Леди удачи. Все пути… - Белоцерковская Марина

— Тетеньки, а тот дядька, он вам кто?

— Дядька? Э-э, Минька, да ты что-то знаешь! — Ксави притянула мальчонку к себе. — Ну-ка, ну-ка, давай, развязывай язычок!

— Тетеньки, а вы меня с собой возьмете? Я покажу… Я видел, — Минька заспешил. — Туточки недалече. А на конях и вовсе скоро доехать можно. Хозяина — Феофан прозвание. Побили его шибко.

— Погоди, смени аллюр, — Ксави встряхнула головой. — Кого побили? Феофана? Что за Феофан?..

— Не Феофана побили, а дядьку того длинного, с кружалами блискучими на носу. А Феофан трактир держит…

Через несколько минут прохожие едва успевали шарахаться к стенам домов над Яузой, провожая перепуганными взглядами двух летящих во весь опор всадниц. Причем первая, весело скаля белоснежные зубы, разгоняла народ в таких выражениях, что мужики только крутили им вслед головами, а бабы мелко крестились.

Глава 60

Я встретил Вас, И всё… (эпитафия)

Тихон Матвеич со смешанным чувством жалости и раздражения следил за Тюхой. Что за парень! Вроде руки-ноги на месте, и ростом Бог не обидел, а поди ж ты — топора в руках не удержит. И впрямь Тюха Верстовая, прости Господи! Унтер не выдержал:

— Доволе жердину-то калечить! — он забрал инструмент из рук новобранца. — И откель ты на мою головушку взялся? Поди-ка на кухню к Домне Васильевне. Может, она тебя к делу приспособит.

— Благодарю вас, — солдат печально поправил очки с треснувшим стеклом и, прихрамывая, побрел в дом.

На кухне было жарко. Дородная хозяйка большим половником размешивала варево в горшке, успевая отвешивать подзатыльники кухонной девчонке. Солдат кашлянул.

— Домна Васильевна, меня к вам прислали.

Женщина порывисто обернулась, едва не опрокинув горшок. Многослойные юбки всколыхнулись на бедрах, как морская вода во время шторма.

— Ваня! Вот славно, что пришел! А я ужо хотела посылать к Тихону Матвеичу за подмогой — сундуки передвинуть. Я и то сама один подвинула.

— Разве можно женщине тяжести поднимать? — Иван осуждающе качнул головой.

От подобной галантности в мощной груди хозяйки что-то ёкнуло. Прихлопнув источник звука обеими руками, она выдохнула сдавленным контральто, исходящим из недр ее существа, как рокот близкого землетрясения:

— Только ты, Иван Алексеевич, разумеешь, каково мне, — темные, как вишни, глаза заволокло слезой. — За мужем чахла, аки тростиночка от битья его смертного, а ноне без мужика и вовсе кончаюсь. Всё сама да сама…

«Тростиночка» всплеснула руками. Вокруг нее взметнулся вихрь. Девчонка застыла, раскрыв рот и прижимая к груди колотушку. Иван смущенно кашлянул и глянул на непрошенную зрительницу. Домна Васильевна на миг прервала свои причитания и, не без изящества развернувшись, хлопнула ту по затылку.

— Неча без дела стоять, чувырла! Брысь за дровами!

Девчонка испарилась. Хозяйка же обратила к Ване влажный взор.

— Иван Алексеич, не уезжал бы ты? Нешто твое дело — со шведами воевать? За тобой же глаз нужон. Нога-то небось болит, а? — она нежно погладила Ванино плечо, чем смутила его окончательно.

— Домна Васильевна, вы же знаете как я к вам отношусь, — Ваня растерянно поправил очки, — но я не могу распоряжаться собой. Еще день — и нас отправят дальше на север. Неужели я не хотел бы остаться? Я уже и сам жалею, что согласился на эту авантюру… — он в отчаянии уставился в окно.

Домна Васильевна не знала таких сложных терминов, как «авантюра», но из всего ученого вздора ее Ванюши она уловила слово «жалею» и жарко зашептала, задрав кверху симпатичный подбородок с ямочкой:

— Я откуплю!.. Уговорю!.. Оставайся!..

Иван завороженно уставился в ямочку и потерянно сказал:

— Но как же?.. И потом, меня ждут… меня ищут… Мне в Петербург надо.

— Кто тебя ждет?! — оскорбленно отшатнулась вдовушка. — Ты ж баял, нет у тебя никого?!

— Понимаете, Домна Васильевна, — прижал руки к груди Ваня, — мне необходимо их найти! Вы не подумайте чего, Бога ради, эти девушки…

— Девушки?!! — из глаз семипудовой Джульетты хлынули слезы с такой силой, что Иван оторопело застыл, забыв закрыть рот. — Девушки?!! И нога, значит не помеха?! — ее контральто понизилось до баса и приобрело опасное сходство с грохотом приближающегося шторма. — А сам слова-то какие сказывал: кабы не долг, да кабы своей волей!.. И добрая я, баял, и славная!.. А как остаться, так, значит, девушки!!!

Горе Домны Васильевны было столь разрушительным, что из всех домашних самоотверженности остаться возле этого вулкана страстей хватило лишь у Ивана.

Когда шторм отгремел, полузатопленный бурным потоком слез Ваня облегченно перевел дух и огляделся. Кухня напоминала корабль после кораблекрушения. В объятиях Ивана лежала вдовушка и, глядя на него сияющими мокрыми глазами, спрашивала:

— Так не поедешь? Истинно не поедешь, Ванюша?

Ваня обреченно вздохнул:

— Конечно, милая, — и поцеловал деревенскую Кармен в покрасневший носик.

* * *

Ребята загалдели и повскакивали с молодой травки.

— И впрямь тащит что-то, глянь, ребя! — Фимка загородился от солнца ладошкой. — Не соврал, кажись.

К ним вприскочку бежал мальчишка лет семи, обеими руками прижимая к груди какой-то сверток.

— Во, глядите, — он гордо развернул тряпицу, которой был прикрыт загадочный предмет. — А вы не верили.

Ребятня сгрудилась вокруг.

— И то книга! — удивленно протянул кто-то. — А маленька кака!

— У отца Прокопия поболе-то во на скоко будет! — разочарованно оттопырил губу Фимка, разводя руки на аршин. — И буквиц тута нету. Все листы ровно как мурашами усажены… Всё ты, Прошка, зазря хвалился. Мура́ это! — вынес он приговор. — Небось еще и от тетки попадет за унос-то?

— Не, не попадет, — тоненько протянул Прошка, огорченно глядя на свою неоправдавшую надежд диковину. — Недосуг им было. Дядька длинный книжицу как на лавку закинул, так боле и не вспомянывал. А тетенька Домна Васильевна опять ревела, ровно корова. Опосля я потихоньку на место суну.

— Ну, пущай его, — равнодушно сказал Фимка и, уже забывая инцидент, повернулся к ватаге. — Айда, ребята, в бабки на выгоне играть! Сёмке тятька таку бабку с ярмарки привез! Сёмка, покажь!

И загалдевшая в восторге стайка ребят снялась с места и со всех ног помчалась, вздымая босыми пятками тучки пыли.

Книга сиротливо осталась лежать в траве возле ограды.

* * *

Волверстон, закутанный по уши в плащ, сидел на стволе приготовленной на дрова сосны и, меланхолично покачивая ногой, мычал заунывную матросскую песенку. Песенка была тоскливой, как и глаза Нэда, и суровый северный пейзаж. Впрочем, так ли уж уныло было все, что окружало сей монумент? Отнюдь. Совсем рядом, в лагере, весело потрескивали костры, слышались оживленные голоса и взрывы хохота. Нэд не слышал этого. Мысли его бродили далеко — в Англии, во Франции, в Вест-Индии, а перед затуманенным взором маячила кое-чья веселая улыбка и лукавые зеленые глаза. Волверстон совсем размечтался, поэтому когда в его ладонь ткнулось нечто холодное и мокрое, Нэд подскочил так, словно под ним началось извержение вулкана.

— Черт! — заорал он и захлопал по голенищу сапога в поисках своего матросского ножа, но руку его мягко перехватили чьи-то громадные зубы, и Нэд услышал ласковое, но внушительное:

— Гр-рх!

— Крошка! — ахнул Волверстон. — Откуда тебя принесло, бродяга?

— Со «Святой Анны», конечно! — прозвучал веселый голос, и перед изумленным Нэдом, как чертик из табакерки, возник Жак Ренар.

Несколько секунд Волверстон, открыв рот, ошеломленно смотрел на хохочущего француза, потом помотал головой: