Возвращение с края ночи - Алексей Свиридов

Нельзя сказать, что осмысленный взгляд птички был приятен. Скорее нет.

Что-то решив для себя по его поводу, офтальмоптер двинул дальше, уже не задерживаясь и не останавливаясь.

Погода начала портиться.

Поначалу Сашка списал это дело на вязкую, прохладную тень улицы, по которой повела его птица. Но потом, когда они вышли на площадь, окруженную снесенными почти до основания зданиями, Воронков понял, что небо подернулось дымкой пепельных облаков и стало пасмурно. Прохладный ветер порывами налетал, поднимая поземку пыли.

И воздух сделался влажным, будто надвигался дождь.

— Только еще под дождем погулять не хватало, — проворчал Сашка, хоть и обретший изрядную долу самурайского стоицизма в силу озарения, но по-прежнему предпочитавший дискомфорту комфорт.

И вдруг, будто кто-то сказал ему четко и ясно, он понял, что дождя не будет.

— И на том спасибо… — ответил Сашка неизвестно кому, любезно пообещавшему, что хляби небесные не разверзнутся, и чаша сия минует его.

Процессия продвигалась к окраинам города. Мнемонически, по уменьшению груд битого кирпича Сашка понял, что в этом районе этажность зданий была поменьше, чем в эпицентре военных действий. Хотя теперь весь почти город был нивелирован бомбардировками.

Жалко. Красивый, наверное, был.

Внезапно за уцелевшей, прихотливо, уступчато выложенной стеной открылся парк. Зеленый, несколько запущенный газон, грибовидные деревья — кажется, липы, стоящие живописными группами. Мощеная дорога взбиралась на холм. Кое-где на газоне виднелись черные воронки, обрамленные клочьями вывернутого дерна, но парк явно не обстреливали специально. Разве что случайные снаряды залетали.

Птица уже поднялась на холм. Вновь оглянулась. Начала спускаться по ту сторону.

Сашка заспешил, боясь, что, если потеряет птицу из виду, она может исчезнуть так же внезапно, как появилась в городе, и он тогда не будет знать пути и останется обречен скитаться глухими окольными тропами.

Джой тоже заволновался, но теперь уже убегать вперед не стал. Что-то заставляло его держаться подле хозяина. И так было нужно.

А поднявшись на вершину холма, Сашка задохнулся от того, что увидел.

Вид, открывшийся с вершины холма, был настолько поразителен, что у Сашки перехватило дыхание.

Позади над городом сгущались тучи. А впереди лежала залитая солнцем зеленая долина. Вогнутой изумрудной линзой она соединяла далекие, царящие на горизонте горы с коническими выбеленными вершинами и покатые холмы по эту сторону, на которых громоздились развалины некогда прекрасного города.

По дну долины змеилась тихая река, берега которой словно скобки соединяли арочные мостики. Желтые мощеные дороги соединяли кучки белых домов с островерхими красными крышами. От этого сочетания цветов — красного и белого — дома, стоящие вдалеке, были похожи, на крепенькие грибы.

Те же строения поблизости производили впечатления маленьких бастионов: массивные выбеленные стены, белокаменные упоры, маленькие, высоко под самой крышей окошки, похожие на бойницы.

Дома, стоящие по два или три, были окружены садами. В садах на первый взгляд хаотично стояли мощные деревья с шаровидными кронами.

Деревья росли здесь века. И цвели по весне и давали плоды по осени. И маленькие детские ручки собирали урожай крупных, сочных, напитанных солнцем плодов.

Нигде не было видно распаханных квадратов полей и огородов. Только сады, огороженные золотыми, блестящими на солнце, как новая, подарочная корзинка, плетнями причудливых конфигураций, с ажурными арками из лозы.

Ближайшая усадьба располагалась метрах в ста ниже по склону холма. И просматривалась отсюда как на ладони. Окружавший сад плетень приноравливался к рельефу. Помимо деревьев в саду были цветущие кустарники, мосточки, беседки, сооруженные так же, как и ограда из лозы.

Сашка вдруг ощутил новую способность своего сверхчувствия: его зрение, будто научившись у чудо-очков, приобрело способность приближать объекты, а слух обострился, так что слышалось перешептывание листьев и плеск воды.

Это было и тяжело, потому что слишком ярко и слишком густо, и легко, потому что давало радость узнавания новой и желанной красоты.

Стоя на месте, он мог видеть мельчайшие подробности, будто бы уносился туда, на что нацеливал взгляд, как бесплотный дух.

В укромных уголках сада располагались трельяжи, задрапированные клематисами и розами.

Хотя Воронков и не знал, что это именно клематисы и именно розы. Но красота хотела иметь красивое название и сама находила подобающее слово.

Переливающиеся ручейки звенели хрустальным перезвоном по прозрачным камешкам. Изумрудная лужайка была окаймлена кустами с яркими махровыми цветами. В сверкающем золотом прудике резвились голубые рыбы с длинными перламутровыми хвостами.

Простор дышал умиротворением и покоем.

Сердце ухало, нагнетая кровь во вздрагивающие трубочки артерий, грохотало в ушах. Легкие наполнялись воздухом, терпким как вино, и вгоняли в кровь кислород. Зрение впитывало краски…

Сашка чувствовал, что нужно идти. Потому что ноги едва держали. И, стоя на месте, он, как пьяный, едва мог удержать равновесие.

Но он стоял, удерживая мгновение рая. Зная наверняка, что никогда больше не увидит это место. Никогда в жизни.

«Сиреневая тропа», — всплыло откуда-то из глубин сознания. И на реальность наплыло видение какой-то тропинки между двух рядов цветущей сирени, тяжелые грозди которой свисали, смыкаясь над головой.

Красиво и торжественно.

Как в храме.

И между ними — этими гроздьями цветов — пробивались лучи, окрашенные в лиловый, белый и янтарный цвета. И все пространство под этими кустами было иссечено разноцветными лучами. И ветерок шевелил цветы. И качал солнечные лучи.

Но видение исчезло, оставив странный аромат, какой бывает только после очень приятных воспоминаний. И взору снова предстала долина.

— Сиреневая тропа… — пробормотал Сашка и морщил лоб, пытаясь вспомнить, какое отношение к этой долине имеет эта сиреневая тропа.

По ней можно было то ли войти в долину, то ли выйти из нее. Или наоборот, по этой тропе из долины можно было попасть куда-то в очень важное другое место.

Воспоминание было где-то совсем рядом.

Совсем поблизости.

Он знал, что ничего не знает и не может знать об этой долине. Ничего не слышал и никогда прежде не видел никакой сиреневой тропы. Но при этом не сомневался, что если постарается, то вспомнит! Начнет вспоминать об этой тропе.

Сине-фиолетовая, будто сотканная из гроздьев сирени птица, похожая на страуса эму, шла по дороге вниз с холма. Шла быстро, уже не задерживаясь и не останавливаясь, важно вскидывая голенастые ноги.

Нужно ли теперь было идти за птицей?

Можно было пойти. А можно и не ходить.

Но стоять вот так было нельзя.

Чудесная долина звала к себе.

И будто не пускала. Не так чтобы вовсе отталкивала, но что-то держало. Словно нужно было сделать этот шаг осмысленно и целенаправленно. Словно что-то незримое, но властное советовало подумать прежде, чем идти.

А позади, за спиной, — Сашка чувствовал это лопатками — шла война. И в ней была какая-то высшая нужность, в этой странной, немного игрушечной войне. И никто не жалел ни о чем.

И там на войне был нужен стрелок.

А он ушел…

Зачем он ушел?

Пошел за какой-то глупой птицей… Нужно было пообедать, передохнуть, собраться с силами.

Ведь нельзя же так вот, идти и идти.

Что там делают с загнанными лошадьми?

А с загнанными путешественниками по мирам?

Вряд ли что-то шибко отличное.

Джой прижался к ноге теплым мохнатым боком.

Джою нравилась долина, и город с войной тоже нравился, хотя и меньше. Но бедный Джой совсем запутался. Он хотел домой. Он очень хотел домой. Он не хотел оставаться ни в каком месте, даже если оно ему нравится, если это место не дом.

— Я тоже хочу домой, — сказал Воронков.

Джой поднял вверх свою длинную морду.

«Мы устали, хозяин. Хватит гулять. Пойдем домой!» — сказал он одним только взглядом темных печальных глаз.

И незаметно наплыл туман.

Сашка потом, сколько ни думал, не мог понять, откуда он взялся. И фантазировал, что, наверное, начал спускаться в долину, а там у подножия холма…

Но нет. Ничего такого не было. Он просто стоял и ждал, когда туман окружит его. Пепельный, вязкий туман. Ждал, когда туман заслонит долину. И только тогда как под гипнозом он шагнул в него. Вошел в туман, погружаясь по грудь, еще видя изумрудную траву и малахитовые кроны и черепичные крыши. Погружаясь по шею и уже теряя долину из виду за языками тумана. И вошел в него совсем, погрузившись с головой, даже задержав дыхание.

И услышал в тумане шум леса.

Будто телевизор переключили с канала на канал при отключенном изображении — звуки долины сменились другими звуками.