Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов

чем войти внутрь. Позади себя он закрывает створку и для верности поворачивает оставленный в замочной скважине ключ.

— Комендант.

Во всем будуаре воздух пахнет мылом и розовым маслом, а свет горит лишь на туалетном столике. Исходящий от двух масляных ламп, он любовно обрисовывает силуэт сидящей перед ним женщины. Она не поворачивает к пришедшему головы все то время, что он возится с дверью и проходит к ней в глубь комнаты, но внимательно следит за каждым его движением в огромном, оправленном в золото зеркале. Золотой пояс стягивает ее платье из полупрозрачной темной ткани, витые браслеты обхватывают плечи и предплечья, а тонкие золотые цепочки вплетены в густые косы, из которых собрана прическа. Даже низ ее бледного лица — та его часть, что не будет чуть позже прикрыта маской, покрыт узорами золотой краски. Еще слишком слабо, когда она закончит, непросто будет отыскать хоть пятнышко чистой кожи.

— Хорошо выглядишь, Лактис, — Дитрих присаживается на самый край стоящей рядом кровати вслед за ее приглашающим жестом.

— Оставь комплименты для женщин, которые могут стареть, — невольно усмехаясь, она вновь берет в руки отложенную было в сторону кисть. Она уже переходит к рабочему таинственному шепоту, за которым становится трудно узнать истинный звук ее голоса. — Ты не навещаешь меня просто так, Дитрих, тебе нужно, чтобы я что-то разузнала? Скажи, что и у кого. Служить нуждам империи — честь для меня.

Он пропускает мимо ушей отзвук издевки в ее словах.

— Пока что я здесь только чтобы предупредить, — взгляд Лактис в отражении перемещается от ее лица к нему. — Мы до сих пор надеемся, что это лишь пустые опасения и все еще образуется, но всегда нужно быть готовыми к худшему. Есть вероятность, что скоро вспыхнет новый Бунт.

— В чем дело? — она проводит золотую линию посередине губ, поверх высохшей черной помады. — Крестьяне из пригорода бунтуют против налогов и перестанут поставлять продовольствие в Венерсборг? Они, наконец, забыли, как жили при Дедрике, и вновь недовольны?

— Я говорю о Бунте полукровок.

Кисть выскальзывает из ее пальцев и падает на темную столешницу, пятная ее золотом.

— Проклятье… — шипит Лактис и пытается вытереть все тыльной стороной мелко дрожащей ладони, но лишь размазывает еще сильнее, заставляя весь стол сверкать под двумя лампами.

Дитрих подает оставленное ею на кровати полотенце, еще чуть влажное, и терпеливо дожидается, пока она приведет стол и собственные руки в порядок.

— Что именно там происходит? — две части золотой полосы на губах все никак не смыкаются вместе ровно из-за дрожи.

— У них объявилась новая предводительница. Зовет себя Гидрой, — Лактис невольно фыркает, едва услышав это, — раньше с ней были шестеро, как там сейчас — понятия не имею. Знаю, что они разрушили одну из резерваций и освободили заключенных. Почти всех кассаторов в ней убили, одного оставили, чтобы донес послание императору.

Она прячет лицо в руках, не заботясь о сохранности уже нанесенного на него узора, и и трясет головой:

— Боги, смилуйтесь над нами…

— Пока что это скрывают от народа, Орден охотится только за Гидрой и ее приспешниками, официального никакого Бунта все еще нет. Но это только пока.

Руки Лактис отнимаются от лица, перемазанные разводами краски, но сама она так и остается сидеть с поникшими плечами. Обнаженными плечами — то, чего не мог позволить себе ни один служитель и ни одна служительница Тара или Тары, и что помогало куртизанкам резко выделяться среди них, если только те не пытались скрыть собственный род занятий. Лактис не пыталась, а особенно в стенах собственного борделя.

Скрывала она, равно как и все ее работники, лишь собственную личность, лицо и даже голос. Так, чтобы годами оставаться неузнанной и в спокойствии жить в самом сердце Делориана, не срываясь в поисках нового безопасного места.

Комендант поднимается с кровати и присаживается перед ней на одно колено.

— Послушай, — она поворачивается за звук его голоса, — ты должна выслать свою дочь из страны, как можно скорее. Вот что сейчас важно.

— Дочь? — Лактис в растерянности смаргивает. — Но ведь она не абаддон, она даже не полукровка. Ее отец был человеком, и она тоже человек. У нее нет никаких способностей, поверь мне!

— Я знаю, что нет, — насколько возможно спокойно шепчет он и с осторожностью отодвигает руку, вцепившуюся ему в плечо. На черном плаще остаются пятна краски, повторяющие очертания женской ладони. — Я знаю, что дети женщин-абаддонов от людей рождаются людьми. Но она человеческая девочка, которая всю свою жизнь прожила среди абаддонов, и была воспитана ими, она знает о вас все, Лактис. Если кассаторы схватят ее и промоют мозги — поверь мне, это они умеют, — а потом отправят на обучение, то получат бесценного следопыта. Она сможет не только находить одиночек, но и раскрывать целые гнезда вроде вашего. Посмотри на меня, — он берет ее перепачканные ладони в свои и дожидается, пока их глаза встретятся, — ты столько лет помогала таким, как ты. Теперь пришло время помочь всем и, в первую очередь, твоему ребенку. Отправь ее в Теллону, пока не слишком поздно. Даже если Орден как-то о ней узнает, оттуда им ее никто не выдаст.

— Но у меня никого нет в Теллоне, — Лактис качает головой и свет, отражающийся от золота в ее волосах, играет на стенах. — Куда я могу ее отправить?

— Моя мать сейчас живет в Клермоне. Ей приходилось иметь дело только с мальчишками, думаю, она будет рада девочке. Я могу сделать проездную грамоту на поддельное имя и другие документы, так она сможет проехать напрямик через Штолцервальд и не делать крюк через Гренну и Ферран. Довези ее до границы сама, или поручи тому, кому доверяешь, а там посади на купеческий караван до Клермона, они ходят часто. Вот только, боюсь, — он в задумчивости трет щетину на подбородке, — чтобы избежать вопросов, ей придется выдать себя за мою внебрачную дочь.

Несколько мгновений Лактис смотрит на него в растерянности, прежде чем коротко прыснуть в руку.

— О, боги… Не могу понять, завидовать твоей жене или, все же, сочувствовать? — ее лицо вновь становится серьезным. — Ей всего десять, моей малышке, а я должна отправить ее туда одну, в незнакомую страну? Я думала, что смогу быть ей хорошей матерью, что за столько лет жизни я успела подготовиться, но, выходит, я испортила ее жизнь уже тем, что родила ее?

— Посмотри на меня. Не отворачивайся. Ты хорошая мать, Лактис,