Саги огненных птиц - Анна Ёрм

его первый волк.

Ольгир схватился за верёвку, завязал узел, сделав широкую петлю. Накинул петлю на шею за стрелой и длинной палкой поддел её, чтобы верёвка легла под морду. Потянул на себя, и петля послушно сузилась, объяв волчью шею. Ольгир удовлетворённо ухмыльнулся. Принялся тянуть, но волк оказался тяжелее, чем он думал, – самого Ольгира утаскивало за ним следом на скользкой листве.

Тогда он обвязал верёвку вокруг молодой осинки, что росла совсем близко, и принялся тянуть изо всех сил. Так верёвка не тащила его самого, да и плечом он смог упереться в ствол дерева. Он тянул что было сил, но волчья туша застряла где-то, лишь слегка приподнявшись. Ольгир завязал узел побелевшими от натуги пальцами и подошёл снова к краю ямы, чтобы взглянуть на волка. Тот повис совсем недалеко от края, и Ольгир смог вытянуть тушу руками.

Он повалил волка на землю, переводя дух. Зверь оказался огромен. Наверное, это был самый могучий волк в Онасканских лесах… Конунг-волк. Не верилось, что Ольгир смог самостоятельно его достать! Он ослабил петлю, отвязал верёвку и сложил её аккуратным колечком, попытался вытащить стрелы, но обе угодили в кости, застряв. Одну стрелу, расшатав, наконец удалось вытащить, вторая же, измазанная кровью, скользила в руках, не позволяя за себя толком ухватиться. Ольгиру пришлось обломить древко и оставить наконечник в туше.

Ольгир поднялся, чтобы как следует рассмотреть волка. Шкура его, прежде лоснящаяся тёмным блеском, теперь вся была вымазана грязью, слюной и кровью. Морда замерла в пугающем оскале; под чёрными губами торчали громадные клыки, похожие на ножи. Не иначе сам Фенрир попался в ловушку! Ольгир протянул руку к волчьим зубам. Сначала пугливо, будто ожидая, что зверь оживёт или же мёртвым сожмёт челюсти, но после – решительнее. Он коснулся клыка, думая, какой прекрасный из него получится амулет. Ему уже не терпелось отдать тушу мужикам, чтобы те со знанием дела освежевали волка да отняли у него голову.

Пальцы коснулись чистой шерсти вокруг глаз, погладили её, и воспоминания о человеческом, молящем о пощаде взгляде вновь пробрались в голову. Ольгир отдёрнул руку. Эти глаза, даже зажмуренные, пугали хлеще раскрытой пасти, полной смертоносных костяных жал.

Дёрнулась волчья лапа, когтями оцарапав башмаки. Ольгир вскрикнул от неожиданности и резво вскочил, выхватив нож. По волчьему телу прошла судорога, и окоченевшие под скомканной шерстью мышцы вдруг ожили, зашевелились. Зверь поднял голову, оставив на снегу кровавый отпечаток, быстро поднялся на лапы, будто не лежал только что на земле мертвецом. Ольгир замер, не в силах пошевелиться. Рука его сама выставила вперед нож, но ноги приросли к почве и льду.

Волк мотнул головой, брызнув кровью, текущей из пасти, и горячие капли обдали Ольгира с ног до головы. Он зажмурился, спасая глаза, а когда их открыл, то увидел, что зверь уже оскалил клыки, припал к земле, готовясь прыгнуть на него. Дрожь прошла по волчьей холке, поднимая на загривке всклокоченную шерсть. Жёлтые глаза сверкали кошмарным золотом на серебристой морде. Уже не человеческие, но и не звериные…

Эти глаза могли принадлежать лишь ветте.

Время тянулось медленно, и каждый его отрезок становился мерным падением алой капли на снег. Жизнь вытекала из волка, но тот продолжал твёрдо стоять на лапах, и смерть ему была не страшна.

Ольгир успел выпустить парок изо рта лишь единожды.

Он закричал, но не от боли, а от обиды и неожиданности. Четвёрка клыков впилась в его плечо, и в тот же момент по руке потекло что-то липкое, вязкое и горячее. К тяжёлому запаху волка примешался тошнотворный близкий запах глубокой раны. Волк продолжал вгрызаться всё глубже в плоть, его когти намертво вонзились в одежду. Ольгир упал на землю, шапка слетела с его головы. Нож заскользил в руке, но Ольгир не разжал пальцев. Напротив, он нанёс удар выше первой раны, туда, где остался наконечник стрелы. Волк захлёбывался кровью, умирал, но, даже умирая, не собирался разжимать челюстей.

Правую руку свело, она соскользнула с ножа и осталась неподвижной. Левой, свободной, Ольгир попытался нашарить хоть что-нибудь на земле, чем можно было ударить волка по голове и шее. Под дрожащие пальцы попала стрела. Ольгир с размаху воткнул её в ухо зверя и вынул – струя крови опалила его лицо, попала на губы. Волка повело, его нижняя челюсть дрогнула, разжимаясь, и зверь завалился на Ольгира.

Он столкнул с себя тяжёлое тело, закашлялся судорожно и нервно, облизнул горячие слипшиеся губы. Привкус чужой крови привёл его в себя. Он покосился на мёртвого волка и тут же отвернулся. Поднялся на подламывающихся ногах, сделал несколько шатких шагов и упал, пронзённый болью, как иглой. Ольгир раскрыл рот в беззвучном крике; по всему телу ударила немыслимая дрожь, исходившая из раненого плеча.

Он лежал на снегу, и руки и ноги его дёргались, точно жили своей жизнью. Ольгир зажмурился, но перед глазами всё было красным, пульсирующим. Рот скривился сам собой, но Ольгир не мог вдохнуть воздуху, лишь кашлял и плевал кровью на грязный лёд. В голове была только красная пытка, рвущая сознание в клочья, а в горле – беззвучный вой.

Слёзы бросились из глаз, и тогда только Ольгир поднял веки. Зрение потихоньку возвращалось к нему, боль отступала, но всё тело налилось такой слабостью, что он не мог оторвать от снега ни рук, ни ног. Он не знал, сколько пролежал на стылой земле, но спина его уже замерзала. Его начала бить тонкая дрожь. Ольгир попытался встать, но ничего не получилось. Он принялся ползти, но правую руку точно отняло, она волочилась по снегу, и Ольгир не чувствовал в пальцах ни жизни, ни боли. Запёкшаяся на лице кровь стянула кожу на щеках.

Ольгиру удалось доползти до ближайшего дерева и прислониться к нему спиной. Он распустил пуговицы на кафтане дрожащей левой рукой, разодрал зубами располосованную волком одежду и попытался коснуться невидимых глазу ран. Рваный край обожгло от касания, Ольгир закричал, чуть не лишившись сознания от боли. Он откинул голову, пытаясь отдышаться. Ледяной воздух и снег только горячили рану, и она, казалось, раскалялась, как краснеющий на огне металл.

Ольгира пробил холодный пот. Он надолго закрыл глаза, пытаясь прийти в чувство. В груди постепенно светлело, но голова тяжелела, наливаясь расплавленным алым железом. Ольгир сморщил нос, почувствовав очередное нападение боли. Каждая волна была сильнее предыдущей. А потом всё разом затихло…

Из