Хозяйка Мельцер-хауса - Анне Якобс

он должен отвечать за этот страшный голод? За то, что сгноили картофель?

Мари старалась успокоить его. С этими несчастными людьми нельзя разговаривать, им нужно помогать. Только как? Обеды для бедных и собрания в благотворительном и женском обществах были каплей в море. Бо́льшая часть продовольствия, теплая одежда – все шло на фронт для поддержания боеспособности солдат. А в городах люди голодали.

– Так не только в Германии, – сказал Пауль, он шел рядом с Мари, засунув руки в карманы пальто и слегка согнувшись. – В России люди тоже умирают от голода. И в других странах тоже. Боже, как же мы все хотим мира!

Мари молчала. Небо над городом снова стало серым и тяжелым, солнце скрылось, день обещал быть холодным и пасмурным. Она тоже прятала замерзшие руки в карманах пальто, шагая широким шагом и все время поглядывая на здания машиностроительного завода, из тонких высоких труб которого в небо поднимался темный дым. Сколько там сжигалось угля, чтобы работали паровые машины? Наверно, его хватило бы на отопление почти всех домов старого города. Она подумала о том, что на Мельцеровской фабрике, производящей сейчас бумажные ткани, тоже есть паровая машина. Она уже не знала, правильно или неправильно то, что они делают.

– Боже мой! – неожиданно воскликнул Пауль, когда они уже подошли к большим воротам на въезде в виллу. – Завтра же новогодняя ночь. Я чуть не забыл!

– Да. – Мари с улыбкой посмотрела на него. – Новый год. Я уверена, что тысяча девятьсот семнадцатый будет годом мира.

24

О, как она ненавидела Мельцеров! Эти надменные, наглые фабриканты, считавшие, что они могут все решать за нее. У них не было на это права! И какое им было дело до того, посадят ее в тюрьму или повесят как шлюху, имеющую связь с русским. Это была ее жизнь. Ее любовь. Ее смерть!

Всю обратную дорогу Ханна, рыдая в бессильном отчаянии, тащила по свежему снегу проклятую тележку, словно та была ее непокорным врагом. Слезы застилали глаза, и вышедшую ей навстречу Герду она совсем не заметила.

– Ханна! Что они с тобой сделали? – обратилась к ней Герда, работавшая прислугой на кухне у госпожи Вислер.

– Ничего! – вызывающе ответила она. – Это от холода, я всегда плачу на морозе.

– Ах так… А я уж было подумала, что это из-за господина Бройера. Он ведь погиб, да?

Ханна всхлипнула и вытерла лицо тыльной стороной ладони, но это не помогло, потому что текло и из носа.

– А что с господином Бройером, он действительно умер?

У нее были лишь смутные воспоминания об Альфонсе Бройере. Он был дружелюбен, даже щедр, всегда клал на тарелку для прислуги несколько больших монет. Не красавец, немного полноватый и всегда в очках. Возможно, как раз это и стало причиной его гибели: иметь слабое зрение очень плохо для солдата.

– Да, каждый день приходят похоронки. Моя бедная госпожа потеряла трех сыновей, они погибли в самом начале войны. С каким восторгом они шли на войну, хотели сражаться с врагами под градом пуль, спасая кайзера и отечество…

Ханна потерла холодные руки, надеясь, что Герда наконец-то уйдет, но она продолжала болтать: в лазарете жены полковника фон Зонтхайма уже столько солдат умерло, вчера тиф унес еще двух парней, а трое других раненых мучились в предсмертной лихорадке.

На мгновение перед глазами Ханны предстала ужасная картина – охваченный лихорадкой Григорий, бледный, с прилипшими ко лбу черными волосами, с резко вздымающейся грудью. Нет, никто не сказал, что он болен. Его просто не было на фабрике. Какое-то время она надеялась, что он был назначен на другую работу, которую не смог прервать ради нее. Однако насмешливые взгляды двух работниц и сожаление на лицах его товарищей сказали ей многое – надежда на лучшее была напрасной.

– Что, ищешь своего любовничка, Ханна-с-репой?

Она знала эту работницу, тощую козу с растрепанными волосами и длинным, крючковатым, как у ведьмы, носом. Она давно завидовала им и теперь праздновала свой триумф.

– Он больше не придет. Отослали его. Из-за вшей. Парень не мылся.

Это была подлая ложь. В лагере Григорий хватался за любую возможность, чтобы помыться. В мороз это было не очень большим удовольствием, но ради нее он старался изо всех сил, он не хотел, чтобы от него дурно пахло. Он даже волосы мыл.

– Да что ты говоришь! – набросилась она на женщину, та только рассмеялась.

Вторая работница сказала, мол, ей еще повезло, что все так хорошо закончилось. И это только благодаря фрау Мельцер, которая позаботилась о том, чтобы русский уехал.

О, как Ханна теперь ненавидела Мари Мельцер! Пожелать своей прислуге счастья в любви она не захотела, но сама с удовольствием забавлялась со своим мужем в ванной… Ханна это узнала от Августы, которая расписала во всех деталях, как вчера утром выглядела комната после супругов.

– Мне пора! – сказала она Герде и так сильно дернула тележку, что брякнула крышка на кастрюле.

Где он мог быть? Она не хотела расспрашивать работниц, они бы наверняка только позлорадствовали. Надзиратели пожали плечами, но она была совершенно уверена: они точно знали, где он, но молчали. Вероятно, Мельцеры запретили им говорить, где находится Григорий. Она глубоко вздохнула, поправила платок на голове и посмотрела в сторону бумажной фабрики Хайндла. Может, его перевели на работу туда? Или на фирму МАН, где сейчас дымят трубы? Ей страшно хотелось бежать туда, чтобы немедленно его разыскать. Сказать ему, что она любит его, что после войны непременно поедет с ним в Петроград. Даже если они не смогут видеться сейчас, когда закончится война, она отправится за ним. Григорий Жуков, так его звали. И уж если она знает его имя, то точно разыщет его в Петрограде.

Может быть, они посадили его в тюрьму? Мельцеры предъявили ему обвинение, и теперь он ждал своего конца. Выстрел в затылок. Виселица. Однако тогда бы и ее допросили. Нет, она не хотела верить, что Григорий умрет. Послезавтра, когда она снова пойдет на работу, она попытается расспросить его товарищей. И хотя они не знали ни слова по-немецки, они бы поняли ее.

Она катила свою тележку по дороге к вилле и злилась на снег, так обильно выпавший за ночь. Утром ей придется лопатой сгребать его, расчищая подъезд к вилле. Возможно, уже сейчас ей прикажут очистить дорогу, ведущую к заднему входу. Пока не было ни дворецкого, ни садовника, вся тяжелая работа сваливалась на ее плечи, в то время как Августа возилась с детьми, катала их на санках и лепила снеговиков. Вилла превратилась в детский сад, в доме были не только малыши Августы, но и близнецы, которые уже бегали на своих толстеньких ножках. А маленькая