Королевство белок - Наталья Михайлова

Только тогда подвиг этой маленькой кошки нашел своих почитателей. Кабак сотрясся от хохота. Зоран молча сел на скамью и стал одергивать разорванную рубаху. Отчаянная девчонка, которая бросилась в драку за дурака-мужа, чем-то напоминала ему Иллу. Зоран повесил голову, ему захотелось домой. Так, с опущенной головой, Снодрек и привел его назад в замок.

Берест хотел рассказать им о переговорах с лордом, но увидел поникшего Зорана. От него несло вином, и Берест посмотрел укоризненно. Снодрек стал рассказывать, что случилось. Берест хмурился, и губы у него крепко сжимались, а во лбу прорисовалась складка. Зоран скучал по дому, по дочери и жене. А он, Берест, только что заключил с лордом Эйтолом договор, что приведет на помощь Годерингу полсотни клинков, снарядив их сам (большей частью на те деньги, что пожаловал ему недавно лорд Эйтол). Такова была цена, по которой Годеринг объявлял Пристанище вотчиной князя Береста и брал его под свою защиту.

В середине зимы маленький отряд вернулся в Пристанище.

Семеро всадников въехали во двор замка поздним вечером, почти ночью. У Береста сжалось сердце, когда он увидел в окнах огни. Пристанище, никем не охраняемое, было одиноко и беззащитно.

Ирица первой услышала ржание коней. Она всегда подолгу засиживалась за прялкой. В ее покое тускло горела лучина. Лесовице хватало света, и глаза ее по-кошачьи поблескивали в полумраке. Ирица никогда не пела за прялкой, как Илла, но любила прислушиваться к жужжанью веретена. И вдруг ржание коней во дворе… Ирица вскочила, а с улицы уже долетел громкий крик:

— Мы вернулись!

Это был голос Береста. Через несколько мгновений, сбежав с крыльца, она прижалась к его груди, к холодным пластинам доспеха. Он замер, сомкнув руки, не выпуская ее. Ирица слышала, как, наклонив голову, Берест шепчет ей на ухо:

— Соскучилась? Лесовица моя, а я-то еще больше…

Закрыв глаза, Ирица не видела, но чувствовала, как на холоде из его губ вылетают клубы теплого пара. В это время во дворе замелькали факелы. Приехавших встречали, принимали у них вспотевших лошадей, чтобы выводить их и поставить в денники, Зоран громко звал: «Иллесия! Илла!».

Илла, громко смеясь, повисла у Зорана на шее. Он подхватил ее на руки молча, с таким счастливым лицом, что глядя на них засмеялся и Энкино:

— А до меня тебе совсем нет дела, сестрица?

— Погоди, братец, потом и тебя поцелую! — пообещала Иллесия.

А Ирица все не поднимала головы от груди Береста, затихнув в его объятиях. Она чувствовала, что ему тревожно и грустно, что на сердце у него лежит тяжесть, но он хочет быть веселым, как все, и не портить радости встречи.

Наутро Береста никто не тревожил. Возвратившимся путникам дали отдохнуть. Усталый Берест крепко проспал всю ночь. Ирица хорошо разглядела свежий рубец, наискось рассекавший ему левую бровь и лоб. Она проснулась раньше и, сидя на кровати, смотрела на мужа, стараясь разгадать, что за груз у него на душе.

Когда Берест умылся и, с еще мокрыми прядями волос, сел есть, Ирица уже разгадала: приближается новая разлука.

Берест поел, и она подошла к нему.

— Вчера было время для добрых вестей, и все радовались. Одному тебе было печально. Расскажи теперь о плохих новостях. Нам опять придется расстаться?

Берест начал рассказывать. Говорил, что не знает, верное ли принял решение. Из полусотни бойцов, что обещал Берест своему покровителю в Годеринге, не все снова придут домой. А хорошее ли это дело — воевать в чужих краях за «вотчину князя Береста»? Пристанище останется без защиты, потому что взять с собой придется самых молодых, сильных и смелых. Из них только три десятка умеют держать в руках оружие. Правда, это отборные бойцы — бывшие невольники из казарм. Но недостающих придется набирать из добровольцев, которые еще год назад были рабами. Как пойдут в бой они, до сих пор не смевшие поднять головы? Какую цену они заплатят?

И князь Пристанища, назначивший эту цену за всех, в беспокойной тоске опустил голову.

— А как хорошо было, Ирица, когда мы с тобой были королем и королевой только в королевстве белок, — вздохнул Берест.

— Ты устал, — сказала Ирица, читая в его душе. — Потом, когда ты вернешься, ты отдохнешь. Я буду ждать… Ты прав, я чувствую, что ты прав. Не бойся.

— Я не буду бояться, — тихо пообещал Берест.

Внутренним взором Ирица увидела, как в глубине его души блеснула радостная искра надежды, которую сумела она заронить.

Днем была первая в Пристанище сходка. Жители собрались во дворе замка. Берест стал рассказывать, почему для защиты Пристанища, по его разумению, придется сперва послужить лорду Эйтолу. Берест не был уверен, что его вполне понимают. Он спрашивал себя, что будет, если нужного числа добровольцев не наберется? В дружине, в бывших бойцах из казарм, он был уверен. Эти, люди неробкие, не видали большой беды ехать воевать.

Берест вспомнил, как в дни основания Пристанища он собрал бывших рабов и хотел дознаться, есть ли среди них кузнец. Люди стояли, молчали, и никто не выходил вперед. Тогда Берест стал спрашивать каждого поодиночке и наконец нашел кузнеца, хмурого мужика с толстыми руками. Берест догадался, что страх выйти одному из толпы мешал ему отозваться. Они, недавние рабы, не умели выходить вперед.

И теперь, когда Берест кликнул добровольцев, у него замерло сердце. А люди топтались и переглядывались, глазами спрашивая друг друга: «Ты пойдешь?». Берест хотел дать им подумать и собирался отложить решение. Но тут из-за чужих спин выступил Вестр:

— Берест, я хочу!

На мгновение повисла тишина, потом шагнул еще один парень:

— Я тоже с тобой поеду.

Эти двое словно пробили какую-то брешь. Добровольцы выходили, кто молча и даже будто стесняясь, кто с коротким, подтверждающим решимость, восклицанием. Их набралось больше двух дюжин.

Берест почувствовал, что у него перехватило дыхание. Он обводил взглядом свой отряд из Пристанища — отряд сделавших шаг вперед.

В Годеринге, получив награду за победу над лордом Эрвудом, Берест позвал Зорана и Энкино: они обошли окрестные книжные лавки. Роль Зорана и самого Береста сводилась, правда, к тому, чтобы донести купленные книги, если их окажется много. Выбирал, разумеется, Энкино. Книгопродавцы таращили на посетителей глаза. Энкино не видел книжных лавок много лет, с тех самых пор, как попал в кухонные рабы в Анвардене. Теперь он был в каком-то смятении и, оглядываясь, называл незнакомые Бересту имена, как будто здоровался с незримо присутствующими в лавке людьми:

— Сардоник! Тернарий! Смотри, это Ренино!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});