Монарх от Бога - Александр Антонов

- Мы пристыдим Багрянородного, - заверил Стефан Мелентину. - Я вознесу голос на весь Магнавр о его недостойном поведении. Стыдно нам поклоняться такому божеству. - Тут Стефан распалился ещё больше и обрушил гром и молнии на голову своего отца: - Теперь и наш батюшка Лакапин ни во что не ставит своих сыновей Стефана и Константина. Словно мы ему чужие. Спасибо, матушка Мелентина, что открыла нам глаза на наших владык. Я понимаю боль Зои-августы, потому как сам испытываю подобную.

Стефан и Мелентина ещё долго склоняли имена Багрянородного и Лакапина, вскрывая всё новые их «пороки». В экстазе Стефан воскликнул:

- Я клянусь на Евангелии, святая Мелентина, что мы с братом добьёмся людского суда над порочимыми Багрянородным и Лакапином, мы обрушим на их головы гнев народа! - И, потеряв сутулость, одухотворённый царь Стефан полетел в Магнавр взывать к «людскому суду».

Прошло совсем немого времени со дня появления в Константинополе Мелентины, как в городе поползли слухи о бесчеловечном отношении императора Багрянородного к своей матери Зое-августе и о том, что император Лакапин собирается лишить своих сыновей царских титулов.

Настал час, когда грязные слухи дошли до Багрянородного и Лакапина. Константину поведал всё бдительный Гонгила.

- Божественный, бесчестные люди всюду чернят твоё имя, - начал преданный евнух. - Будто ты забыл свою мать и не отзываешься на её просьбы, не ездишь в монастырь, чтобы поддержать дух и здоровье матушки Зои-августы.

- Славный Гонгила, может, люди в чём-то и правы. Я давно не был у матушки. Но я знаю, что она пребывает во здравии. Запомни, однако, через два дня мы едем в монастырь.

Роман Лакапин по-иному воспринял слухи, которые передала ему супруга Мария. Она ударила его очень больно своей прямотой.

- Сказали мне мои приближенные, что ты надумал изгнать с царского престола сыновей Стефана и Константина. В чём они провинились пред тобой?

- Опомнись, Мария! Как можешь ты после сорока лет супружеской жизни обвинять меня в подобной мерзости? - вспылил Лакапин. - Да, двадцать лет назад я был против их воцарения. Но они же царствуют, и я им не мешаю! Хотя их царствование - одни нарекания, если не больше. Скажи спасибо Божественному, что он спасает их от позора.

- Вот-вот! И выходит, по-твоему, что они недостойны корон!

- Успокойся. Я этого не говорил и не скажу, пока стою на троне. Но ты же видишь, как они ведут себя! Только разгулы, увеселения, скачки, женщины! И всё время вокруг них вьются люди, близкие когда-то Константину Дуке, и их сыновья. Вразуми Стефана и Константина по-матерински, ибо меня они и слушать не хотят!

- От твоих поучений и я бы сбежала, - возмутилась Мария. - Ты и меня-то не чтишь. Зоя-августа тебе свет затмила.

Лакапин не ответил на последнее обвинение Марии. Может быть, так всё и случилось бы, не уйди Зоя-августа в монастырь. Да, он любил и любит Зою-августу, и хотя Мария не испытала супружеской неверности, но и теплоты от него не знала. Устав от обоюдных упрёков, они разошлись по своим покоям.

Роман не знал, передала ли Мария сыновьям суть их перепалки, но догадывался, что всё-таки передала, так как вскоре же после этого наступило полное отчуждение Стефана и Константина от отца. Они перестали выходить на совместную трапезу, их не было видно в царских покоях. Когда Лакапин встречался со старшим сыном Христофором и спрашивал его, не видел ли он Стефана и Константина, тот неизменно отвечал:

- Батюшка, я и представить себе не могу, где они пропадают.

Лакапин как-то зашёл в библиотеку к Багрянородному и спросил:

- Божественный, ты никуда не отсылал Стефана и Константина?

- Нет, пресветлый, но я слышал от Гонгилы, что они уплыли на скедии куда-то на охоту. Сказал бы мне, что за раздор у тебя с сыновьями?

- Кто-то пустил слух, что я хочу лишить их корон, вот и невзлюбили они меня.

- Ума не приложу, кому это нужно. И по моему адресу нелепые слухи ходят. Будто я не внимаю гласу матушки, зовущей меня. Завтра поеду к ней.

- Передай от меня тёплые пожелания. - И Лакапин с грустью добавил: - Я ведь люблю её, да уж не говори ей о том.

- Она знает. Что поделаешь, судьбе не угодно было свести вас.

На другой день ранним утром Багрянородный с Гонгилой и сотней гвардейцев, которых вёл Никанор, покинули Константинополь и помчались к Силиврии, в монастырь святой Каллисты. На этот раз Багрянородный миновал город, ночь провёл в пути и через день был в обители Святой Каллисты. Мать Зою-августу он нашёл в её келье. Она сидела у небольшого стола, перед нею лежала рукописная книга, и Зоя-августа что-то выписывала из неё на чистый лист пергамента. Она встала навстречу сыну, уже усыхающая от преклонных лет, но с ясными и живыми глазами, и уткнулась ему в грудь, потом подняла счастливое лицо.

- На этой неделе я трижды молила Господа Бога, чтобы прислал тебя. Слава Всевышнему, моя молитва дошла до него.

- Прости, что давно не был, матушка.

- Ничего, ничего. Я тут в молитвах пребываю, и ты всегда рядом со мной.

Константин хотел было спросить Зою-августу, не из монастыря ли прилетели в столицу черные слухи, но не стал нарушать общую радость.

- Теперь я буду чаще навещать тебя. Нынче год в империи будет спокойным, и почему бы мне не побыть возле тебя.

- Я буду только рада и покажу, сколько в нашей обители благих перемен. Кстати, Мелентина все свои грехи замолила, мы с ней дружим, как сестры. Как матушка Пелагия преставится, так мы Мелентину игуменьей поставим.

«Господи, матушка, ты святая, ты видишь в людях лишь добрые ростки», - подумал Багрянородный и всё-таки сказал:

- Недостойна Мелентина быть вашей настоятельницей.

Однако Зоя-августа осталась верна себе.

- Всякое зло добром очищается, сын мой. Сестры на неё не в обиде, если иной раз позволит себе лишнее.

- Ты, матушка, праведница и защитница всех сирых, даже если они недостойны. Живи по своим законам, родимая.

Багрянородный провёл в обители несколько дней. По утрам ходил вместе с монахинями и матерью молиться е новый храм. Осмотрел всё хозяйство монастыря. Стараниями Зои-августы и Мелентины в обители всё было приведено в образцовый порядок. Инокини не бедствовали. Константин помнил, что из государственной казны в обитель ежегодно делаются вклады. Он встретился с Мелентиной. Она была к нему почтительна, и в её глазах ни разу не сверкнул огонь неприязни, тем более вражды. Скрытности Мелентины мог бы позавидовать каждый хитрец и недоброжелатель. Повидал Константин и Пелагию. Он пришёл к ней в келью вместе с Зоей-августой. Пелагия представилась ему святой. Её глаза излучали некое тёплое свечение. Она умирала, но казалось, что только плоть её уходила от людей, душа же оставалась с ними. Голос у Пелагии уже угас, она лишь шевелила губами. Но все, что она пыталась донести до окружающих, ими было понято.

- Церковь тебя никогда не забудет, матушка Пелагия, - произнёс на прощание Багрянородный.

Константин уже свыкся с бытом обители, с чистотой её жизни. Пробыв среди монахинь неделю, он думал провести ещё несколько дней близ матери. Но в ночь со среды на чистый четверг пришёл к нему сон, который показался грозным и вещим. Будто бы в Магнавре началось некое столпотворение, все убегали из дворца, смешивались с толпой горожан и валом катились к бухте Золотой Рог. Там собравшаяся огромная толпа, и он среди неё увидели вдруг в бухте кипящую, как в котле, воду, вздыбившуюся холмом. На вершине того холма стоял Роман Лакапин. Он махал руками, что-то кричал, звал на помощь, и, обессиленный, стал медленно опускаться с холмом в пучину. А спустя мгновение вода в бухте засверкала гладью, и когда Багрянородный оглянулся, то вокруг не было ни души. Опустив голову, он побрёл в Магнавр, подошёл к закрытым воротам, начал стучать в них кулаками, кричать. С тем император и проснулся. Он провёл ладонью по лицу - оно всё было в липком поту.

Когда рассвело, Багрянородный оделся, пришёл к Зое-августе и рассказал ей о том, чему стал свидетелем во сне. Она погладила его по руке и сказала:

- Тебе пора уезжать, сынок. Там, в Магнавре, случилось несчастье.

- Но, матушка, это только сон! - воскликнул Багрянородный.

- Поезжай, родимый. Нынче и мне в ночь было то же видение: на моих глазах канул в морскую пучину Роман Лакапин.

- Вот как! Тогда я помчу в Магнавр, матушка! Когда двоим снится одно и то же, это уже не сон, а явь.

Спустя совсем немного времени, ещё и рассвет не наступил, Багрянородный покинул монастырь. В соседнем с монастырём селении к нему присоединился Никанор с гвардейцами, и колесница императора, сопровождаемая конной сотней, помчалась в Константинополь. На другой день, вновь проведя ночь в пути, также на рассвете император приехал в столицу. Утренний город жил обычной жизнью. Ничто не говорило о том, что в нём случились какие-либо потрясения. И в Магнавре было спокойно. Но эти тишина и благодать показались Константину обманчивыми. Он поднялся на второй этаж, но не пошёл на свою половину, а отправился в покои Лакапинов. Встретив в них слуг, спросил: