Книга домыслов - Эрика Свайлер

– Господи! – прошептала Энола. – Алиса Мак-Эвой в тебя влюбилась.

Я надеялся, что так оно и есть.

Пока мы ехали, наш автомобиль кренился и ходил ходуном. То и дело приходилось объезжать огромные лужи, упавшие ветви деревьев и много других препятствий.

– Останови. Лучше я сяду за руль, – сказала Энола, кладя руку поверх моей.

– Нет.

Хемлок-лейн была затоплена. Лужайки перед летними домиками превратились в настоящее озеро. Крутой поворот налево – и мы стали отдаляться от океана. Автомобиль взбирался по холму, на котором стоял монастырь, где святая братия сейчас наверняка читала молитвы, которые полагается произносить во время шторма.

– Черчварри – потомок Рыжковой. Именно он меня разыскал. Он должен был знать.

– О чем?

– Ни о чем.

– Тот книжник? – не унималась сестра.

– Да. Ты разорвала рисунки карт Таро, которые принадлежали его предку.

– Блин! – произнесла она, но как-то вяло.

А у меня не было сил все ей объяснить. Раньше я думал, что найду в конце пути Фрэнка, поскольку портреты хранились в его семье. То, что моя мама передала ему перед смертью свои карты, я считал романтическим порывом или проявлением сентиментальности. Что может быть проще?

– Возможно, ты права, – сказал я. – Возможно, ему с самого начала что-то было от меня нужно, вот только черт меня побери, если верны мои догадки относительно того, что именно.

Дорога делала крутой поворот. Мое почтение Роберту Мозесу[19]! Сумка Дойла, скользнув по сиденью, ударилась о дверцу.

– Он может зациклиться на вас, – тихим голосом произнес Дойл. – Вы имеете талант притягивать людей.

Я посмотрел на отражение парня в зеркале заднего вида.

– О чем ты?

– Я слыхал о вашей семье еще до того, как попал к Роузу. Сначала я не знал, что это вы, но потом Энола кое-что рассказала, я увидел, как она плавает, и все стало на свои места. В вашу мать по уши влюбились и ваш отец, и мистер Эвой.

Фамилию Фрэнка он произнес почему-то с уважением, что совсем не вязалось с тем, что мы недавно жгли его вещи. Дойл кашлянул.

– То же со мной. Энола запала мне в душу. Понимаешь? Том, похоже, в нее влюблен. У вас, ребята, есть талант привлекать к себе людей.

Энола шлепнула рукой по обивке сиденья и визгливым голосом воскликнула:

– А не пошел бы ты с этим своим «запала в душу»! Что ты слышал о нас и от кого?

Дойл вытянул руку вдоль спинки заднего сиденья и нервно забарабанил по ней пальцами. На концах его пальцев вспыхивали крошечные искорки.

– Я некоторое время работал в шоу, колесившем по обеим Каролинам. У нас там был парень по имени Дейв. Он прыгал с вышки в бассейн. Крутой мужик. Так вот, в перерывах он любил рассказывать старые цирковые байки. Он первым рассказал мне о семье, женщины которой называли себя русалками, потому что могли очень долго оставаться под водой. Вот только каждая из них рано или поздно тонула. – Дойл пожал плечами. – Он говорил, что это как с Летающими Валленда. Долгая история и много несчастных случаев… Как-то так.

Энола резко повернулась на своем сиденье.

– Какого черта ты мне раньше об этом не рассказывал? Или считал, что мне знать не следует?

Свет фар высветил нечто, перегораживающее дорогу, – очень большое, но плохо различимое из-за дождя. Объехать преграду было невозможно, так как с одной стороны возвышался холм, а с другой был склон, полого спускавшийся в долину. Я ударил по тормозам. Вспышка молнии. Олень. Колеса заскользили. Черт! Вода. Зад машины занесло. Я крутанул руль. Энола завизжала. Дойл выругался. Ремень безопасности впился мне в живот, а нас продолжало разворачивать. Вдалеке призывно сверкали огни города. С заднего сиденья донесся громкий хруст. Из рук Энолы что-то вылетело. Карты! Они, разлетевшись, попадали на приборную доску и нам под ноги. Наконец колеса нашли за что зацепиться, тормоза сработали и машина остановилась.

Мы тяжело дышали, хватая ртами воздух. «Никто не ранен? Все в порядке? Блин! Блин! Все хорошо. Руки-ноги целы», – говорили мы друг другу приглушенными голосами. Оставшийся отрезок пути, спуск с холма, мы преодолевали очень медленно. Трупа оленя мы больше не видели. На следующем пологом участке, перед очередным склоном, я остановил машину. Осколки лампочек Дойла покрывали заднее сиденье. Он сметал их в кучу, а Энола тем временем подбирала карты. Что-то прилипло изнутри к лобовому стеклу, к мокрому пятну, которым стала капля, проникшая в салон автомобиля. Карта. Ногтем большого пальца я поддел ее. Темный фон, возможно черный… Трудно сказать. Высокое здание. Вспышка молнии. Я узнал карту. Она стала ветхой, но это была все та же карта, которую Пибоди перерисовал в свой журнал. Не марсельская колода. Не колода Уэйта. Я провел пальцем по нарисованным скалам.

– Отдай!

Энола вырвала у меня Башню.

Глава 26

Шарлотт заволокло густым дымом: горели мох и валежник. Хотя по слухам город быстро развивался и процветал, на поверку оказалось, что Шарлотт не очень отличается от большой деревни. Он стоял на пересечении двух дорог – Трайонской и Трейдской. Как раз на перекрестке было возведено величественное здание суда с восемью кирпичными колоннами вдоль фасада, вздымавшимися на добрых десять футов. Перед зданием суда шумел рынок, огороженный невысокой каменной стеной. Люди здесь отличались упрямством и стойкостью. Они пережили войну и ничего не забыли.

Пибоди называл таких людей мужланами. Надеясь попасть в многонациональный город с развитой промышленностью, он был очень разочарован неказистостью и малыми размерами Шарлотта.

– Мне сказали, что здесь находится сердце местной промышленности. Самые светлые умы Юга родились в Шарлотте. Так мне сказали. И вот мы здесь, а перед нами – тихое болото. Попомни меня, Амос: если поверишь россказням завсегдатаев таверн Нью-Касла, ни к чему хорошему это не приведет. Надо было направляться прямиком в Чарльстон, а здесь только время зря потеряем.

Раздосадованный, Пибоди стукнул затянутой в кожаную перчатку рукой по стене фургона.

Утром у костра он сказал членам труппы следующее:

– Сделаем все от нас зависящее. Культура – это целительный бальзам для души. А рядом, друзья мои, – поглаживая себя по бортам камзола, произнес он, – находится город, который обделен культурой, носителями коей мы являемся.

Пибоди решил, что Амос и Эвангелина станут символами прогресса и просвещения.

– Вы есть свет мира, дети мои. Уверен, что, ежели кто-то из вас и допустит досадный промах, никто в городе этого не заметит.

Преследуемые воспоминаниями о дохлой рыбе, Амос и Эвангелина предпочли бы остаться в фургоне, а не перебираться в город, но Пибоди не хотел слушать никаких возражений. Месье и мадам Ферез поселятся в таверне, владельцами которой были капитан Кук (вероятнее всего, самозванец) и его супруга. Они должны садиться за стол разодетыми в пух и прах и вести себя так, как приличествует, по мнению Пибоди, самым утонченным особам. Его затея удалась. В шляпных магазинчиках, у портных и в таверне – где бы ни появлялись супруги Ферез, они вызывали живейший интерес. В конце дня, когда Амос и Эвангелина наконец уединились в своем номере в таверне Кука, они впервые смогли вздохнуть с величайшим облегчением.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});