Скитания - Герхард Грюммер

Слухи о зонах оккупации подтвердились. Верховную власть теперь осуществлял Союзный контрольный совет. «Вот и конец Германии», подумал Гербер с горечью.

Все военные институты были официально распущены. Вермахта более не существовало. Изображение имперского орла, названного солдатами незадачливым стервятником, следовало спороть с тужурок. Воинские звания, отношения подчиненности, право отдачи приказов были отменены. «Железные» бродили с сумрачными лицами.

— Доброе утро, господин Кемпфе! — приветствовал Гербер бывшего майора.

Но тот запретил обращаться к нему на гражданский манер и пожаловался полковнику Блимпу. К величайшему изумлению Гербера, тот встал на сторону офицера. И Гербер был посажен под арест на двадцать суток. Для начала ему остригли наголо волосы, но не столь аккуратно, как это делал обер-мастер Штош. А затем отправили на грязные работы. Полковник заботился о том, чтобы у него всегда было достаточно рабочей силы именно для таких занятий. И отбывающие наказание таскали умерших, чистили мусорные ящики, подносили уголь — и так по двенадцати часов в день. Им приходилось драить до блеска самыми примитивными средствами старую оловянную посуду, давно запрещенную в Германии к употреблению из-за опасности для здоровья человека.

— Все должно сверкать как серебро! — напутствовал арестованных сержант.

Гербер люто возненавидел Кемпфе и поклялся ему отомстить. Но случай не подвернулся. Когда прошли эти двадцать дней, майор уже находился на пути в один из лагерей. Госпиталь для пленных в Уокефилде был ликвидирован. В будущем на территории Великобритании должны были функционировать только два госпиталя такого рода.

Среди пленных царили беспокойство и сумятица. До сих пор они воспринимали свое положение как состояние, которое должно быть соответствующим образом урегулировано по окончании войны путем переговоров между правительствами. Теперь же все стало неясным. Побежденная Германия не имела никакого правительства и никаких военных инстанций. Даже те, для кого все было абсолютно безразличным, поняли, что они совершенно бесправны.

***

Пациентов госпиталя в Уокефилде — как офицеров, так и солдат — сводили в команды в соответствии с их политической группой крови и отправляли в различные лагеря. Доктор Петер получил руководящую должность в «черном» лагере, к которому, собственно, и принадлежал вместе со своими единомышленниками.

У солдат, проведших долгое время в постели, форменная одежда не сохранилась. У Гербера был только спальный костюм и полосатый халат. В таком виде его в лагерь, естественно, отправить не могли. И его обмундировали. Для этого использовали списанное английское армейское обмундирование шоколадно-коричневого цвета. На спине тужурки был вырезан большой круг, на месте которого вшили яркий лоскут. Не лучше выглядели и брюки. Заплатанная разноцветными лоскутами одежда походила на карнавальный костюм.

Ехали они в специальном вагоне скорого поезда в юго-западном направлении. Герберу пришла в голову мысль рассмотреть себя более внимательно в зеркале, висевшем в коридоре. Часовой тут же довольно ощутимо ударил его прикладом по спине. «Если вздумаешь бежать, приятель, мы будем знать, куда целиться!»

На всех станциях и даже в железнодорожных вагонах висели красочные плакаты. Шла предвыборная кампания. Едва война в Европе окончилась, как лейбористская партия заявила о разрыве союза с консерваторами. Необходимо было избрать новый парламент, что для Великобритании являлось событием первостепенной важности.

«Помоги ему завершить свое дело — голосуй с учетом интересов нации!» — требовали консерваторы. На их плакатах красовалось расплывшееся лицо Черчилля. Часовые разговаривали между собой громко, не стесняясь присутствия пленных, высказывали свои предположения об исходе выборов. Один капрал предсказывал победу лейбористов. Другие его поддержали. «Это просто невозможно, — думал Гербер. — Премьер-министр, который руководил страной в течение шести лет столь тяжелой и закончившейся для Англии победой войны, не может быть смещен так сразу!»

Мелькали названия населенных пунктов, которые не только запомнить, но и выговорить-то было трудно. Слова состояли из пяти, а то и восьми слогов со скоплением согласных. Поезд шел по Уэльсу, где когда-то поселились кельты.

Вагон, находившийся под сильной охраной, несколько раз цепляли к различным поездам. Долгая езда наконец окончилась в маленьком городке с низкими закопченными зданиями. Серой была долина, по которой двигалась колонна пленных. Серыми были дома. Серый дым поднимался из бесчисленных печных труб. Серыми были дороги, листва деревьев, трава на лугах — безрадостный индустриальный ландшафт.

Пейзаж долины определялся добычей угля. Солдаты родом из Рурской области перебрасывались замечаниями. Столь маленьких шахт и крошечных домен у них на родине не было уже с конца прошлого столетия. Промышленность в Уэльсе была отсталой — по всей видимости, это являлось следствием ее сильной раздробленности. Национализация, которую требовала в своих предвыборных плакатах лейбористская партия, должна была стать поворотным пунктом к оздоровлению экономики.

***

Лагерь был таким же безотрадным, как и ландшафт. Расположенные точно по линейке длинными рядами, стояли там сотни примитивных бараков. На цоколе из кирпича были установлены коробки из гофрированного железа, в торцевой части которых были прорезаны дверь и два небольших окошечка. Эти жалкие железные ящики назывались по имени их изобретателя «хижинами Ниссена»[8]. Это название напоминало о гнидах, обычно в больших количествах обитавших в одежде пленных. Однако вшей здесь не было. В помещениях легко было поддерживать чистоту, проводить дезинфекцию и дезинсекцию.

В каждом таком бараке располагалось по двадцать восемь человек. Внутреннее убранство было крайне примитивным: двухэтажные деревянные нары с тонкими соломенными матрацами и грубыми шерстяными одеялами поверх них, четыре скамьи, два грубо отесанных стола и железная печка. Свое личное имущество обитатели барака должны были держать в небольших вещевых мешках.

Надежда Гербера на то, что он окажется вместе со своими знакомыми из Уокефилда, не оправдалась. Лагерь был заполнен почти полностью, и в бараках оставались лишь отдельные свободные места. Вновь прибывшие распределялись по всей громадной территории и с тех пор больше друг друга не видели.

Гербер чувствовал себя несчастным. Теперь он действительно был взят под стражу. Каждые сорок бараков, не считая управленческого, санитарного и кухонного, составляли блок. Он отделялся двойным забором из колючей проволоки не только от внешнего мира, но и от соседних блоков. Между внешним и внутренним забором патрулировали часовые со сторожевыми собаками. По углам лагеря были установлены вышки. Все ограждение, даже проходящее между блоками, в ночное время ярко освещалось прожекторами.

Гербер лежал, вытянувшись во всю длину на своем жестком ложе.

— Да, всех нас, по-видимому, направят на работы в шахты, — сказал кто-то.

— Там хорошо зарабатывают, — заверил всех бывший шахтер, родом из Саарской области.

— Но вряд ли нам за это будут что-нибудь платить, — возразил ему Рольф Ульберт, сосед Гербера.

Ульберт — старший среди них. Ему было не менее тридцати пяти. Коренастый, среднего роста, всегда уравновешенный, с размеренными движениями, он говорил всегда обдуманно и в бараке пользовался большим уважением, прежде всего за свое умение разбираться в людях.

Ульберт представился всем матросом. Матрос в тридцать пять лет? Гербер очень удивился. Он знал матросню, их жаргон и манеры слишком хорошо, чтобы признать этого «матроса» за настоящего. Но он не хотел задавать Ульберту лишних вопросов. Когда-нибудь его тайна и так раскроется.

Намного больше Гербера занимал вопрос: что же, собственно, были намерены делать с ними англичане? Одна только мысль, что ему придется работать в шахте, приводила его в ужас. Опираясь на костыль, он прошелся, прихрамывая, по территории блока, прилагая большие старания, чтобы произвести на всех благоприятное впечатление. Ульберт наблюдал за ним ухмыляясь.

Гербер мог бы и не растрачивать попусту свои силы. Все пленные все равно находились за колючей проволокой. У них было много свободного времени. Подъем, уборка и заправка коек, умывание, переклички и прием пищи — все это, вместе взятое, занимало немного времени. Те, кого назначали убирать барак или чистить картофель на кухню, могли считать себя счастливыми.

Время надо было каким-то образом убить. Для этого годились всевозможные военные истории, воспоминания о родных местах, о работе и довоенном времени. Было даже установлено опытным путем, что стены барака, сделанные из гофрированного железа, все же гнулись. Полученной в свое время профессией теперь мало кто был доволен. Строились грандиозные, прямо-таки фантастические планы. Но при всем при том хорошо прослеживалась определенная тенденция: все хотели заниматься торговлей, спекулировать. Работать не хотел никто.