Вильгельм Завоеватель - Джорджетт Хейер

Как только появилась возможность, Рауль ускользнул от герцога и направился между палатками к тому месту, где, как ему казалось в пылу сражения, он видел Эдгара.

Он нёс в руках рожковый фонарь и фляжку с вином. Тут и там по склону холма видны были огоньки других фонарей, двигающиеся вперед-назад в поисках живых или раненых, и в слабом свете поднимавшейся луны горы мёртвых тел обретали свои силуэты.

Рауль увидел, что английские и нормандские монахи уже обходили раненых. Монах из Бека взглянул на него, когда он проходил мимо, и, узнав, посоветовал не ходить по холму без оружия.

   — Многие саксы ещё живы, господин Рауль, — сказал он, — и они весьма опасные люди.

   — Я не боюсь, — ответил Рауль.

Он осветил фонарём чьё-то изуродованное тело, которое лежало лицом вниз прямо у его ног. Широкие плечи и что-то во внешности, напоминающее Эдгара. Рауль наклонился и трясущимися руками перевернул тело. Это был не Эдгар. Он с облегчением вздохнул и пошёл дальше.

Его нога поскользнулась на чём-то липком, он знал, что это могло быть, но за этот день он видел столько крови, что она больше не вызывала у него отвращения. Или, может быть, он слишком устал, чтобы думать об этом, этого он не знал, но его веки отяжелели, а ноги болели. Ему нужен был сон и забытье, но даже это было не так важно, пока судьба Эдгара оставалась неизвестной. В его душе теплилась слабая надежда на то, что Эдгар был среди тех, кто бежал в леса на север. Он уже долго ходил по этому мрачному холму, но задача была слишком тяжёлой. Казалось, в подзвёздном мире не оставалось ничего, кроме мёртвых тел, неподвижно застывших в неестественных позах. Их были тысячи и тысячи, высокие и малорослые, старые и молодые — тысячи саксов, но среди них не было Эдгара.

Некоторые наёмники рыскали по холму, чтобы снять с мёртвых их драгоценности. «Нет, — подумал Рауль, — такая армия, как наша, не может не мародёрствовать».

Он прошёл мимо священника, склонившегося над умирающим воином. Священник смотрел на него с некоторой тревогой, а в сверкающих глазах воина была лишь ненависть. Рауль заметил, как он потянулся за своим ножом, но тут кровь хлынула у него изо рта и из носа, и он упал бездыханный, а священник тихо закрыл его глаза.

Кругом было очень тихо, неестественно тихо после шума и рёва боя. Один-единственный звук будто окутывал склоны холма — это был непрерывный стон, который, казалось, издавала сама измученная, истерзанная земля. Иногда можно было различить отдельный голос, иногда кто-то из раненых с трудом приподнимался и хрипло просил воды, но в основном этот стон был неразборчив, в нём сливались тысячи слабых голосов.

Чья-то рука схватила Рауля за щиколотку, но в пальцах не осталось сил. В лунном свете он заметил мимолётный блеск стали, но нож упал на землю. Рауль поспешил дальше. Что-то шевелилось у его ног; свет фонаря выхватил из мрака ночи исковерканное тело ещё живого человека. Рауль спокойно перешагнул через него, даже не почувствовав отвращения. Он вспомнил, как при Вал-ес-Дюне ему становилось плохо при виде куда менее ужасных ранений, и решил, что либо он стал бессердечным, либо чувства притупились из-за усталости. Если бы только он мог быть уверен в том, что Эдгар избежал смерти, тогда он не стал бы даже думать о том, чьи тела лежат на этом Сенлакском поле.

А потом он нашёл Эдгара. Как только он увидел его, то тут же понял, что всё это время, с того самого момента, когда ему было видение в Руане, он знал, что найдёт его именно таким, неподвижно лежащим у его ног с окровавленными золотистыми кудрями.

Он опустился на колени и приподнял Эдгара, пытаясь нащупать под разорванной кольчугой биение сердца. В свете фонаря было видно множество кровоточащих ран. Бровь Эдгара рассёк вражеский меч, кровь, струящаяся из этой раны, залила его лицо и стекала вниз, даже борода стала липкой от неё.

Раулю показалось, что он почувствовал слабое биение сердца. Он схватил флягу с вином и прижал её к губам Эдгара. Вино медленно просачивалось сквозь сжатые зубы, часть его, не попадая в рот, стекала на шею с уголков губ Эдгара.

Рауль поставил флягу на землю, расстегнул свой плащ и, сложив его одной рукой, сделал из него подушку для Эдгара. Затем он опустил на неё его голову и начал рвать свою тунику, чтобы перевязать зияющие раны.

Эдгар шелохнулся и поднял руку. Рауль наклонился над ним, чтобы лучше разобрать слова:

   — Что-то с моими глазами... Я не могу их открыть.

Рауль вытер кровь и перевязал голову Эдгара полоской шерстяной ткани. Он взял ладони друга и стал растирать их. Горе сдавило его горло, где-то в глубине души родилось странное чувство безысходности и полностью захватило его. Он снова взял фляжку и влил ещё немного вина в рот Эдгара.

Голубые глаза открылись. Эдгар смотрел на него.

   — Они уступили, — сказал он.

   — Я знаю, — ответил Рауль, голос его звучал тихо, но спокойно. — Не думай об этом.

Он оторвал ещё одну полоску от своей туники и постарался остановить кровь, сочившуюся из глубокой раны на плече.

Глаза Эдгара заблестели, он узнал друга.

   — Рауль, — сказал он, — я видел тебя. Ты скакал прямо на меня, твоё копьё против моего топора, точно так, как ты когда-то предсказывал, давным-давно.

   — Я не знал, что это ты, до тех пор, пока не оказался прямо над тобой. Ах, Эдгар, Эдгар! — Рауль склонил голову, охваченный глубокой печалью.

   — Всё закончилось, — медленно сказал Эдгар. — Гарольд погиб.

Он пошевелил головой, будто от сильной боли.

   — Скоро я тоже последую за ним.

   — Нет, этого не будет! — Рауль ослаблял ремни, стягивающие кольчугу Эдгара. — Нет, Эдгар! Ты не умрёшь.

Но он знал, что это бессмысленные слова. Бесполезно было перевязывать раны, бесполезно вливать ему в рот вино через стиснутые сильные зубы.

Эдгар попытался улыбнуться другу, как бы успокаивая его.

   — Помнишь, я когда-то сказал, что герцог Вильгельм получит трон только после смерти Гарольда? Это было много лет назад. Я даже не помню когда. Но видишь, я оказался прав.

Он замолчал, и его глаза закрылись. Рауль сумел наконец снять с него кольчугу и теперь пытался остановить кровь, струящуюся сразу из трёх ран.

   — Оставь, Рауль. О Боже, неужели ты думаешь, что я хочу жить?

Рауль сжал его ладонь:

   — Я не могу позволить тебе умереть. Я знаю, знаю! Зачем мне об этом говорить? Лучше бы я тоже лежал здесь среди погибших, потому что моё сердце уже давно умерло!

   — Нет. — Эдгар приподнялся на локте, — нет, ты не должен умереть. Ведь есть Элфрида. Позаботься о ней.

Обещай мне! Теперь у неё никого не осталось. Мой отец убит, дяди тоже, оба они сражались плечом к плечу со мной. Я последний. Это было слишком хорошо... Гарольд — король, и Бог разгневался. Тостиг и Хардрад пришли, и мы уничтожили их в Стамфордбридже. Это было так давно. — Он поднял руку к лицу. — Моя борода вся слиплась... а, это кровь! Ну, неважно. Я надеялся, что ты придёшь, Рауль. Дружба — крепкая штука. Когда мы узнали о том, что вы высадились на наших берегах, я думал иначе, но не теперь, или, может быть, я слишком устал для того, чтобы ненавидеть.

Его рука слабо сжала ладонь Рауля, ему становилось трудно говорить.

   — Мы шли к Лондону, преодолевая лигу за лигой. Я не могу вспомнить. Через некоторое время мы уже ничего не могли видеть, кроме дороги под ногами, которая всё не кончалась и не кончалась. Потом мы отправились на юг, не дожидаясь Эдвина и Моркера. Гарольд молился в своём аббатстве в Уолтхеме, и тут мы узнали, что Бог разгневан, потому что, когда Гарольд вышел из часовни, башня обрушилась. Гирт предложил, чтобы он вёл войско вместо Гарольда, но Гарольд не согласился.

Из уголка его рта потекла струйка крови.

   — Как холодно... Солнце так медленно садилось. Нам была так нужна темнота, и мы все молились, чтобы Бог поскорее послал её, но он был зол на нас и задержал ночь. Если бы только Эдвин и Моркер сдержали своё слово! Если бы только Гарольд был жив! Мы бы выстояли до темноты. Мы могли, Рауль!

   — Я знаю это. Ни один человек ещё не сражался так, как вы. — Рауль снова приподнял его и, положив голову себе на плечо, укутал в плащ.

   — Нам приходилось отходить, но стену из щитов невозможно было пробить, ведь правда? Ты помнишь Элфрика? Он был рядом со мной, и его сразила стрела, но он не мог упасть, так близко мы стояли. Это было почти перед самым концом, когда мы окружили штандарт. Торкиль сказал, что день потерян, но это было не так. День был наш до тех пор, пока мы не сдавали холм, а Гарольд был бы жив, даже несмотря на то, что мы не могли больше двигаться. — Дрожь пробежала по его телу. — Стало хуже, когда в нас начали стрелять из луков. Но начинались сумерки, и мы думали... Но Гарольд погиб. Это был коварный шаг — приказать стрелять в воздух.