Трубачи трубят тревогу - Илья Дубинский

В морозном воздухе, медленно опускаясь на поседевшие за ночь поля, лениво кружились хрупкие снежинки.

Нас продолжало неимоверно трясти. Мы терпели, зная, что дальше пойдет исправное шоссе. В Литине, вспомнив напутствие квартирохозяина, я послал Бондалетова попросить у Шкляра подушек, чтобы положить их под мое раненое плечо и под локоть Запорожца. Гражданин нэпман, забыв про свое обещание, и слушать ни о чем не хотел. Но Бондалетов не растерялся и именем революции произвел реквизицию. Эти подушки, выручившие нас, мы вернули Шкляру на пасху 1922 года, когда возвращались через Литин в полк.

Временно командовал частью Климов. Но вскоре он умер от тифа и был похоронен в Литине. Царев, через две недели после легкого ранения севший в седло, снова исполнял свои обязанности.

Западная печать, скрывая факт разгрома Палия, надеялась еще на то, что Тютюнник, проникший на территорию Волыни, подправит скверные дела Пилсудского. Редактор «Газеты львовской» Станислав Россовский, печатая «ошеломляющие» сенсации, сообщил, что Каменец-Подольск взят и эмигранты толпами возвращаются за Збруч, что атаман Заболотный захватил Жмеринку и большие силы повстанцев осадили Одессу. Даже воскресили Махно, давно уже шатавшегося по парижским кафе. Газета сообщила, что он хозяйничает в Тирасполе.

Окрыленный дутыми успехами петлюровцев, Волынский отряд генерал-хорунжего Янченко, при котором  находились Тютюнник и эмиссар Пилсудского пан поручик Ковалевский, в ночь на 4 ноября перешел границу. На Тетереве мелкие банды из Волынских лесов довели численность отряда до 1250 человек.

Но Тютюнника постигла та же участь, что и Палия.

8 ноября в районе Чеповичи диверсантов встретила кавдивизия Котовского. Получив первый удар, петлюровцы девять дней, уходя от погони, рыскали в лесах Волыни. 17 ноября котовцы окружили банду у Малых Минков — Звиздаля. После упорного боя, в котором пало больше 200 бандитов, остальные сдались. Советские кавалеристы захватили в плен петлюровскую администрацию: начальника гражданского управления Куриленко, министра торговли Красовского, эмиссара Пилсудского поручика Ковалевского, назвавшегося вначале атаманом Терещенко.

Сам Тютюнник позорно бежал с 30 всадниками. Участник этого похода подполковник Ремболович сообщает, что «с первыми выстрелами у Мал. Минков все устремили взоры на генерала Тютюнника. Он же, заметив вражескую конницу, карьером поскакал на запад, к советско-польской границе. За ним следом летели генерал Янченко, командиры бригад Сушко, Шраменко и конная сотня Хмары... Началась паника во всем отряде» [44].

По указке пилсудчиков в то же время выступили Булак-Булахович в Белоруссии и генерал-хорунжий Гуляй-Гуленко на Одессщине. Этих авантюристов постигла участь Палия и Тютюнника. Булак-Булахович, сопровождаемый Савинковым, был разбит в лесах Белоруссии, а атаман Гуляй-Гуленко — под Тирасполем.

Но битые мюнхаузены свое очевидное поражение изображали как большую победу. Особенно фантазировал подполковник царской службы Черный, возглавивший банду после ранения Палия. Он пишет, что имел много боев с «московскими частями, разбил пограничную охрану, учебную команду, роту пехоты, 8-й кавалерийский полк червонного казачества, 7-й конный полк, 2-ю бригаду червонного казачества, три отдельных отряда особого назначения, 57-й конный полк, батальон 515-го полка, уничтожил две чрезвычайки, в м. Курном повесил помкомвойск КВО»[45].

Надо отдать должное желтоблакитникам — они создали немало трудов о своих «подвигах». Выпущен ряд монографий, издана книга «Зимовый поход». Диверсии осени 1921 года — «второму зимнему походу» посвящен почти весь 3-й том сборника «За державнiсть» («За государственность»), изданного в Калише в 1933 году. Можно прямо сказать: перья петлюровцев превзошли их мечи.

К сожалению, в нашей советской печати почти ничего не рассказано о тех значительных событиях. Чем же объяснить, что в этом отношении петлюровцы оказались впереди? Тем, что для нас, учитывая наши масштабы, вылазка Тютюнника и Палия явилась лишь эпизодом, пусть и кровавым, но эпизодом. Для желтоблакитников в этом бандитском наскоке был весь смысл их жалкого существования. И они, выброшенные на свалку истории, постарались красочно разрисовать свои несуществовавшие успехи.

* * *

В госпитале, где не было рентгена, мы с Запорожцем не соглашались на ампутацию. Семивзорову, которого вскоре привезли в Муры (винницкий госпиталь), ногу отрезали.

Десять лет, с 1911 до 1921 года, донской казак провел в седле. Сначала в корпусе генерала Келлера дрался «за веру, царя и отечество» против австрийцев. Затем в корпусе Мамонтова проливал кровь за донских атаманов. Напоследок, осознав вину перед народом, в рядах червонных казаков, не щадя жизни, отстаивал дело рабочих и крестьян. Добросовестно заслужив отпуск, Семивзоров опасался ехать домой. Отважится ли теперь бесстрашный донец, уже безногий, вернуться в родную станицу, куда доныне ему «не было ходу»?

В госпитале мы с Запорожцем долго были прикованы к постели. Каждому из нас, извлекая обломки костей, сделали по четыре операции под наркозом. Лякуртинец приуныл. Рука в локте не сгибалась. А ведь он непрестанно мечтал о чапыгах плуга! 

В винницком госпитале лечили и нашего штаб-трубача Скавриди. Как бы ни потешались казаки над рвачеством Афинуса, мы знали, что он много помогал матери.

В природе каждого человека есть свое — основное и чужое — наносное. Свое всегда берет верх, особенно в моменты наивысшего испытания человеческих чувств. Разве «одесский арап» — так звали Скавриди в полку, — совершивший под Стетковцами подвиг, не раскрыл в тот день лучшие задатки своей души? Разве он, включившись в общий порыв, не выбросил из сердца вместе с животным страхом груз одесского дна?

От комкора раненым привезли наградные часы, а мне из полка — серебряную шашку с чеканкой на клинке: «За разгром Палия».

Бондалетов, круглые сутки проводивший у моей койки, восхищаясь подарком, говорил:

— Молодцы хлопцы. Об этой шашке они мне еще в Янушполе говорили. 

Однажды Бондалетов прочитал в палате раненым заметку из «Винницких вестей». «Разгромом банды Палия, — писали «Вести», — доблестное червонное казачество прибавило еще одну заслугу к славе своих победоносных знамен». Вскоре нам стало известно, что Литинский уездный исполком преподнес 7-му червонно-казачьему полку Красное знамя за разгром Палия.

К твердыням науки

Наконец весной я очутился в Киеве, куда меня перевезли из Винницы. Как-то на Александровской улице, недалеко от нынешнего Музея украинского искусства, мы встретились с Котовским.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});