Легионер. Век Траяна - Александр Старшинов

— Вы убьете Децебала? — спросила девушка. — Клянитесь, что убьете Децебала, и я покажу вам дорогу.

— Клянусь гением императора Траяна! — охотно пообещал Приск.

Девушка поднялась, махнула рукой и указала на тропу, что уходила вниз по склону.

— Сначала туда.

Несмотря на крутой спуск, тропа была довольно удобная. Слева и справа попадались остатки стен — их не подновляли годами, и никто в данный момент эти укрепления не охранял. То и дело над кладкой возвышались обожженные колья, и на них черепа — выбеленные дождями, они скалились молодыми крепкими зубами, зияли черными дырами от стрел и фальксов. У одного из черепов из пробитой стрелой дыры торчало перо.

— «Жаворонки»? — спросил Кука.

— Отпели свое, — кивнул Приск.

— Они погибли там. — Девушка махнула рукой в сторону северо-запада, где не видимый отсюда лежал фатальный для римлян перевал Боуты. — Ближе к закату.

— Куда ты нас ведешь?

— К Луцию.

Девушка привела их в свой дом — на узком плато крошечная хижина с единственной комнатой. Хижина топилась по-черному. Висели под стропилами пучки горных трав, кровать была застлана медвежьей шкурой, пол — козьей. К своему изумлению, легионеры увидели какое-то подобие римского домашнего алтаря. Но вместо ларов в углублении стоял череп.

— Это Луций, — сказала девушка и погладила череп.

Костяной купол так и блестел, видимо, каждый день рука хозяйки касалась головы погибшего легионера.

— Он погиб на перевале? — спросил Приск.

— Умер через три месяца. От раны.

Так и не назвавшая своего имени хозяйка накормила римлян кашей и козьим сыром. Она то напевала, то улыбалась и начинала шептать.

— Она нас не прикончит ночью во сне? — шепотом спросил Кука. — А может и отравить… Очень странная девица.

На самом деле их новой знакомой было лет двадцать пять, то есть была она давно уже взрослой женщиной, но вела себя так, будто ей лет пятнадцать. Что-то детское, беззащитное было в ее лице и жестах. Видимо, события десятилетней давности так ее поразили, что она навсегда душой осталась в прошлом.

— Я друг Луция! — объявил вдруг Кука, хотя только затуманенный разум мог поверить в дружбу юного смуглого легионера с несчастным «жаворонком», которому сейчас должно было быть уже за тридцать. — Его лучший друг!

— Я знала это с самого начала, — кивнула девушка. — Луций мне это сказал во сне. Ты его друг! — Она указал на Куку. — И ты тоже лучший! — повернулась к Приску.

Гаю ничего не оставалось, как кивнуть подтверждающе.

Ночью, когда полная луна взошла над вершинами, девушка вышла из хижины и стала что-то говорить. Как сумел понять Приск, девушка договаривалась с духом Луция, чтобы тот не мешал ее встрече с его лучшим другом. Кука тут же поднялся и шагнул к порогу. Приск ухватил его за руку.

— Будь осторожен! — остерег товарища Приск.

— Я буду нежен, — прошептал Кука и скользнул наружу.

В следующий момент послышался гневный крик, и Кука влетел назад в хижину с расцарапанной физиономией.

— Иди! — указал он на Приска пальцем. — Луций сказал своей красотке, что это должен быть ты.

* * *

Она ждала его в небольшой пещере рядом с хижиной, здесь были накиданы еловые ветви и поверх постелена баранья шкура.

Глаза девушки светились в темноте. Как будто она была оборотнем, светлоглазой волчицей.

Наверное, в этой пещере она обнимала Луция, когда была совсем девчонкой. Теперь зрелая женщина, истосковавшаяся по мужской ласке, звала нечаянного гостя.

Ласка пальцев, скользящих по коже, жар дыхания, сдавленный шепот:

— Тебя послал Луций, я знаю.

Ее ногти впились в кожу на спине, зубы — в шею, когда он вошел в нее. Она выгнулась, как лук, у которого до предела натянули тетиву. И зарычала, очень быстро достигнув Венериного спазма.

— Луций… Луций, — повторяла она, требуя все новых и новых ласк.

* * *

Они вернулись в хижину только на рассвете. Приск видел, как девушка погладила в очередной раз череп. Видимо, покойный Луций не должен был ревновать свою любимую к своему другу.

Наутро девушка повела их по тропе наверх. На вершине она указала внизу на тонкую светлую полоску.

От вида, что открывался вокруг, захватывало дух. Снега еще не сошли с вершин и сверкали на солнце драгоценными камнями, тогда как ущелья тонули в синем сумраке.

«Если бы я был гениален, как Апеллес,[121] я бы мог это нарисовать», — подумал Приск.

Сердце его забилось как сумасшедшее.

— Вон тропа. Вы бы ее ни за что не нашли без меня. Когда спустимся вниз, я покажу вам проход. Там можно пройти только по одному, максимум по двое. Но вы как раз выйдете позади перевала Боуты.

— А где орел легиона? — спросил вдруг Приск.

Безумная мысль — найти золотого орла и вернуть в Рим — здесь, на вершине, показалась не такой уж и безумной.

— Орла унесли далеко на север, в земли агафирсов, в крепость на реке Марисос.[122]

Приск опустился на удобный выступ, достал таблички и принялся стилем намечать на воске окрестный пейзаж, особо тщательно прорисовывая тропу. Девушка положила сплетенные руки ему на плечо и наблюдала, как он рисует.

— Я видела такой же рисунок. Только лучше, — вдруг сказала девушка.

— Где?

— У Луция. Он делал его до той поры, пока Котизон его не убил.

— Ты же сказала, что твой Луций умер от раны, — напомнил Приск.

— Да, от раны, которую нанес Котизон. Он сбросил нас отсюда.

Она указала вниз рукой.

— Его. Потом меня. Я упала на его тело и потому не разбилась насмерть. Луций умер через несколько часов. Я выжила.

— А рисунок? Где он?

— Котизон его сжег.

Несколько дней Приск рисовал тропу, помечая перевалы, указывая действующие и разрушенные крепости. Подруга Луция проводила их всюду потаенными тропами.

— Похоже, мы можем теперь со спокойной душой возвращаться в лагерь, — сказал наконец Кука.

— А что делать с девушкой? — спросил Приск.

— Возьми ее с собой, посели в канабе…

Но на предложение уйти вместе с ними девушка энергично замотала головой:

— Ну нет! Как же я оставлю Луция одного?! Идите! Я буду ждать вас, друзья Луция! Ведь вы вернетесь! Да?

— Вернемся, — пообещал Приск.

На кровати, застланной шкурой, он оставил серебряный браслет с синими камнями, отмытый от крови в холодном ручье.

* * *

— Какую награду ты потребуешь от Адриана за этот чертеж? Сколько золотых? Чин центуриона? — допытывался на обратной дороге Кука.