдал от этого. На протяжении шестнадцати лет Байбаков был. заместителем Косыгина, его ближайшим и верным соратником. Премьер-министр и председатель Госплана шли в одной упряжке, и, когда генсек прямой наводкой бил по Косыгину, рикошетом, долетало и до Байбакова.

Не нравилась Байбакову и разросшаяся в ЦК при Брежневе сеть отраслевых отделов. За их ликвидацию неоднократно выступал Косыгин, но Брежнев и его окружение этому стойко сопротивлялись. «Сусловская команда, которая в прошлом восхваляла Хрущева, - пишет Байбаков, - теперь стала превозносить до небес "руководителя нового типа"- Леонида Ильича Брежнева. С развитием его культа изменился и стиль работы в Кремле. "Деятельность" [слово взято в кавычки Байбаковым. - В. В.] Брежнева нередко сопровождалась торжествами и пышными приемами». Здесь стоит заметить, что на этих торжествах и приемах частенько сиживал и сам Байбаков, не говоря уж о пиршествах на брежневской даче в Завидово.

Пребывание Брежнева на посту генсека (1964-1982) Байбаков условно делил на два периода - активный и пассивный. Сначала, по мнению Байбакова, Брежнев энергично взялся за дело и при недостатке собственного опыта и глубоких знаний в области экономики не пренебрегал советами специалистов, прислушивался к мнению ученых. Потом как-то постепенно Брежнев, считает Байбаков, отошел от активной работы, полностью доверился помощникам, аппарату ЦК. Вместе с болезнью в последние годы пришла и апатия.

«Чувство внутренней неуверенности и досады Брежнев зачастую гасил каким-нибудь словцом или репликой, на которую живо и весело отзывались присутствующие, - вспоминает Байбаков. - Отношения со своими сторонниками и приверженцами у него были фамильярными, доходящими до панибратства. Это нравилось "брежневцам", и они угодливо улыбались ему, поддакивали, буквально заглядывали в рот. Занимая, высокое положение в партии и государстве, они всячески превозносили "дорогого Леонида Ильича", пели дифирамбы престарелому Генеральному секретарю, льстили, говорили, что его возраст - время расцвета для политиков. Так создавался культ Брежнева. В нем же самом постепенно угасал жизненный динамизм, что порождало социальную апатию у людей, окружавших его».

Байбаков не раз встречался с Брежневым, бывал на заседаниях Политбюро и разного рода совещаниях, проводимых им. Вначале, по наблюдениям Байбакова, генсек принимал активное участие в рассмотрении проектов годовых и пятилетних планов, уделял большое внимание сельскому хозяйству. С годами же наиболее важные вопросы Брежнев стал решать самостоятельно, что называется, в рабочем порядке. «В частности, это происходило под нажимом министерств и ведомств оборонной промышленности, - вспоминал Байбаков. - "Надо крепить оборону", - часто говорил, он, но одновременно требовал, чтобы и деревне выделялись средства, и темпы развития экономики были достаточно высокими. Леонид Ильич был из числа тех людей, которые потребности не увязывали с государственными возможностями».

Именно это - несоответствие потребностей возможностям государства — и служило, по мнению Байбакова, причиной ошибок, допущенных Брежневым.. Ошибок, которые приводили к несбалансированности планов и за которые отдувался Байбаков как председатель Госплана. Ему, выполняя указания генсека, приходилось отвлекать средства, предназначенные для развития отраслей группы «Б» или для финансирования социальных программ.

На заседаниях Политбюро, куда приглашали и Байбакова, если рассматривался «его» вопрос, нередко возникали споры и столкновения. Приглашенному приходилось проявлять выдержку и настойчивость, защищая позицию Госплана. Однажды после крутого разговора Брежнев произнес:

- Николай, мы тебя выслушали, нам твоя позиция известна. А теперь позволь нам, с учетом других, не менее важных обстоятельств, принять решение.

И решение было принято. Но далеко не то, которое предлагал Госплан.

«У Брежнева слишком мягкий характер, он поддается чужому влиянию» - так Хрущев охарактеризовал однажды своего выдвиженца. «И действительно, - соглашается Байбаков, — не хватало Брежневу ни силы воли, ни политических данных, ни экономических знаний для руководства страной. Этим пользовались, допуская неконтролируемый, а зачастую незаконный рост доходов отдельных групп и лиц, нарушение социалистических принципов распределения по труду. В жертву частным, сиюминутным интересам приносились интересы государства. В угоду ведомственным амбициям через Политбюро протаскивали непродуманные решения, которые впоследствии оборачивались огромными потерями».

Да, признавал Байбаков, бывали и у плановиков ошибки. Да, уступали и они давлению сверху: «Выходили мы с предложениями и на Политбюро, но нередко наше мнение не совпадало с мнением большинства его членов. Бывало и такое, когда Политбюро отказывалось обсуждать стратегические проблемы развития народного хозяйства а связанные с этим принципиальные вопросы формирования нового пятилетнего плана».

При всем при этом Байбаков не считал брежневскую эпоху периодом застоя. Само это слово «застой», появившееся в политическом словаре СССР в годы горбачевского правления, вызывало в Байбакове протест. Замедление темпов развития - да, несомненно. Но застой? Нет, с такой характеристикой конца 1970-х - начала 1980-х он категорически не хотел соглашаться. «Разве можно, - восклицал., - назвать застойным период, когда за двадцать лет (1966-1985 гг.) национальный доход страны вырос в 4 раза, промышленное производство в 5 раз, основные фонды в 7 раз! Несмотря на то, что рост сельскохозяйственного производства увеличился за этот период лишь в 1,7 раза, реальные доходы, населения росли примерно теми же темпами, что и производительность общественного труда, и возросли в 3,2 раза; приблизительно в 3 раза увеличились производство товаров народного потребления и розничный товарооборот. Думаю, и одиннадцатую пятилетку (1981—1985 гг.) "застойной" считать не следует. Да, действительно, темпы экономического роста были ниже, чем в предыдущее пятилетие, но в сравнении с развитыми капиталистическими странами, кроме Японии, они были выше или равны».

Восемнадцать лет из двадцати двух, составивших срок службы Байбакова на посту председателя Госплана СССР и оказавшихся очень важными в его карьере и жизни, пришлись на брежневскую эпоху, которая закончилась только со смертью Черненко. И мог ли он, прощаясь с этой эпохой, признать ее «застойной»?