Пастыри чудовищ (СИ) - Кисель Елена Владимировна

Сказать я ничего не успел. Придумать как вывернуться — тоже. Крысолова Тербенно всегда отличала неостановимость — во всех смыслах этого слова. И раз уж им овладело лютое желание выложить присутствующим мою биографию — он этим занялся со всем тщанием.

Сидел в центре комнаты — ровная осаночка, аккуратная стрижечка, серый с иголочки костюм и невероятно проницательный прищур Настоящего Сыщика. Покачивал тщательно начищенной туфлей. И выкладывал по-писанному:

— Вы, вероятно, не знаете, с кем связались, госпожа Арделл. Разумеется, этот субъект назвался вам не своим настоящим именем, оно слишком известно в узких кругах. К примеру, в тех кругах, к которым я принадлежу — потому что раньше и он к ним относился. Пока не стал преступником, осужденным на двадцать лет на Рифах, не так ли, Гроски?

Нэйш не взял свой блокнотик, очень зря. Может, нарисовал бы мой портрет — или посмертную маску, как пойдет. Заодно набросал бы физиономии слушателей: Арделл — легкое удивление, Аманда — почти что восхищение… И наконец — Мел. Великолепное, эпическое: «Ха-а-а-а, с самого начала так и знала».

— Вижу, вы удивлены, — продолжал Тербенно, торжественно взмахивая перчатками. — Однако это далеко не всё, что вам следовало бы узнать. Потому что человек, о котором мы говорим — не только заключенный на Рифах. Он беглец с Рифов.

Переплыл бушующее море, оседлав дружелюбного гиппокампа… Я открыл было рот, чтобы прекратить излияния Крысолова хотя бы этим. Но тот остановил меня властным взмахом десницы. На ладони красовался замысловатый «знак сирены» — символ, похожий на арфу, тот, что ставится в начале нот. Вот еще объяснение кличке, у законника — редкий Дар Музыки.

— Да, беглец с Рифов. Несмотря на то, что побеги из Рифской тюрьмы предельно редки… двенадцать лет назад бывший законник Лайл Гроски вместе с несколькими сообщниками предприняли попытку, которая оказалась на удивление успешной. А затем ваш новый знакомый воспользовался несовершенством закона и добился своего оправдания.

Эта часть моего прошлого вызывала у Тербенно негодование чрезвычайного накала.

— Как вы уже понимаете, после своего побега господин Гроски взялся за старое. И хотя мне ни разу не удалось поймать его с поличным — у меня достаточно сведений, чтобы выдвинуть интереснейшее предположение.

Ну, не может, же он, в самом деле, до этого доду…

— Ваш новый сотрудник — и весьма ценный, по моим источникам — работает на Гильдию Чистых Рук.

Я закрыл глаза, чтобы не встретиться взглядом с Арделл. И чтобы не видеть участливой ухмылочки Нэйша — мол, ух ты, ну надо же, как оно крутанулось. Не хочешь подрыгаться, Лайл?

Ну не знаю, меня тут вроде как в пол вколотило внезапностью и грандиозностью провала.

— Правда, мне досконально неизвестно — чем он занимается в вашем питомнике… так что, если позволите, мне хотелось бы с ним побеседовать. О нет, не здесь — подальше от чужих ушей, — тут Крысолов попытался убить проницательностью взгляда Мел. — Уверен, вы не будете против. Итак, господин Гроски… здесь, кажется, есть недалеко таверна?

Честное слово, я уже почти собрался с мыслями. Вернее, уже почти отогнал от себя вот эту, идиотскую: «Что ж, Гроски, это катастрофа». И даже поднял глаза, состроил на лице дебильную ухмылочку и приготовился сражать всех направо-налево импровизацией, потому что на случай стихийных бедствий у меня ничего в подкорочке назапашено не было.

Но тут мощная длань закона рванула меня и неумолимо повлекла за дверь.

На прощание я с довольно идиотской улыбочкой помахал всем ручкой.

* * *

Пока мы топали в «Свин и свирель», Крысолов пыхтел, молчал и всячески изображал конвой. Надо думать, я должен был ощутить себя в шкуре арестанта, в подробностях припомнить Рифы, провиснуть в коленях и ко времени допроса пребывать уже в состоянии деревенского холодца.

Но если мой внутренний грызун заходился визгом — то только от злости.

Колоритной публики в гостях у Злобной Берты не наблюдалось — единственный вольерный в углу, Чейр, при виде меня в компании Тербенно вздрогнул и рванул к двери. Охнул что-то вроде: «Я… только поужинать».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Зато мы вроде как выпить, — решительно отрезал я, шагая в угол и принимаясь играть в гляделки с тем, кто вознамерился решать мою судьбу.

На посланца судьбы Крысолов с его лощеной физиономией не тянул совершенно. Обычные сыскари из Корпуса Удилища всегда посматривали с презрением на законников из Особого Корпуса, а матерые законники в свою очередь неизменно презирали таких вот выскочек-сопляков, у которых по лбу можно прочитать богатую биографию: сначала мама обильно пичкала его кашкой, потом папочка — потомственный законник — решил, что дитятко должно идти по его стопам, потом в учебке маленькая заготовка будущего Крысолова проводила время за книжками и зубрежкой — не потому, что хотелось, а потому что какие могут быть гулянки и дебоши, когда тебя все кругом ненавидят? А потом оболваненного учебкой папенькиного сыночка запихивают в теплое местечко, а начальники стонут и держатся за голову, потому что «Еще один, бумажной работы на вас не напасешься» — и изо всех сил придумывают, куда их деть, недалеких и амбициозных папенькиных сынков. И посылают их в качестве важных поручений ловить мелкую рыбёху — ну, то есть, меня.

У Крысолова было только одно отличие от сотен остальных мальчиков с оловянными глазками — редкостная упертость. Он стойко продолжал хватать всякую шушеру, раз уж ему было приказано — чем и стяжал определенную репутацию. И кличку.

— Так-так, Гроски, — лучась зловещестью, выдал Крысолов, брезгливо опуская на засаленный стол перчатки. — Значит, варги.

— Боженьки. Ты вот для этого терпел столько времени? Да я б тебе и там мог бы ответить.

— И какой заказ? Мне почему-то кажется, что тебе поручили не налаживать пути контрабанды в питомнике. Кто цель? Лортен? Или Арделл? Сам питомник или эта их группа ковчежников?

Крысолов сделал ошибку в самом начале. Громко проорав мое настоящее имя и вывалив всё, что он обо мне знает. Бедняга сам не понял, что у него попросту нет рычагов давления, и я могу нести любую чушь, какая в голову взбредет.

— Ты видел ту нойя? — проникновенным шепотом вопросил я, наклоняясь. — Я должен соблазнить ее. А потом выманить древнейший секрет их рода — как у них, черт побери, получается так ловко играть в наперсточек?

Подошла Злобная Берта — мощная и слегка чересчур волосатая, особенно на руках. Бухнула перед нами две кружки пива и неизменные тушеные грибы. Поверх гриба мученически кривился на меня крупный таракан.

— Никаких заказов, — пояснил я, — никаких козней. Я тут, знаешь ли, новую жизнь пытаюсь начинать. В милом окружении виверниев, гарпий и навоза яприлей. Что вообще ты можешь мне предъявить? После того суда я очищен перед законом, а больше ты, вроде как, ничего не сподобился доказать, а?

— Действительно, — процедил законник, — мы всегда сажали только твоих дружков. Я не могу арестовать тебя. Пока что. Зато могу подробно рассказать этой Арделл о твоем славном прошлом — от Рифов до Гильдии. В особенности — роде твоих занятий. И провалить твое задание, каким бы оно ни было.

Провал задания с закладом — крайне неприятная вещь. Вряд ли Гриз будет терпеть меня в группе, если узнает, что совсем недавно я обращал любые отряды, группы и предприятия в труху.

— Но, — добавил Тербенно, сияя светом неразбавленной законности, — думаю, ты сможешь мне пригодиться.

Никак, помогу сделать прокол, чтобы он не лопнул от гордости. Или сообщить, где собирается Гильдия — насколько я помню, это было мечтой Крысолова. Которую нам с внутренним грызуном совершенно не хочется выполнять — потому что меня прикончат еще вернее, чем если бы я провалил задание.

— Можешь не волноваться за свою шкуру, Гроски, — добавил Тербенно и кончиком пальца отодвинул от себя пиво. — Я ловлю рыбу гораздо крупнее.

И не успел я еще воскликнуть: «Ах, какое облегчение!», как Крысолов уже выдал: