Путь к Дюне - Фрэнк Герберт

Хотя люди и так уже мало на что надеялись, неудача, постигшая летучих мышей, повергла их в ужас. Дядя Хох посмотрел на солдат, затем перевел взгляд на племянника. Потом он поднял голову, в глазах его была жесткая решимость.

— Тихо! Помолчите все. — Он опустился на колени возле раненого племянника. Глаза сержанта блестели от слез… или от чего-то большего, чем слезы. — Мальчик должен услышать то, что я собираюсь ему сказать.

* * *

Элто лег на спину, прикрыл глаза и приготовился слушать слова, которые нарисуют яркую живую картину в его сознании. Сержант Витт уселся, сделал глубокий вдох, чтобы собраться и сосредоточиться, мобилизовать свое таинственное и зловещее искусство и разжечь в слушателях огонь воображения. Для того чтобы рассказать ту историю, какая была сейчас нужна этим людям, бард должен быть в безмятежном состоянии духа, войдя в тот транс, какому обучались поколения рассказчиков. Этот ритуал подготовки сделает историю доброй и чистой.

Фульц и Скович, неловко поворочавшись, подошли, в конце концов, ближе. Им тоже хотелось послушать, что расскажет сержант Витт. Но его голос подействовал на них как ушат холодной воды.

— Отойдите, это опасно, — грубо сказал он.

— Опасно? — Фульц расхохотался, подняв грязный палец к потолку и обведя им глухие каменные стены. — Расскажи это кому-нибудь другому.

— Ну хорошо, — печально согласился Хох, в душе жалея о том, что воспользовался всеми своими связями, чтобы племянника взяли в элитные войска. Этот юноша, этот мальчик, все еще чувствовал себя здесь чужаком, но — какова ирония жестокой судьбы — именно он вовремя оказался на линии огня и уничтожил одну из харконненовских гаубиц, проявив больше мужества, чем иные бывалые вояки.

Сейчас Хох Витт не ощущал ничего, кроме чувства надвигавшейся огромной — и невосполнимой — потери. Этот прекрасный добрый мальчик, исполненный не только собственных надежд, но и надежд своих родителей и дяди, умрет здесь, так и не раскрыв своих чудесных дарований. Он оглядел пещеру, всмотрелся в лица других солдат и, увидев на их лицах предвкушение и восхищение, испытал мимолетную гордость.

Там, в глуши планеты Жонглер, где прошло детство и юность Хоха Витта, жили рассказчики совершенно особого рода. Даже местные жители подозревали «бардов» в колдовстве и опасном образе мыслей. Они могли плести истории, как смертельно опасную паутину, а для того чтобы сберечь свои тайны, им приходилось многого остерегаться и прикрывать свое искусство флером мистики.

— Скорее, дядя, — попросил Элто тихим прерывающимся голосом.

Сознавая всю неотвратимость того, что он собирался сделать, дядя склонился к уху племянника.

— Ты помнишь, с чего всегда начинаются мои истории? — Он взял молодого человека за пульс.

— Ты всегда предупреждал нас, чтобы мы не слишком верили и всегда помнили, что это всего лишь вымысел… иначе история может стать очень опасной. От нее можно сойти с ума.

— Я снова повторяю это сейчас, мой мальчик. — Он обвел взглядом солдат. — И говорю это всем, кто меня слушает.

Скович насмешливо фыркнул, но остальные хранили серьезное молчание. Может быть, они думали, что это предостережение — всего лишь часть истории, часть иллюзии, которую должен был создать бард.

Немного помолчав, Хох вспомнил методу воспоминания бардов, способ переноса сведений и сохранения их для будущих поколений. Он вспомнил планету Каладан, вызвав у себя в памяти ее образ во всех мельчайших деталях.

— У меня когда-то была моторная лодка на подводных крыльях, — произнес он, мягко улыбаясь. Дальше он начал рассказывать, как плавал на этой лодке по морям Каладана. Он пользовался голосом, как художник пользуется кистью, тщательно выбирая слова — будто смешивая нужные краски. Он обращался к Элто, но история гипнотически окутывала весь кружок слушателей словно дым костра.

— Ты и твой отец вместе со мной выходили в море на недельку порыбачить. Какие это были деньки! Мы поднимались с рассветом, забрасывали сети и вытаскивали их только с заходом солнца, и каждый день отделялся от другого золотистым ободом несравненных солнечных лучей. Мы наслаждались созерцанием моря больше, чем ловом рыбы. Товарищество, дух приключений и борьба с забавными неприятностями объединяли нас, делали одним целым.

В этих словах, точнее, за ними, скрывался молчаливый сигнал: Вдыхайте соленый запах моря, ощутите йодистый аромат высыхающих водорослей… Слушайте шепот волн, плеск рыбы, которая так велика, что мы никогда не смогли бы целиком втащить ее на борт.

— Ночью, когда мы стояли на якоре в островных водорослях океана, в полном уединении, мы допоздна засиживались на палубе, мы — все трое — играли в трик-трак на доске, сделанной из плоской жемчужной раковины и абалона. Фигурки были вырезаны из белого, как слоновая кость, клыка каладанского моржа. Он водится в южных морях, помнишь?

— Да, дядя. Я помню.

Все остальные тихим ропотом тоже выразили свое согласие. Слова барда были для них такой же истиной, такой же реальностью, как и для молодого человека, к воспоминаниям которого Хох обращался.

Слушай усыпляющую, трепетную песнь невидимых существ, прячущихся в тумане, что колышется над спокойной водой.

Покрывало боли, окутывавшее Элто, начало рваться, рассыпаться на куски и спадать — слова дяди уносили его в иное время, в иной мир, избавляя от ада действительности. Сухой, словно трескающийся воздух, казавшийся раньше темным, вдруг начал светлеть, в нем появились влажный туман и прохлада. Юноша закрыл глаза и ощутил ласковое прикосновение каладанского ветерка к щеке. Он обонял родной туман Каладана, ощущал падение капель дождя на лицо, чувствовал, как морские волны ласково целуют ему ноги, когда он стоит на каменистом берегу у подножия замка Атрейдесов.

— Когда ты был совсем маленьким, ты очень любил падать животом на воду — как ты плескался, как смеялся от восторга. Ты помнишь это? Ты помнишь, как ты и твои друзья голышом плавали в ласковом море? Помнишь?

— Я… — Элто слышал, что его голос сливается с голосами остальных, становится одним целым с ними. — Мы помним, — с тихим смирением повторили люди. Воздух в пещере был тяжелым и спертым, в нем осталось очень мало кислорода. Погас еще один плавающий светильник. Но люди не замечали всего этого. Они стали нечувствительны к боли.

Смотри, как крылатая лодка словно бритва рассекает морскую гладь под ослепительным солнцем, а теперь она несется по волнам сквозь шквал под серым хмурым небом.

— Мне всегда нравилось кататься на пятках, держась за трос, — сказал Элто, слабо улыбнувшись от воспоминания этого чудесного счастья.

Фульц кашлянул и выдохнул свое воспоминание:

— Летом я всегда жил на ферме, где занимались сбором параданских дынь. Ферма стояла возле самого моря. Вы когда-нибудь пробовали дыню, только что извлеченную из воды? Во всей вселенной нет ничего слаще.

Даже Диган, еще не вполне пришедший в себя, всем телом подался вперед.

— Однажды я видел элекрана. Это было ночью, и зверь был далеко — о да, они редко встречаются, но они и правда существуют. Это не просто матросские байки. Выглядит как электрическая буря, но живая. Мне повезло, это чудовище не приблизилось ко мне.

Хотя совсем недавно стрелок бился в истерике, сейчас его слова были исполнены такой строгой и торжественной сдержанности, что никому не пришло в голову сомневаться в его правдивости.

Погрузись в воду и плыви; почувствуй, как ласкает она твое тело. Представь себе, как ты целиком, с головой погружаешься в море. Оно принимает тебя, нежное и теплое, как материнские объятия…

Две летучие мыши, которые до этого висели вниз головой на потолке, сорвались и упали вниз, задохнувшись. Живительный кислород подходил к концу.

Элто вспомнил дни, когда он бывал в городе Кала. Вспомнил, как дядя рассказывал свои истории, когда вся их семья собиралась вместе. На каком-то определенном этапе каждой такой истории дядя вдруг обрывал себя и заканчивал рассказ. Он никогда не уставал говорить слушателям, что это всего лишь выдуманная история.

Но на этот раз дядя Хох не стал прерывать свою историю.

Поняв это, Элто испытал укол страха, словно спящий человек, не способный очнуться от ночного кошмара. Но потом он покорился. Ему было нечем дышать, но он вдруг сказал себе:

— Я окунаюсь в воду… я ныряю и погружаюсь все глубже и глубже…

Все запертые в пещере солдаты слышали волны, вдыхали их мелкие брызги и вспоминали ласковый шепот каладанских морей.

Шепот становился все громче и громче, пока не превратился в оглушительный рев.

* * *

В бархатной темноте живительной ночи Арракиса двигались неясные тени. Фрименские разведчики рассыпались по гребню Защитного Вала, прячась за грудами щебня и крупными осколками породы. Защитные костюмы, мягко облегавшие тела, позволяли им, как жукам, мгновенно спрятаться в любую расщелину.