Реликт - Василий Головачёв

– Полгода – это скоро? А ведь сначала я действительно отдыхал, чувствовал себя заново родившимся. Исходил все брянские леса, удил рыбу, охотился… с фоторужьем. Как-нибудь покажу тебе великолепные снимки… Но потом был твой визит, и Тартар, и серый призрак… Встряска была такой, что Полина созвала консилиум невропатологов. Неприятная, скажу я тебе, штука – гипнолечение, не верь рекламе. Однако я вытерпел все.

– Понятно. – Диего остался бесстрастным и спокойным, таким, каким его знали всегда. Но в душе… Нет, он не задумывался над своими чувствами, характер уверенного в себе человека не приучил его к этому, но в душе он сознавал, как дорог ему Габриэль. Заместитель начальника отдела безопасности был частицей сознания, частицей собственного «я», и, не будь этой частицы, Диего знал – жизнь его была бы неполноценной. Точно так же, как стала она неполноценной после гибели Сташевского. Правда, тут они были равны: Сташевского в равной мере недоставало обоим. Да, встречи их редки, но так ли уж они важны? Память – вот главное, память и тонкий мостик биосвязи, позволявший чувствовать друг друга на громадных расстояниях, то, что когда-то люди назвали экстрасенсорной координацией или телепатией.

– Понятно, – повторил Диего. – А у нас тут закручивается пружина странных событий. С одной стороны, до сути многих загадочных явлений в сверхоборотне мы докопались, например: научились проникать внутрь его, вводить телезонды, нашли центры его памяти, определили механизм информационного накопления. Кстати, ты знаешь, из какого материала сделана оболочка оборотня? Гравихимики уже полгода воют от восторга. Это одна громадная молекула воды!

– Не воды, – поправил Диего Грехов мягко, – а гомополимера воды, а это совсем другое вещество, хотя и обладает некоторыми свойствами аш-два-о в определенных условиях.

– Все равно не могу представить, что оборотень на девяносто процентов состоит из воды! Ну а с другой стороны – глобальные процессы, идущие внутри его в необъятных его недрах, остаются нам неведомы. Тот же загадочный серый человек, кто он? Проглоченный оборотнем сапиенс или же симбиот споры, выполняющий какие-то определенные функции? Впрочем, если хочешь знать обо всем подробнее, я дам тебе копию отчета в ВКС, каждый месяц мы посылаем туда отчеты о ходе исследований. Будут вопросы – поговорим. Через полчаса у меня дежурство, не хочешь пойти со мной?

– Мог бы и не спрашивать, – сказал Грехов. – Патрулирование?

– Не совсем, но смысл тот же, увидишь.

– Я гляжу, работа у вас не прекращается и ночью. – Грехов кивнул на пульты, возле которых царило оживление.

– Нет, отбой в десять, вот и торопятся. Ночью все спят, кроме сверхоборотня. Ну что, пошли?

Сверхоборотень медленно вырастал в размерах – исполинский черный монолит, чудом сохраняющий свою форму эллипсоида вращения под давлением сотен миллионов тонн массы. Лишь вблизи становилось видно, что оболочка его изрыта ямками, бороздами, складками и буграми, словно сморщенная шкура древнего ящера. Да он и был ящером, древним, невообразимо древним реликтом эпох звездообразования!

– Впечатляет! – пробормотал Грехов, когда танк оказался накрытым ощутимо тяжелой тенью. – Или я отвык от него за полгода?

– Ну нет, – сказал Диего, поворачивая «Мастифф». – Привыкнуть к нему невозможно. И дело даже не в масштабах, подумаешь – гора высотой в километр, мы сами строим сооружения в десятки раз больше! Нет, проблема глубже, мы подсознательно догадываемся о мощи самого Конструктора; мы знаем, что она должна быть колоссальной, но какой? Какой?! Не потому ли стынет в жилах кровь, когда остаешься с ним один на один? И не потому ли нас тянет к нему, тянет не профессионально, как исследователей, вернее, не только профессионально, но и эмоционально – хочется потягаться с ним, сравниться, доказать, что и мы не пигмеи, не разумная протоплазма, мы – гиганты по духу!

– Может быть, – тихо проговорил Грехов. – Гиганты по духу и тем равны… Может быть, ты и прав, хотя я, честно говоря, просто не задумывался над этим. Но твоя концепция и уязвима: кто может знать, какие задачи волновали Конструкторов в те времена и какие цели появятся у нашего, когда он родится? Возвышенное и земное – удел человека, и оторваться от Земли, от антропоцентристского взгляда на вещи, от опыта человеческой культуры ты не сможешь, как бы ни хотел. И мысль, которая движет тобой, – это мысль идти вперед во имя всего человечества и во имя каждого человека в отдельности. А у него? Во имя чего жили Конструкторы? Во имя чего будет жить один из них, родившись в эпоху, в которой он будет одинок?

«Мастифф» медленно пересек границу тени и остановился у странной машины, напоминающей тяжелый старинный танк, только вместо пушки у него выдавалась вперед ферма с конструкцией, издали очень похожей на хищную морду. Машина достигала двадцати метров в высоту и метров пятидесяти в длину и все же выглядела ничтожной рядом с километровым «орехом» сверхоборотня. От нее веяло угрозой и мощью.

Диего долго молчал, сосредоточенно работая с пультом. Грехов не мешал ему, со смешанным чувством сожаления и восхищения рассматривая «танк». Он уже догадался, что это такое, – ТФ-эмиттер, превращенный жесткими обстоятельствами и умом человека в оружие, равного которому не было в мире ничего. Даже аннигилятор не шел ни в какое сравнение с излучателем скалярного ТФ-поля, преобразующего любое вещество и физические поля в кварко-глюонные облака.

«Но справится ли ТФ-эмиттер с ним? – Грехов оглянулся на угрюмую выпуклую стену сверхоборотня. – С тем, кому когда-то подчинялись звезды? Ведь Конструктор был почти всемогущим. Смешная мысль… страшная мысль?»

Диего сидел, откинувшись в кресле, долго смотрел на медленно отступающую к горизонту тень сверхоборотня, потом повернул голову к Грехову:

– Я боюсь его, Ри. Иной раз так хочется включить ТФ-эмиттер и – пафф! – Диего резко взмахнул рукой. – Может, ты и прав, у меня начинают сдавать нервы. Да и кто сможет остаться спокойным в ответ на это грозное молчание?! Холодное тяжелое молчание готового к прыжку чудовища! Да, я боюсь оборотня, не за себя лично и даже не за сто моих товарищей, терпеливо, шаг за шагом изучающих его. Понимаешь, я боюсь, что Земля слишком близко от Марса, Ри…