Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964 - Александр Фурсенко

В письме от 27 октября Кеннеди указал, что подобная проверка является частью пакета договоренностей и Хрущев с этим согласился. Но Кастро пригрозил наложить вето на это соглашение в том случае, если требования Кубы не будут выполнены.

В этот вечер Алексеев не виделся с Кастро. Президент Дортикос, которому Алексеев переслал письмо Хрущева от 28 октября, объяснил, что Кастро уехал из Гаваны и не может встретиться с советским послом. Он повторил резкую оценку Кастро соглашения Хрущев-Кеннеди. «Кубинский народ, — сказал он, — считает это соглашение неблагоприятным»{99}.

Хрущев предотвратил войну с США. Но если ликвидация ракет на Кубе озлобила Кастро, то и вся стратегия Кремля в Карибском бассейне потерпела неудачу. 29 октября Хрущев решил направить Анастаса Микояна в Гавану, чтобы урегулировать отношения с кубинцами.

Глава 11

Миссия Микояна

День 2 ноября 1962 года начался для Микояна плохо. Как доверенному лицу Хрущева ему предстояло лететь из нью-йоркского аэропорта «Айдлуайлд» в Монреаль, а оттуда в Гавану. Когда Микоян уже собирался в путь, постоянный представитель США в ООН посол Эдлай Стивенсон передал ему перечень «наступательных вооружений», которые США предлагали Советскому Союзу убрать с Кубы в качестве цены снятия морской блокады и урегулирования ядерного кризиса. Американцы усугубляли и без того напряженную ситуацию. Менее недели продало с тех пор, как сверхдержавы начали отходить от пропасти ядерной войны. Администрация Кеннеди добилась от Советского Союза обещания убрать ракеты Р-12 и боеголовки к ним. А теперь американцы, казалось, желали устранения практически всей советской военной техники, главным образом 42-х легких бомбардировщиков ИЛ-28.

Новые американские требования создавали одну из сложных для Микояна проблем. Известный как человек Кубы в Кремле, Микоян теперь не знал, какой прием ожидает его в Гаване. Посол СССР на Кубе Александр Алексеев, донесения которого с 1959 года составили летопись дружеских связей между СССР и Кубой, рисовал мрачную картину, впервые за все время выражая тревогу по поводу долгосрочной перспективы советско-кубинских отношений{1}. Микоян понимал, насколько велика ставка. Фидель Кастро вынужденно согласился с Размещением на Кубе ядерного оружия как необходимого средства для защиты. А теперь Советский Союз должен разъяснить Кастро, который, по словам Алексеева, находился «в очень нервном состоянии», почему он готов убрать такое ценное оружие в обмен на устные заверения Вашингтона о ненападении{2}. Более того, спеша продемонстрировать мировому сообществу добрую волю, Хрущев согласился с инспекцией представителями ООН демонтированных ракетных комплексов на Кубе. А ведь Рауль Кастро предупреждал Кремль, что ни один кубинский лидер никогда не согласится с урегулированием кризиса, предусматривающим инспекцию на месте.

Хрущев обострил ситуацию, пытаясь осуществить странный маневр с целью смягчить удар. 28 октября после призыва к сдержанности он направил Кастро второе послание, в котором просил последнего поддержать демонтаж баллистических ракет{3}. Целое поколение считало, что встречи Скали с Феклисовьш сыграли важную роль в урегулировании кризиса. Однако это было не так Никто не догадывался, что при скоропалительном осуществлении плана убедить Кастро в мудрости своей дипломатии советское руководство решило подсунуть Кастро предложения Скали Президиум ЦК рекомендовал Алексееву сказать Кастро, что в Москве получено важное сообщение «от лица, занимающего весьма высокое положение в США» (имелось в виду, что сообщение получило санкцию Кеннеди и Раска) В нем «источник», «хорошо известное лицо», вращающееся в высокопоставленных кругах США (имея в виду Скали), предложило, чтобы Кастро заявил о готовности демонстрировать пусковые установки и убрать ракеты с Кубы, если президент Кеннеди даст гарантию ненападения на Кубу. Москва просила «отнестись к этому материалу» «с полным доверием» и сообщала, что «предложения, переданные источником в беседе с представителем посольства, мы считаем вполне приемлемыми» По-видимому, Хрущев рассчитывал на то, что Кастро публично возьмет персональную ответственность за ликвидацию ракет, особенно потому, что это предложение исходит из Белого дома.

Ответ Кастро был вызывающим для обеих сверхдержав. 29 октября кубинская газета «Революсьон» опубликовала план Кастро из пяти пунктов по урегулированию кризиса в Карибском бассейне. Чувствуя себя брошенным Советском Союзом в самый трудный момент, Кастро заявил, что Куба будет самостоятельно добиваться соглашения, отвечающего ее интересам, независимо от принятия Москвой гарантий Кеннеди о ненападении. Правительство Кастро не будет рассматривать эту проблему, пока администрация США не примет план из пяти пунктов, предложенный Кубой: снятие экономического эмбарго, прекращение подрывных действий против Кубы, недопущение «пиратских нападений» с прибрежных баз, прекращение нарушения воздушного пространства Кубы и ликвидация военно-морской базы США в Гуантанамо{4}.

Перед вылетом Микоян произнес небольшую речь в поддержку плана Кастро из пяти пунктов Он надеялся, что она может успокоить Кастро. У него и без того было полно трудных проблем.

Скептицизм на Кубе

30 октября Хрущев направил в Гавану критическое и покровительственное письмо, которое по двум причинам могло сделать прием Микояна в Гаване довольно прохладным. Во-первых, Кремль адресовал письмо Фиделю Кастро и кубинскому руководству. Раньше письма направляли лично Кастро, советники не преминули сразу же передать Алексееву о недовольстве Кастро. Во-вторых, Хрущев критиковал поведение Кастро во время кризиса «Если бы началась война, — писал он, — Погибли бы миллионы людей, а оставшиеся в живых сказали бы, что виноваты руководители, которые не предприняли необходимых мер для предотвращения этой истребительной войны»{5}. Предложение Кастро в разгар кризиса нанести первыми удар по США вместо того, чтобы поддаться давлению Кеннеди, даже не рассматривалось Хрущевым, и Кремль хотел, чтобы кубинский лидер знал об этом.

«Как мы узнали от нашего посла, кубинский народ хотел бы другого заявления, во всяком случае не заявления об отзыве советских ракет Возможно, такие настроения в народе имеются. Но мы, политические и государственные деятели, являемся руководителями народа, который не все знает и не может сразу охватить все то, что должны охватывать руководители. Поэтому мы должны вести за собой народ, тогда народ будет идти за нами и уважать нас»{6}. Укоризненно покачав головой в знак неодобрения письма, Алексеев дал своим руководителям совет, как говорить с неуравновешенным кубинским лидером «Зная тонкость души Кастро, — телеграфировал он, — считаю, что нам не следует спешить и подталкивать его, и тем более полемизировать с ним» «В конечном итоге, — заверил он Москву, — проблема не в коммунизме Кастро, а в его характере»{7}

Как Алексеев и предполагал, Кастро 31 октября направил гневное письмо в Москву Ссылаясь на «неожиданное, внезапное и практически немотивированное решение убрать ракеты с Кубы», Кастро критиковал Кремль за способ разрешения кризиса{8}. «Новость об отступлении, — писал он, — заставила плакать кубинцев и советских людей, которые готовы были погибнуть с гордо поднятой головой»{9} Кастро напомнил Москве, что решение Кремля о демонтаже ракет принято без консультации с ним. Он также упомянул о скрытой критике Хрущевым его призыва нанести первыми ядерный удар по США. «Я не побуждал вас, — писал Кастро, — чтобы СССР стал агрессором, это было бы не только неправильно, но и аморально и безрассудно». Вспоминая о запоздалой реакции Советского Союза на действия Гитлера в 1941 году, Кастро хотел, чтобы Хрущев был готов к применению ядерного оружия в том случае, если США нападет на Кубу в 1962 году. Военные позиции социалистического лагеря в Карибском бассейне настолько слабы, что для спасения Кубы эскалация до ядерного уровня неизбежна{10}. Хотя Кастро закончил письмо в спокойном тоне, обещая, что «ничто не разрушит узы нашей дружбы и бесконечную благодарность СССР», оно усилило беспокойство Алексеева «Я исхожу из того, — писал советский посол в Москву, — что потребуется 1–2 года особо осторожной работы, пока они не приобретут все качества марксистско-ленинской партийности»{11}. Считая, что раздражение Кастро пройдет, он рекомендовал не отвечать на письмо. Если же Москва сочтет нужным ответить, то следует написать в дружеском тоне. Алексеев выражал уверенность, что «при условии особого подхода к нему Кастро быстро осознает свои заблуждения». «Его преданность нашему общему делу не подлежит сомнению, но вследствие отсутствия партийной закалки он не всегда правильно понимает методы, применяемые в политике». Размышляя далее о причинах «заблуждений» Кастро, Алексеев пришел к выводу, что дело даже «не столько в его еще недостаточной идейной подготовке и отсутствии идейной закалки, сколько в его особом, очень сложном, до предела чувствительном и обидчивом характере». Кроме того, по мнению Алексеева, когда он писал в раздраженном тоне письмо Хрущеву, кубинский лидер «испытывал на себе влияние сил революционных по форме, но отсталых по содержанию настроений части своего окружения и наэлектризованных масс народа». Стремясь таким образом защитить действия Кастро, Алексеев использовал примитивную, но понятную в советском руководстве партийную фразеологию{12}.