«Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен

Я постоянно искал их, когда обшаривал взглядом из обсервационной бочки пустынную ледяную равнину, И вот они появились, когда я меньше всего их ждал. Я вышел немного пройтись около корабля; когда я присел на торос и рассеянно смотрел на север, вдруг мне бросилась в глаза парящая над большой ледяной грядой подальше к северо-западу какая-то птица. Сначала я принял ее за моевку, но вскоре заметил, что она своими резкими движениями, длинными острыми крыльями и остроконечным хвостом скорее напоминает поморника. Когда я достал ружье, их было уже две. Они несколько раз облетели вокруг корабля.

На более близком расстоянии я различил, что для поморников они слишком нежно окрашены. Птицы безбоязненно продолжали летать поблизости судна. Я пошел за ними по льду. Вскоре мне удалось подстрелить одну. Я был удивлен донельзя, когда, подняв ее, увидел, что это маленькая птичка, величиной с бекаса; даже крапчатой спинкой она напоминала бекаса. Затем я убил вторую, а попозже в тот же день появилась еще третья, которую я тоже застрелил. Эта, когда я ее поднял, была еще жива и на моих глазах выпустила из клюва двух маленьких рачков, выловленных ею, вероятно, из полыньи.

Все три были молодые птицы, приблизительно 32 сантиметров длины, с серебристой спинкой, усеянной черными крапинками; грудка и брюшко были белые, с едва заметным красно-оранжевым отливом; вокруг шеи шло темное кольцо с серебристыми крапинками. С возрастом крапинки на оперении исчезают, спинка у них делается сизой, кольцо на шее чернеет, а грудка приобретает нежную розовую окраску. Несколько дней спустя мы застрелили еще нескольких розовых чаек, так что всего у нас их оказалось восемь экземпляров.

С течением времени меня все больше занимал возникший еще зимой план исследования неизвестного моря за пределами пути, по которому дрейфовал «Фрам». Я с опасением следил за собаками, боясь, как бы с ними чего-нибудь не случилось; на них ведь возлагались все мои надежды. Правда, несколько собак были загрызены на смерть другими, две растерзаны медведями, но у нас все же оставалось еще двадцать шесть собак, да кроме того, взамен погибших появились щенки, из которых восемь получили право на жизнь.

Весной мы держали щенят на палубе, но с 5 мая их мир значительно расширился. В тот день я записал в дневнике:

«После обеда выпустили щенят на лед, и Квик тотчас же начала предпринимать с ними небольшие экскурсии, чтобы познакомить их с окрестностями; первым долгом она дала им обнюхать метеорологические приборы, затем повела их поглядеть на медвежий капкан и наиболее выдающиеся торосы. Вначале щенки держались очень осторожно; робко озирались по сторонам, не осмеливаясь удаляться от корабля. Но вскоре они подняли во вновь открытом мире неугомонную возню. Квик, выводя свое потомство в свет, была исполнена материнской гордости и радости и шумно носилась вокруг щенят, хотя только что вернулась из далекой поездки, во время которой, по обыкновению, усердно налегала на постромки.

После обеда на одного белого с черными подпалинами щенка напал припадок бешенства; он неистово прыгал вокруг корабля, лая и кусая что попало. Остальные щенки набросились на него, и в конце концов пришлось его запереть в конуре на передней палубе, где он продолжал еще некоторое время неистовствовать; потом он угомонился и сейчас кажется опять совершенно нормальным. Это уже четвертый щенок, с которым случается такой припадок.

Что за черт! Водобоязнью это никак не может быть, она поражала бы и взрослых собак. Быть может, это зубная боль или врожденная эпилепсия? Или еще какая-нибудь чертовщина?». К великому сожалению, несколько щенков от этих необъяснимых припадков подохло. Щенки были такие красивые и забавные, что всякий раз мы искренне горевали.

3 июня я писал: «Утром опять околел один щенок от этого загадочного припадка судорог. Не могу скрыть от себя самого, что это меня глубоко расстраивает и огорчает. Я так привык к этим маленьким существам, живущим своей беззаботной жизнью там, на палубе, кувыркающимся, играющим вокруг нас с утра до вечера или даже до самой ночи. Часами могу я любоваться ими, играть с ними, как с малыми детьми – хотя бы в прятки, отчего они приходят в бурный восторг. Теперь погиб самый большой и сильный из них, великолепный рыжий песик; я назвал его Левой.

Он был такой доверчивый, ласковый, такой добродушный и еще вчера бегал, играл, был полон жизни, ласкался ко мне, а сегодня – мертв. Ряды редеют. Но самое скверное то, что мы напрасно стараемся постигнуть причины недуга. Этот щенок был совершенно нормальным и веселым до завтрака; а во время завтрака вдруг завизжал и стал крутиться, неистово лая, точь-в-точь как раньше другие.

Затем у него начались судороги, изо рта выступила пена. Одна из этих судорог его доконала, причем с момента первого визга прошло всего часа два. Сегодня днем я и Блессинг произвели вскрытие, но не могли обнаружить ни в одном органе чего-либо необычного. Болезнь, кажется, не инфекционная. Не могу понять ее!».

Уленька, красивейшая собака во всей своре, наша надежда и утешение, тоже внезапно заболела. На следующий день, утром 24 мая, мы нашли ее на палубе разбитой параличом, совершенно беспомощной. Она старалась подняться, но стоять не могла и снова валилась на палубу, подобно человеку, которого хватил удар, после чего он потерял способность управлять своими членами. Для нее тотчас же устроили в ящике постель и окружили Уленьку всяческими заботами.

В общем она совершенно здорова, но ноги ее парализованы. Вероятнее всего, это был апоплексический удар, поражающий какое-то место спинного мозга и парализующий одну сторону тела. Постепенно, однако, собака оправилась, но никогда уже не была тверда на ногах, хотя и участвовала потом в нашей санной экспедиции.

Нельзя сказать, чтобы собакам было по вкусу лето: в воздухе жарко, а на льду мокро. 11 июня я писал: «Сегодня снежница вокруг нас значительно увеличилась, ходить в сапогах с мокрыми ногами удовольствия мало. Собаки днем мокнут в воде и сильно потеют от жары, хотя температура редко поднимается выше нуля. Несколько дней тому назад мы переселили собак на лед, где для них поставлены две длинные конуры[208], сделанные из ящиков и в сущности состоящие из одной стены да крыши. Здесь животные проводят теперь большую часть дня, и мы избавились от грязи на палубе.

Правда, у нас остались еще четыре щенка, которые ведут веселую жизнь, стараясь превзойти друг друга в играх и лени, да медленно выздоравливающая Уленька. Для собак сохранился тот же распорядок дня, что и зимой. Их отвязывают примерно в 8½ часов утра. Когда время освобождения приближается, они поднимают от нетерпения невероятный шум и гам.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});