Властелин рек - Виктор Александрович Иутин

уже потеряли человеческий облик, а ему тем временем был назначен такой обильный корм, что он даже не успевал от него избавляться. От множества рыбы, птицы, мяса, ягод, пирогов, вина и меда вскоре начало тошнить, и Боус поспешил тут же попросить Андрея Щелкалова отменить корм, на что царский дьяк отвечал:

— Для государя нашего это дело чести, и просить его отказаться от милости поить и кормить щедро дорогого гостя будет оскорблением…

Переговоры с Боусом еще только должны были начаться когда Черкас Александров с частью казаков прибыл во дворец к государю, таща за собой огромные тюки с пушниной. Архип, вперив очи в пол, тоже шел вместе с ними, хотя и не желал этого. Шагая по полутемным переходам и лестницам, мимо многочисленной стражи и вездесущих придворных, он чувствовал, как все сильнее, яростнее стучит его сердце. Но успокаивал себя — разве государь вспомнит его? В последний раз они виделись под Казанью, уже более тридцати лет назад. Быстрее бы это все закончилось…

Наконец они вступили в просторную, богато исписанную палату, от коей разом перехватило дух. Лишь мельком увидав на тронах государя и царевича Федора в золотых одеждах, казаки растерялись, начали толкаться, словно овцы в загоне, кто-то уже повалился в пол. Думцы, сидевшие по лавкам, усмехались, переглядываясь меж собой — не каждый день таких оборванцев во дворце увидишь!

— Здравствуй, великий государь! Здравствуйте и вы, бояре московские, — чинно произнес Черкас, кланяясь по обе стороны. Архип так и не поклонился, остался стоять прямо позади Черкаса, пристально глядя на государя, поразившись тому, как изменился, как постарел он за тридцать лет! На троне, сверкая золотом одежд, сидел оплывший дряхлый старик, коему, судя по всему, и осталось недолго. Иоанн внимательно изучал Черкаса, выслушивая его заученные торжественные речи. Едва заметным кивком поблагодарил он за преподнесенные ему огромные связки пушнины. Царевич Федор, заметно скучая, елозил в своем кресле, тяжко вздыхал.

— Мы, государь, под предводительством казаков Ермака Тимофеевича и Ивана Кольцо царя сибирского Кучума сокрушили, землю его захватили, многих иноязычных племен покорили и подвели под твою высокую руку! — наконец произнес Черкас, и бояре загомонили на своих местах, улыбаясь. Не все еще поняли, что земля Сибирская отныне принадлежит России…

Архип разглядывая издалека богатые перстни и посохи бояр, взглянул мельком на государя, и его разом словно плетью обожгло — Иоанн, сидя на троне, взирал прямо на него, пристально, тяжело.

«Узнал!» — мелькнула тут же мысль в голове Архипа, но он не стал отводить взгляда от Иоанна, но взирал на него без страха и трепета. Перед глазами Архипа оживало прошлое: плач сестры, кою юный государь насилует в хлеву у него на виду, бунт черни во время пожара в Москве, и рука Архипа ударом топора лишает жизни Юрия Глинского, родного дядю Иоанна… Всю жизнь Архип уходил от мест, где мог настигнуть или увидеть его Иоанн, и каждый раз государева властная длань меняла жизнь и судьбу Архипа. Архип думал всегда, что ненавидит его, потому об Иоанне он толком никогда не говорил, не обсуждая ни с кем ни государственных дел, ни самого Иоанна. Отправляясь в это посольство, Архип думал только о том, что так будет легче покинуть казаков, он был уверен, что Иоанн его не увидит и, уж тем более, не узнает. Но он узнал! Узнал!

— Благодарю вас за верную службу, — переведя взгляд на Черкаса, молвил государь. — Иван Кольцо, случаем, не тот атаман, который проказничал на Ногайской земле и приговорен к плахе?

— Видать, он и есть, государь, — замявшись, ответил Черкас, разводя руками.

«Неужели узнал?» — продолжал думать Архип, но Иоанн больше не взглянул на него — он слушал переговоры бояр с казаками. Думцы расспрашивали их о пути в Сибирь, о силе Кучума, а Черкас с упоением рассказывал им о пленении Ермаком царевича Маметкула:

— Маметкул, сыновец Кучума, молвил, что его предали соратники хана. Многие завидовали его силе и славе при дворе Кучума. Они, почитай, и сдали его Ермаку, думая, видимо, что атаман убьет Маметкула. Но он — почетный пленник, атаман с должным уважением обращается с Маметкулом, как с дорогим гостем!

— Передайте атаманам своим, дабы Маметкула доставили в Москву в целости, — приказал тут же Иоанн.

— Еще, государь, дозволь передать тебе просьбу атаманов наших, — продолжал Черкас. — В боях потеряли мы многих товарищей, мало осталось той силы, что возможет победить до конца сибирского хана. Исстрадались мы от холодов минувшей зимой, корма не всегда хватает, голодаем порой… Прислал бы ты, нам, государь, войска твоего, мы бы Кучума тотчас разбили! А вместе с ними прислал бы ты, государь, корма какого да одежи теплой.

— Ты сказал только что, мол, зимнего пути в Сибирь нет, верно? — вопросил Иоанн, сложив руки на толстом брюхе своем. — Стало быть, весною отправим людей с кормом и одеждою, о том прикажу сегодня же. А еще велю каждого из вас наградить на память золотыми монетами, а атаманам вашим доблестным жалую прощение свое во всех их грехах, в коих повинны они предо мною и державою — в остальном Господь их судить будет. Также жалую им шубы с царского плеча за верную службу.

Казаки гурьбой повалились на колени, благодаря Иоанна, поклонился и Архип, но лишь для того, чтобы опустить голову и не видеть на себе вновь пристального цепкого взгляда государя. А когда все же поднял глаза на мгновение, показалось Архипу (или нет?!), что государь, взглянув на него мельком, едва заметно ему кивнул. Архип тут же опустил лицо…

Как покидали казаки дворец, унося с собою подарки и награды, Архип и не помнил. Лишь потом, выйдя на свежий воздух, тряхнул головой, прогоняя видения прошлого. А казаки разочарованно обсуждали, что им тотчас не дали ни корма, ни людей.

— С чем же вы вернемся к атаману? Что скажем ему? — вопрошали мужики.

— То и скажем — сидеть нам до весны, ждать подмогу, — ответил Черкас и сплюнул себе под ноги. Архип стоял позади него, опустив голову. Ныне все для него поменялось — ежели нет подкрепления, и казаки на всю зиму останутся с малыми силами, то об отъезде Архипа не может быть и речи! Сейчас там каждый человек на счету, и покинуть отряд было бы непростительным предательством. Раздумал