Комната убийств - Филлис Джеймс

Тоби открыл дроссель. Двигатель взревел, и мотоцикл устремился вперед. Под козырьком светились глаза водителя, он дрожал от наслаждения, ощущая навалившийся воздух, головокружительное наслаждение скоростью, возможность контролировать все. Впереди появился автомобиль, на высокой скорости выезжающий с боковой дорожки. Времени, чтобы затормозить или хотя бы осознать «вот она, эта машина», у парня не было. В течение секунды он оцепенело воспринимал окружающее, затем «кавасаки» врезался в правую сторону автомобиля, волчком перелетел через дорогу и ударился о дерево. Раскинувшего руки Тоби подбросило вверх, он рухнул на обочину дороги и остался там лежать. Мотоцикл раскрутило, и он отлетел на газон.

Следующие десять секунд стояла абсолютная тишина. Потом дорогу осветили чьи-то фары. Остановился «мерседес» и следом идущая машина. Торопливые шаги, восклицания, говорящие по мобильным телефонам взволнованные голоса. Обеспокоенные лица разглядывали сидящего в покореженной машине человека. Он лежал на руле. Люди сошлись на том, что следует подождать приезда «скорой». Подъехали еще машины. Спасательная операция началась.

На обочине покоился мальчик, очень тихо. Не было заметно ни ранений, ни крови. Окружающим казалось, что во сне он улыбается.

9

На этот раз больница оказалась современной и незнакомой Дэлглишу. Его направили в отделение справа, и в конце концов он обнаружил, что идет по какому-то полностью лишенному окон коридору. Больничного запаха не чувствовалось, однако этот воздух нельзя было спутать ни с каким другим: его будто очистили — неким научным методом — от малейшей примеси страха или болезни. Палату тоже искать не пришлось. Двое одетых в форму констеблей сидели у одной из дверей; при его появлении они встали и отдали коммандеру честь. Находящаяся внутри медсестра встала, тихо поздоровалась и вышла, закрыв за собой дверь. Он и Вулкан остались одни, лицом к лицу.

Мюрел Годбай сидела в кресле рядом с кроватью. Пластырь на левой руке, доходящий до запястья, и багровый синяк на левой щеке — вот и все повреждения. Солидный хлопковый халат в клетку. Она была совершенно спокойна. Блестящие, аккуратно причесанные необыкновенного цвета волосы удерживала на затылке роговая заколка. Зелено-желтые глаза уставились в лицо детектива с плохо скрываемой неприязнью пациента, к которому пришел очередной непрошеный посетитель. Страха в них не было. Дэлглиш не подошел к Мюрел.

— Как ваши дела? — спросил он.

— Жива, как видите.

— Полагаю, вам известно, что мотоциклист умер. Он сломал шею.

— Он ехал слишком быстро. Я не единожды говорила мисс Кэролайн, что следует поставить более понятные предупреждения. Однако вы пришли говорить со мной не об этом. У вас есть признание, написанное моей рукой. Это все, что я могу сказать.

Признание было исчерпывающим, хотя содержало лишь факты — ни извинений, ни раскаяния. Убийство планировалось заранее, в среду, после встречи доверенных лиц. В ту пятницу Годбай запаслась ведром, защитным халатом, перчатками, шапочкой для душа и длинными спичками. Также она взяла большой полиэтиленовый мешок, в который после могла все это сложить. Домой Мюрел не поехала; подкинув миссис Стрикленд до метро, она вернулась в музей. Ей было известно, что Талли Клаттон в пятницу вечером уедет на занятия, а утром Годбай подстраховалась и сняла трубку с городского телефона — на случай если кто-нибудь позвонит. Мюрел ждала в темноте гаража до тех пор, пока Невил Дюпейн не сел в «ягуар». Тогда она вышла вперед и позвала его по имени. Удивленный, но узнавший голос, Невил повернулся к ней лицом, и его тут же окатили бензином. На то, чтобы зажечь и бросить спичку, ей понадобилось несколько секунд. Последним звуком, выдающим присутствие человека, был ее собственный голос. Когда ей позвонила Талли, она только добралась до дома. Годбай успела переложить трубку, засунуть одежду в стиральную машину, отдраить ведро и умыться. Затем она опять поехала в музей. В выходные Мюрел оторвала от ведра ручку, смяла его, изрезала перчатки и шапочку для душа и под покровом темноты засунула их в мусорный контейнер.

Признание не сообщило Дэлглишу почти ничего нового, за исключением одного факта. Селия Меллок еще в Суотлинге на дух не переносила Мюрел, донимала ее и попыталась лишить рабочего места. Волосы у нее тогда были рыжие. Селия перекрасила свои волосы в желтый цвет уже позже; несмотря на это, когда Годбай вошла в Комнату убийств, чтобы избавиться от Меллок, узнавание было полным и взаимным. Для Годбай это убийство было удовольствием и необходимостью одновременно.

— Не понимаю, зачем вы здесь, коммандер, — сказала она. — Нам больше нечего друг другу сказать. Я понимаю, что сяду на десять лет. Я заслужила более долгий срок. И мне удалось сделать то, что я хотела, не так ли? Ради памяти своего брата Дюпейны не закроют музей. Каждый день его работы, каждый следующий посетитель, каждый новый успех — все это будет моей заслугой. И они это понимают. Только оставьте в покое мою жизнь. Вам по должности положено знать, что я сделала и как я сделала. Ну вот, вы знаете, вы своего добились. Это ваша работа; вам скажут, что вы молодец. Вам даже не полагается выяснять, почему я это сделала, однако я могу объясниться, пожалуйста — если мои объяснения кому-то принесут радость. Я об этом написала, все очень просто. Доктор Невил Дюпейн убил мою сестру — своей халатностью. Она позвонила ему, а он не приехал. Сестра облила себя бензином и подожгла. Из-за него она потеряла жизнь. Я не собиралась терять из-за него работу.

— Мы навели справки о жизни доктора Дюпейна до Лондона, — сказал Дэлглиш. — Ваша сестра умерла пятнадцать лет назад, через двенадцать лет после вашего ухода из дома. Вы за это время встречались с доктором Дюпейном? Насколько вы были близки с сестрой?

И теперь она смотрела ему прямо в лицо; ему не доводилось видеть такое сочетание ненависти, презрения и — да! — торжества. Дэлглиш поражался, что ее голос может звучать столь обыденно; таким же голосом она всю последнюю неделю отвечала на его вопросы.

— Я говорила: вам положено знать, что я сделала. Вам не положено знать, что я такое. Вы не священники не психиатр. Мое прошлое принадлежит мне. Я не собираюсь избавляться от него, подарив его вам. Мне кое-что известно о вас, коммандер Дэлглиш. Мне рассказала мисс Кэролайн после вашего первого приезда. Она знает такие вещи. Вы писатель, не так ли? Поэт? Вам недостаточно вламываться в жизни других людей, арестовывать их, добиваться их заключения в тюрьму, разбивать их жизни. Вы стремитесь понять их, проникнуть в их души, использовать их в качестве сырья. Меня вам использовать не удастся. У вас нет такого права.

— Да, у меня нет такого права, — сказал Дэлглиш.

Ее лицо словно расслабилось, его подернула печаль.

— Мы — вы и я — никогда не сможем по-настоящему узнать друг друга, коммандер Дэлглиш.

Уже находясь у двери, Дэлглиш опять повернулся к ней.

— Да, — сказал он, — не сможем. Но отличаемся ли мы в этом от других людей?

10

Палата Талли Клаттон, находившаяся в другой части госпиталя, была совсем другой. Дэлглиш вошел, и его охватил аромат цветов, победивший почти все другие запахи. Талли лежала в постели; ее голова была частично обрита и покрыта неуклюжей марлевой шапочкой, сквозь которую проглядывала толстая повязка. Она протянула коммандеру руку и улыбнулась:

— Какой вы молодец, коммандер. Я надеялась, а вдруг… Будьте добры, пододвиньте кресло. Понимаю, что у вас мало времени, но я хотела поговорить с вами.

— Как вы себя чувствуете?

— Гораздо лучше. Рана на голове не слишком серьезная. Ей не хватило времени на то, чтобы меня прикончить, не так ли? Врачи сказали, будто сердце у меня остановилась ненадолго, в результате шока. Хотя, если бы вы не приехали, я бы умерла. Когда-то я думала, что эта смерть не имела бы особого значения. Теперь я чувствую иначе. Мне непереносима мысль, что я не увидела бы следующую английскую весну. — Помолчав, она продолжила: — Я знаю о мотоциклисте. Бедный мальчик… Мне рассказали, что ему было всего девятнадцать лет, единственный сын… Я все думаю о его родителях. Наверное, вы могли бы назвать его третьей жертвой.

— Да, — сказал Дэлглиш. — Третьей и последней.

— Вам известно, что Райан вернулся к майору Аркрайту?

— Да, майор позвонил нам. Он подумал, что мы, возможно, захотим знать, где Райан.

— Конечно, это его жизнь, Райана. Наверное, ему так хочется. Только я надеюсь, что он как-нибудь найдет время об этом подумать — я имею в виду его будущее. Если они уже ссорились, то могут начать снова, а тогда… тогда все может оказаться куда серьезнее.

— Не думаю, что это повторится, — ответил Дэлглиш. — Майор Аркрайт к нему привязан. Он не допустит, чтобы мальчик попал в беду.