Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Энн Райс

душу, я чуть не плакал. Я вновь обрел то, что так боялся потерять.

Я не знал, где мы, но смутно припоминал, что когда-то проходил здесь и уже видел эти громадные старинные особняки, садовые ограды, решетки на воротах и высокие башни с полукруглыми окнами. Вековые узловатые стволы древних деревьев, глухая тишина – не многим был открыт доступ сюда, небольшая горстка людей населяла этот огромный район в самом сердце Парижа, эти старинные дома с высокими сводчатыми потолками.

Арман вскарабкался на высокую каменную изгородь, ухватился за толстую ветвь многовекового дерева, протянул мне руку. Через мгновение я уже стоял возле него, мокрые листья касались моего лица. Перед нами из глубины сада вздымался многоэтажный дом с башней, едва заметной за пеленой дождя.

Проследив за моим взглядом, Арман прошептал: «Сейчас мы заберемся туда по стене, на самый верх».

«Нет… я не могу… Это невозможно!»

«Когда же ты наконец поймешь, что все возможно? – сказал он. – Поверь, это совсем легко. Помни: если ты упадешь, с тобой ничего не случится. Смело следуй за мной. И еще одно. Обитатели дома знают меня уже лет сто и считают обычным привидением. Поэтому, если они вдруг заметят тебя или ты сам увидишь их через окно, веди себя так, будто ничего не случилось, не разочаровывай и не смущай их. Ты понял меня? И ничего не бойся».

Я не знаю, чего боялся больше: карабкаться на страшную высоту по гладкой отвесной стене или быть принятым за привидение. Но у меня не осталось времени для размышлений: Арман уже полз вверх, упираясь ногами в трещины между камнями и хватаясь цепкими, как у обезьяны, пальцами за малейшие неровности и выступы. Я последовал за ним, как можно плотнее прижимаясь к каменной кладке и стараясь не смотреть вниз. Чтобы передохнуть, я повис на широкой резной арке над окном и там, сквозь запотевшее стекло, увидел темное плечо, рука с кочергой шевелила угли в камине; человек не видел меня и ничего не чувствовал. Я полез дальше. Мы поднимались все выше и выше и наконец добрались до темного окна на самом верху башни. Распахнув его резким рывком, Арман перелез через подоконник и протянул мне руку.

Я невольно вздохнул с облегчением. Потирая ушибленные локти, я оглядел странное помещение. Внизу, за окном, крыши домов мерцали серебром в полумраке и башни возвышались в гуще раскидистых, беспокойных крон. Вдалеке горела прерывистая линия ярких огней бульвара. Я зябко повел плечами: в комнате было холодно и неуютно, как и снаружи, но Арман уже растапливал камин.

Из груды негодной мебели он вытаскивал тяжелые кресла, легко ломал дубовые ножки и спинки. Это под силу каждому вампиру, но Арман был совершенно особенный – тонкий, изящный, невозмутимый. Он был вампир до кончиков ногтей. В нем не было ничего человеческого, и даже в его приятном мужском лице угадывался лик ангела смерти. Меня влекло к нему сильнее, чем к любому другому живому существу, за исключением, пожалуй, Клодии. Но Арман вызывал во мне иное чувство, более всего походившее на благоговейный страх. Он развел огонь, пододвинул мне тяжелое дубовое кресло, а сам опустился на пол возле каминной решетки и протянул руки к пламени.

«Я слышу жильцов дома», – сказал я ему; я наконец согрелся, и башмаки почти высохли.

«Значит, и я слышу их», – мягко заметил он. В его голосе не прозвучало ни намека на упрек, я сразу понял, что сказал глупость.

«А если они придут и найдут нас?» – спросил я.

«Просто скажи себе, что они не придут, – ответил он. – Забудь о них, как я. Мы станем говорить про этих людей, только если ты захочешь».

Я не смог возразить. Он рассмеялся и объяснил, что обитатели дома давным-давно наглухо заколотили вход в башню и уже много лет не наведывались сюда, а если кто-то из них и увидит слабую струйку дыма над трубой или отсветы огня в камине, то все равно не будет ничего предпринимать до завтрашнего утра.

Я успокоился и обвел взглядом комнату: книги в кожаных переплетах на полках возле камина, на письменном столе разбухшие от сырости стопки бумаги и чернильница с перьями.

«Видишь, – сказал Арман, – можно запросто обойтись без роскошных апартаментов в гостинице. Ведь тебе, как и мне, нужно совсем немного. Но, – продолжал он, – каждый из нас сам решает, чего хочет. Люди, живущие здесь, даже придумали мне имя, и каждая встреча со мной дает им пищу для разговоров лет на двадцать. Подумать только, для них это добрая треть жизни, а для меня – ничего не значащие мгновения. Эти люди не могут причинить мне вред, и поэтому я прихожу сюда, когда хочу остаться один. Никто из Театра вампиров не знает об этом. Ты первый, кому я открыл свой секрет».

Я думал, как, должно быть, уютно в этой комнате, когда на улице тепло или просто когда протопишь ее как следует. Я смотрел на Армана и думал. Вампиры не стареют, но все же меняются, и я пытался представить себе юное лицо Армана, скажем, лет двести назад.

На нем не было морщин или других знаков жизненного опыта, но оно совсем не походило на маску. Напротив, оно было живое, выразительное, как и его сдержанный тихий голос, и я уже ничего не мог понять. Знал только, что его власть надо мной неизменна, и то, что я сказал потом, было жалкой попыткой отговориться.

«Что же привязывает тебя к Театру вампиров?» – спросил я.

«Необходимость. Но теперь я нашел то, что так долго искал, – ответил он и добавил: – Почему ты избегаешь меня?»

«Я вовсе не избегаю тебя, – отозвался я, стараясь не выдать волнение. – Ты ведь знаешь, я должен заботиться о Клодии; кроме меня, у нее никого нет. Точнее, не было, пока…»

«Пока Мадлен не стала жить с вами».

«Да», – кивнул я.

«Но Клодия сама развязала тебе руки, а ты все равно остаешься с ней, не можешь расстаться со своей возлюбленной».

«Нет, ты не понял, – возразил я. – Она не возлюбленная мне, она – мой ребенок, и я не знаю, в ее ли власти дать мне свободу… Я часто думал об этом прежде. Не знаю, вправе ли ребенок освобождать родителей от любви к нему. Не знаю, смогу ли расстаться с ней, пока она…»

Я вдруг запнулся, потому что собирался сказать: «Пока она жива», но вдруг понял, что эти слова, часто повторяемые людьми, в нашем случае совершенно бессмысленны. Клодия могла жить вечно. Но разве не так бывает у