Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К° - Григорий Василенко

— Не торопись, я предоставлю тебе слово, — просил его майор.

— Шляхина — абверовский агент и пусть не строит из себя... Красную Шапочку. Немцы завербовали ее задолго до появления в Эстонии, свели со Славиком, поженили, и получились два спаренных агента.

— Раз ты все знаешь, может, скажешь, почему она Телкина не называет?

— Отнюдь не из женских соображений. Скрыть хочет.

— Лицедейка она, — выкопал откуда-то майор это слово.

— Знаем мы этих артистов. Все труппы у фашистов, а точнее сказать бардаки, состояли из агентов абвера. Арийцы насаждали, так сказать, новый порядок в голом виде, — продолжал Сергей.

Георгий Семенович находил показания Шляхиной очень интересными. Их надо было проверять и решать, что же с ней делать. Я предложил еще раз вернуться к Телкину, провести с ним очную ставку и отпустить Шляхину домой. Может быть, с подпиской.

— Убежит, — сразу высказал опасение Сергей.

— Никуда она не убежит. Она считает себя ни в чем не виновной.

— Прикидывается овечкой. А ты ей веришь, — не соглашался Сергей. — Она — агент, а ее Славик — обер-агент абвера. Хочешь себе работы прибавить? Отпускай. Вот посмотришь, Лев загрызет тебя.

— А укротитель Дед зачем? К тому же, у нее дочь, ребенок...

— Имей в виду, Шляхина — это «вещь в себе», как говорил Кант и наш профессор Бочкин. «Если спросить простого смертного, сколько дважды два, тот, не задумываясь, ответит: четыре, — говорил профессор, — а если спросить философа, тот скажет: не знаю». Я не философ, поэтому говорю — убежит!

Сергей заронил у меня сомнения. Я сразу представил себе объяснение у Льва Михайловича и возможный, в его духе, вопрос: «Что, разжалобила?».

— Ладно, не спорьте, — сказал Георгий Семенович. — Риск, конечно, есть. Убежит, — посмотрел на меня майор, — шею намылят нам с тобой, и правильно сделают. Мы вносили предложения, мы и в ответе.

Сергей смотрел на меня и ждал. Я почему-то был уверен, что Шляхина вернется домой, и своего решения менять не стал. К тому же у меня зародилась еще не совсем ясная мысль насчет того, что к ней можно обратиться за помощью в розыске Девьерова. Но, с другой стороны, она так и не назвала в числе своих знакомых Телкина и поэтому не до конца была откровенна. Приходилось думать.

— Отпустим домой, — после долгой паузы сказал я Георгию Семеновичу, — и посмотрим за ней...

Наверное, я плохо скрывал свои мысли, если майор догадался, о чем я думаю.

— Уж не «Кнехт» ли дал о себе знать? — пытливым взглядом спрашивал он. — А? Алексей Иванович?

— Не исключено, но это еще надо доказать.

— «Кнехта» можно отложить пока в сторону, а заняться Девьеровым, — предложил Сергей. — Это же такая акула! А кто «Кнехт»? Даже имя не известно.

Время было позднее. Теперь у меня на руке новые часы «Победа». Стрелки на них уже перевалили за час ночи. Георгий Семенович позвонил Льву Михайловичу. Тот просил обождать.

27

— Чем будешь завтра заниматься? — почему-то виновато поинтересовался Сергей в субботу, когда мы с ним шли домой.

Я пожал плечами, не зная что ответить. Определенных планов на воскресенье не было. С тех пор, как он женился, я невольно почувствовал себя в одиночестве. Сергей это замечал и старался уверить меня, что ничего не изменилось, но он и сам еще не утвердился в своем новом положении женатого человека. Наши с ним намерения на выходной день все же расходились. Об этом он знал и решил доказать, что они совпадают.

— Приходи, пойдем в цирк, — задержавшись на минуту у красочной афиши, сказал он.

На следующий день мы сидели в старом деревянном цирке, набитом до отказу народом. Было холодно и как-то неуютно, пока не вспыхнули яркие огни над цирковой ареной и не заиграл со своего возвышения оркестр.

Я давно уже не был в цирке, а Сергей, любитель борьбы, зачастил на представления, когда приехали борцы. Он всех их знал по фамилиям, рассказывал о борцовских качествах, о всякого рода захватах и подножках и даже пытался предсказать победителя, правда, каждый раз оговариваясь: «Если только они между собою не договорятся, чтобы позабавить публику». Пока борцы не выходили на манеж, Сергей и Женя от души смеялись над проделками клоуна. Они забывали обо всем на свете и наслаждались беззаботной минутой, как дети, завороженные лица которых я видел в нашем ряду.

В антракте Сергей, оставив нас вдвоем с Женей, побежал за мороженым, а мы медленно спускались с ней с верхнего яруса вниз по ступенькам.

— Алеша, почему ты все время молчишь? — спросила меня Женя. — Переживаешь?

Я попытался было отшутиться, сказав, что когда молчу, то отдыхаю, но она мне не поверила и настаивала, чтобы я признался, о чем я думаю.

— А, оперативник, здравствуй! — неожиданно услышал я голос откуда-то появившегося Амурского. — Давненько не появлялся. Опять где-нибудь путешествовал?

— Все некогда, — сказал я ему, искренне удивившись, что Амурский мог прийти в цирк.

— Так всегда говорят, когда нечего сказать. Впрочем, пока живешь, всегда будет некогда. Такова жизнь. Могу справиться о самочувствии?

— Ничего, спасибо.

— О, это знаменитое русское «ничего», — опять подхватил Амурский. — Только русский понимает его многозначительный смысл, а больше никто. Значит, я полагаю, и там тоже — ничего? — Это он намекнул на розыск «Кнехта».

Говорить о делах в цирке да еще в присутствии Жени мне не хотелось. Я поспешил перевести разговор на другую, но тоже нужную тему.

— Вы, кажется, когда-то увлекались цирком?

— Было такое дело в молодости. Но сегодня пришел не поэтому. Культпоход, профсоюз пригласил... Хожу вот и вспоминаю нашу бродячую сибирскую труппу, в которой ваш покорный слуга имел честь быть директором-администратором и бухгалтером-кассиром. Что за жизнь была! Лучшие дни...

— Викентий Петрович, можно один вопрос?

— Задавай. Пользуйся цирковой свободой.

— Чем вас так покорил в молодости бродячий цирк и почему вы с ним расстались?

Амурский прищуренными глазами посмотрел на меня, погрозил пальцем, давая понять, что его не проведешь. Было заметно, что он уже успел побывать в буфете и пропустить рюмку водки.

— Я считаю, что по-настоящему, как хочется, могут жить только люди свободных профессий: артисты, художники, писатели, музыканты... Однообразная работа — нудная, она скоро надоедает. Я работаю плановиком на строительстве доменной печи. Многое для меня ново, но на столе каждый день сметы, расчеты, заявки — одно и то же. Начальство вроде бы ценит меня, план выполняем, премиальные получаем, а душа не лежит. Надо что-то другое искать. В жизни, такой скоротечной и суматошной, душа должна петь, все должно быть в ней красиво. Иначе нечего будет вспомнить, когда наступит пора итог подбивать. Хороши дни были в бродячей труппе! От них осталась только одна моя фамилия, напоминающая о тех далеких днях. Амурский!.. Звучит, правда? Мы ее придумали вместе с моей любовью — Валюшей Жемчужной, артисткой нашей труппы. Какая это была любовь!.. — Амурский покосился на Женю. — Один бог был ей свидетель и тот застывал в изумлении...