Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но настоящим сюрпризом для Друза стало то, что по выходе с заседания к нему подошел Луций Корнелий Сулла, с которым он был едва знаком и который выглядел словно бы возмужавшим после своего возвращения из экспедиции, и обратился со следующими словами:
– Я только недавно вернулся с Востока, Марк Ливий, и хотел бы услышать все в подробностях. Я имею в виду два законопроекта, которые ты уже провел, и все твои идеи касательно общественного землевладения.
Сулла действительно был очень заинтересован, ибо у него, одного из немногих присутствующих при речи Друза, хватило проницательности понять, что перед ним не радикал-реформатор, а, напротив, сугубый консерватор, озабоченный прежде всего сохранением прав и привилегий своего класса, сохранением Рима таким, каким тот был всегда.
Дойдя до Колодца комиций, они остановились, и Сулла принялся жадно впитывать суждения Друза. Время от времени он прерывал собеседника вопросом, и трибун подробно отвечал, радуясь, что хоть один из патрицианского рода Корнелиев расположен был слушать то, в чем остальные его сородичи однозначно усмотрели бы лишь предательство. В конце продолжительной беседы Сулла протянул Друзу руку, с улыбкой поблагодарил от всей души и заверил:
– Я буду голосовать за тебя в сенате, пусть даже в народном собрании мне это сделать не дано.
Они направились обратно к Палатинскому холму. Однако продолжить обмен мнениями в более теплой обстановке, за бутылкой доброго вина ни один из них другому не предложил: той симпатии, которая располагала бы к подобному приглашению, между ними не было. Перед домом Друза новый союзник хлопнул его на прощание по спине и двинулся вниз по склону холма в направлении своей улицы. Сулле не терпелось поговорить с сыном, чьи советы он начинал ценить все больше, хотя зрелой мудрости в них, Луций Корнелий сознавал, не было ни на грош. Сулла-младший служил ему чем-то вроде резонатора и в этом качестве – при отсутствии многочисленных сторонников и надежды обрести их – был совершенно незаменим.
Однако по возвращении домой Суллу Луция Корнелия ждало тревожное известие: сын слег с сильнейшей простудой. Кроме того, доложили ему, его ожидал посетитель со срочным сообщением. Однако первая весть напрочь вытеснила из головы Суллы вторую, и он поспешил не в кабинет, а в гостиную, где Элия уложила его сына, решив, что душная тесная спальня – неподходящее место для больного. Войдя туда, Луций Корнелий встретил лихорадочный, но полный обожания взгляд юноши, хлюпавшего носом, и утешающим тоном произнес:
– Если ты будешь усердно лечиться, все пройдет недели через две, если нет – примерно через столько же. Так что доверь лучше Элии заниматься твоим лечением, мой тебе совет.
Затем Луций Корнелий поспешил к себе в кабинет, озабоченно гадая, кто бы и с чем бы мог к нему пожаловать. Вряд ли какой-нибудь проситель, ибо щедростью он не славился. Редкие просители, посещавшие его, бывали обычно солдатами или сотниками, которых ему когда-то доводилось встречать и походя облагодетельствовать. Он зачастую приглашал их посетить его в Риме, но мало кому оставлял адрес.
Таинственным посетителем оказался Метробий. И как он сразу не догадался?! Верный признак того, насколько последняя экспедиция сказалась на его умственных способностях… Сколько же сейчас Метробию? Тридцать два, должно быть, или, может, тридцать три. Куда уходят годы? В забвение… Однако Метробий как будто даже не изменился и, кажется, по-прежнему был полностью к его услугам (свидетельством чему мог служить его приветственный поцелуй).
Вдруг Сулла содрогнулся. В последний раз Метробий посетил их дом, когда умерла Юлилла. Он не приносил с собой счастья, хотя и полагал, что любовь достойная замена счастью. Для Суллы же любовь ничему не могла служить заменой. Он решительно отстранился от Метробия и уселся за стол, после чего отрывисто бросил:
– Тебе не следовало приходить сюда.
Метробий вздохнул, грациозно опустился на стул, предназначенный для посетителей, поднял на Суллу свои чудесные темные глаза, полные печали, и произнес:
– Я знаю, Луций Корнелий. Но я все же тебе не чужой! Ты добился для меня гражданства без статуса вольноотпущенного – и теперь официально я Луций Корнелий Метробий, из рода Корнелиев. И, коли уж на то пошло, то я думаю, твой управляющий больше обеспокоен нерегулярностью моих появлений в этом доме, чем наоборот. Уверяю тебя: я не делаю и не говорю ничего такого, что могло бы повредить твоей драгоценной репутации! Ни друзьям, ни коллегам по театру, ни моим любовникам, ни твоим слугам… Ты должен мне верить!
– Я знаю, Метробий, и благодарен тебе… – Сулла прогнал невольно навернувшиеся на глаза слезы, поднялся и направился к полке, где у него хранилось вино. – Выпьешь стаканчик?
– Не откажусь.
Луций Корнелий поставил серебряный кубок на стол перед Метробием, затем обнял его за плечи и, стоя рядом, прильнул щекой к густой черной шевелюре. Однако прежде чем тот успел обнять его в ответ, Сулла высвободился и вновь уселся по другую сторону стола, спросив при этом:
– Так что за срочное дело привело тебя ко мне?
– Тебе знаком человек по фамилии Ценсорин? – вместо ответа спросил его Метробий.
– Который? Мерзкий молодой Гай Марций Ценсорин или другой – богатый завсегдатай форума с притязаниями на сенаторский титул?
– Второй. Я и не знал, что ты так хорошо знаком со своими римскими согражданами, Луций Корнелий.
– С момента нашей с тобой последней встречи я успел побыть в должности городского претора. Эта работа заполнила пробелы в моей информированности.
– Не сомневаюсь.
– Так что же этот второй Ценсорин?
– Он собирается выдвинуть против тебя обвинение в государственной измене: в том, что ты, будучи на Востоке, принял от парфян крупную взятку – в обмен на предательство интересов Рима.
– О боги!.. – Сулла вытаращил глаза от неожиданности. – Я и не думал, что кого-то в Риме так интересуют мои приключения на Востоке! От меня даже не потребовали полного отчета об экспедиции в сенате… И вдруг этот Ценсорин… Откуда ему знать, что происходило за пределами форума, а не то что к востоку от Евфрата?! И откуда это известно тебе, раз до меня не доходило никаких слухов?
– Он любитель буффонады и развлекается тем, что устраивает вечеринки с участием актеров, преимущественно трагиков, – с улыбкой поведал Метробий тоном, в котором не было и тени уважения к тому, о ком он говорил. – Я тоже посещаю эти вечеринки… Нет, Луций Корнелий, не подумай ничего плохого: он вовсе не мой любовник! Я его презираю, но люблю вечеринки – хотя, увы, таких, какие в свое время устраивал ты, ныне не сыщешь. Однако у Ценсорина все проходит вполне сносно. Там собирается примерно одно и то же общество, которое мне приятно, и подают хорошую еду и вино… Однако последние несколько месяцев у Ценсорина появляются довольно странные личности. И еще он похваляется новым моноклем из чистого изумруда, какого ему ни за что бы не купить самому, даже если у него достаточно денег, чтобы уплатить сенаторский ценз. Это камень, достойный Птоломея, а не какого-нибудь завсегдатая римского форума…
– Как любопытно! – процедил Сулла, потягивая вино. – Похоже, мне стоит заняться этим Ценсорином – до того, как он организует суд надо мной… У тебя есть какие-нибудь догадки?
– Полагаю, что он состоит на службе у… видимо, у парфян или еще каких-нибудь восточных правителей. Его странные гости явно происходят с Востока: в одеждах, расшитых золотом и усыпанных камнями, и с полными карманами денег, которые они с готовностью опускают в каждую протянутую руку.
– Нет, это не парфяне, – решительно возразил Сулла. – Их происходящее к западу от Евфрата совершенно не беспокоит, это мне доподлинно известно. Это или Митридат Понтийский или царь Армении, Тигран. Я склоняюсь к первому… Что ж: выходит, сначала Гай Марий, а теперь и я вызвали в Понте изрядное беспокойство?! И, похоже, меня они опасаются больше, чем Мария! Все оттого, что я встретился с Тиграном и заключил договор с сатрапами царя Парфянского. Прекрасно, прекрасно!..
_ Что ты будешь делать? – встревоженно спросил Метробий.
– О, обо мне не беспокойся, – энергично произнес Сулла, поднимаясь, чтобы поплотнее притворить оконные ставни. – Вовремя предупредить – значит, заранее вооружить. Я выжду, пока Ценсорин сделает свой ход, и затем…
– Что затем?..
– Я заставлю его пожалеть о том, что он родился на свет, – Сулла ощерился в злобной улыбке, затем, запирая одну за другой обе двери, ведущие из кабинета, добавил: – А пока, моя единственная любовь (не считая сына), раз уж поздно что-либо исправлять и ты явился ко мне, я не могу отпустить тебя, не прикоснувшись к тебе еще хоть раз.
– И я бы не позволил себе уйти… Ты помнишь наши счастливые годы? – мечтательно спросил Метробий, пока они стояли, обнявшись.
- Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима - Александр Ахматов - Историческая проза
- По воле судьбы - Колин Маккалоу - Историческая проза
- Первый человек в Риме. Том 2 - Колин Маккалоу - Историческая проза
- Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу - Историческая проза
- Ирод Великий. Звезда Ирода Великого - Михаил Алиевич Иманов - Историческая проза
- Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден - Историческая проза / Исторические приключения
- Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков - Историческая проза
- Мессалина - Рафаэло Джованьоли - Историческая проза
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза
- Богатство и бедность царской России. Дворцовая жизнь русских царей и быт русского народа - Валерий Анишкин - Историческая проза