Бриллианты вечны. Из России с любовью. Доктор Ноу - Ян Флеминг

Виновата ли девушка в смерти Керима? Бонд вошел в столовую и снова встал у окна, вспоминая каждую минуту, проведенную вместе с ней, начиная с того момента, когда они встретились в «Кристэл Палас». Нет, он ни в чем не мог винить ее. Если она подослана к нему, то и сама не знала конечной цели игры. Не может быть, чтобы девушка в ее возрасте играла роль так расчетливо, хладнокровно, так правдиво. Может, их заговор должен был кончиться смертью Керима? Когда-нибудь Бонд узнает все подробности. Сейчас он был уверен в одном — Татьяна не была сознательной участницей этого заговора.

Бонд подошел к двери ванной комнаты и постучал. Дверь открылась. Татьяна вышла, и Бонд обнял ее. Девушка прильнула к его груди, и они стояли, прижавшись друг к другу, пытаясь теплотой своих тел прогнать призрак смерти Керима.

Наконец Татьяна отбросила голову назад, посмотрела ему в глаза и отвела с его лба прядь волос. Радость жизни вернулась к ней.

— Я так рада, что ты снова со мной, Джеймс. А теперь нам нужно поесть и начать нашу жизнь заново.

В девять часов появился Темпо и отвез их на станцию, где у перрона стоял «Восточный экспресс», словно замерший под слишком ярким светом дуговых ламп. Он попрощался быстро и холодно и исчез с перрона — и из их жизни — в глубине неведомого им существования.

Точно по расписанию прозвучал гудок, поезд тронулся и поехал, набирая скорость, по долине Савы.

Бонд снова сидел в купе, держа голову спящей Татьяны на своих коленях. Они миновали Винковци, затем Брод, и когда начало светать, поезд остановился в Загребе. После короткой стоянки путешествие продолжалось. «Восточный экспресс» с грохотом летел по долинам Словении, где яблоневые сады и горные шале так напоминали Австрию. Наконец показалась Любляна. Девушка проснулась. Они умылись и отправились в ресторан. На завтрак им подали яичницу, жесткий черный хлеб и кофе из одного цикория. За соседними столами расположились оживленные английские и американские туристы, возвращающиеся с Адриатического побережья, и Бонд с облегчением подумал о том, что к вечеру поезд будет в Западной Европе и третья опасная ночь миновала.

Он спал до Сезана. По вагонам прошли югославские пограничники в штатском, и Югославия осталась позади. Поезд остановился в Поггиореале, и Бонд впервые ощутил, что они возвращаются к светлой жизни — весело болтающие итальянские таможенники, беззаботная толпа на перроне. Дизельный локомотив лихо свистнул, в воздухе замелькали смуглые руки провожающих, которые долго махали вслед поезду, направляющемуся к Триесту и голубым волнам Адриатики.

«Мы ускользнули от них, — подумал Бонд. — Мы действительно ускользнули от них. Больше нам ничто не угрожает». Воспоминания последних трех суток остались где-то далеко. Татьяна заметила, что напряжение исчезло с его лица. Бонд опустил окно. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу и глядя на живописные виллы на побережье, яхты и быстрые катера, за которыми мчались на водных лыжах легкие загорелые фигурки.

Поезд простучал по стрелкам и въехал в Триест. Бонд не мог оторваться от окна. Он был счастлив. В порыве чувств он обнял Татьяну за талию, и они, улыбаясь, глядели на праздничную толпу. Солнечные лучи осветили огромные окна станции. Чистота и оживление, царящее на перроне, были по-особому праздничны по сравнению с темнотой и опасностью стран, оставшихся где-то там, за далеким горизонтом, в их прежней жизни.

До отхода поезда было еще много времени. В празднично шумящей толпе Бонд заметил мужчину, который шел по перрону не спеша, с любопытством оглядываясь по сторонам. Бонд почему-то решил, что это англичанин. Может быть, на такую мысль его навел бежевый поношенный макинтош — верный спутник английского туриста — или серые фланелевые брюки. Мужчина приближался к их спальному вагону, и Бонд мог рассмотреть заинтересовавшего его человека. В одной руке незнакомец нес видавший виды чемодан, локтем другой прижимал к телу толстую книгу и газеты. Бонд подумал, что он походит на атлета: широкие плечи, бронзовое лицо теннисиста-профессионала, возвращающегося домой после зарубежного турнира.

Подойдя ближе, мужчина поднял голову и в упор посмотрел на Бонда. Неужели они когда-то встречались? Бонд напряг память. Нет, он никогда не видел это лицо, потому что его нельзя было бы забыть: матовые, какие-то мертвые глаза, неподвижно и холодно смотрящие из-под белесых ресниц, — глаза утопленника. Странно, что они оживились, в них появился блеск, словно человек на перроне узнал Бонда…

Бонд почувствовал, что от этого взгляда по его спине пробежала легкая дрожь. Что было в нем — предостережение? Угроза?

Мужчина прошел мимо. Его туфли на резиновой подошве беззвучно касались платформы. Он подошел к вагону первого класса, взялся рукой за поручень и легко поднялся на верхнюю ступеньку.

И тут Бонд понял, что означает этот взгляд. Ну конечно! Судя по всему, М. решил перестраховаться и послал ему на помощь одного из зарубежных агентов. Вот что пытались сказать ему эти странные глаза! Бонд не сомневался, что через несколько минут они встретятся и обменяются паролями.

25. Галстук с широким узлом

Бонд решил не отходить от окна, чтобы не затруднять встречу. Он перебрал в памяти детали пароля, который состоял из нескольких безобидных фраз, но менялся каждый месяц. Агенты знали пароли всех месяцев — на год.

Поезд дернулся с места и медленно выполз из затемненной станции под яркий свет солнца. В конце коридора хлопнула дверь. Бонд не слышал шагов, но внезапно рядом с ним появилась высокая атлетическая фигура мужчины, только что проходившего по перрону.

— Извините, у вас не найдется спичек?

— Только зажигалка. — Бонд достал из кармана свой «Ронсон» и передал его мужчине.

— Еще лучше.

— Пока не кончится газ.

Бонд посмотрел в лицо стоящего рядом агента секретной службы. Толстые губы мужчины чуть раздвинулись в подобии улыбки, но удивительно — бледно-голубые глаза сохранили застывшее выражение.

Мужчина снял плащ у себя в купе, и сейчас на нем были поношенный красновато-коричневый пиджак, фланелевые брюки, светло-желтая летняя рубашка и синий с красными зигзагами галстук корпуса королевских саперов. Галстук был завязан широким виндзорским узлом. Бонд поморщился: он замечал, что чаще всего этот узел нравится тщеславным, грубым и невежественным. На этот раз Бонд решил отбросить предрассудки в сторону. На мизинце короткопалой широкой руки, лежащей на поручне, виднелся золотой перстень с непонятной надписью. Из грудного кармана пиджака торчал угол красного платка. На кисти левой руки были поношенные серебряные часы на старом кожаном ремешке.

Бонду был знаком этот тип людей. Учился в провинциальной частной школе, готовился к университету, и тут началась война. В армии попал, наверно, в контрразведку. После окончания войны не знал, что делать дальше, решил остаться в оккупационных войсках. Сначала служил в военной полиции, потом, когда старшие по должности демобилизовывались и отправлялись домой, был назначен в службу безопасности. Переведен в Триест, где спешно справился с работой. Решил остаться за границей и там пережить трудности первых послевоенных лет. Возможно, женился на итальянке. После того, как отсюда были выведены оккупационные войска, секретной службе понадобился резидент для этого, не слишком важного района. Поскольку он уже имел опыт работы, ему предложили этот пост, и он согласился. Ему не поручали ответственных заданий — он собирал кое-какую информацию в итальянской и югославской полиции, а также передавал в центр сведения, которые его просили передать. Тысяча фунтов в год. Спокойная тихая жизнь. И вдруг совершенно неожиданно прибыла шифровка с грифом «Совершенно секретно». Он, наверно, побаивается Бонда. Странное выражение лица, да и глаза какие-то безумные. Впрочем, такое характерно для агентов, постоянно живущих за границей. Но какие плечи, какая физическая сила! Вряд ли он годится на роль секретного агента, скорее — охранника. По-видимому, М. просто взял сотрудника службы в одной из стран, через которые пролегал маршрут поезда, и дал ему задание встретить Бонда.

Все эти мысли промелькнули в его голове, пока он рассматривал незнакомца.

— Рад встрече, — сказал Бонд улыбаясь. — Оторвали от повседневной работы?

— Прибыла шифровка — поздно вечером. Лично от М. Должен признаться я был здорово потрясен, старина.

Какой странный акцент! Интересно, в каком районе Англии он родился? Где-то в провинции, наверно. Может быть, в Ирландии? И что-то еще есть в его речи, не поддающееся определению. Скорее всего, из-за длительного пребывания за границей. И это ужасное «старина» в конце фразы! Действительно, он несколько смущен и, видимо, стесняется Бонда.

— Бывает, — кивнул Бонд. — Что в ней говорилось?