Тёмные самоцветы - Челси Ярбро

— Мне? — попыталась слукавить она. — Или нам обоим?

Он был серьезен и подтвердил:

— Да, нам обоим.

Ее опять затрясло, но уже от нахлынувших жутких воспоминаний. Давнее прошлое не давало забыть о себе. Переступив через сброшенный сарафан, Ксения передернулась и побрела к дальнему стойлу.

— Полагаю, вы правы, — храбрясь, заявила она. — С виду тут гораздо удобнее, чем на камнях.

Ракоци подошел к ней, но встал так, чтобы она могла видеть дверь.

— А теперь? Что будет дальше, Ксения?

Ответ был столь тихим, что он едва расслышал его.

— Приласкайте меня.

— Если таково ваше желание, — отозвался Ракоци, но не двинулся с места.

— Я хочу, чтобы вы ласкали меня, — повторила она напряженно.

— Скажите мне как.

— Я… я не знаю. — Ксения вдруг озлилась. — Как-нибудь. Как умеете. — Она повернулась к нему. — Я согласна на все.

— На все? — Он вгляделся в ее лицо, словно пытаясь понять, так ли это на деле. — Хорошо. И все же, если вам что-то покажется неприятным, дайте мне знак — и я сразу же вас отпущу.

— Да, — сдавленно пискнула Ксения, сглатывая комок, подкатившийся к горлу. — Я дам вам знать, — кашлянув, заявила она, приготовляясь к бурной и грубой атаке.

Ее не последовало. Ракоци лишь подался вперед и осторожно распустил завязки ее сорочки. Ткань, тонкая, как паутинка потекла с белых плеч, позволив ему поцеловать обнажившуюся ключицу; миг, еще миг — и руки его, отыскав ее груди, чуть придержали их в полураскрытых ладонях. Оставшись в одних коротких чулочках и войлочных обиходных туфлях, Ксения ощутила себя совсем беззащитной.

— Вы — само совершенство, — прошептал он, любуясь ее наготой. — Не стыдитесь меня, я ведь ваш муж. Мы не должны стесняться друг друга.

Ей захотелось броситься прочь, но легкий зуд в набухших сосках все нарастал, расходясь волнами по всему телу. «Нечего беспокоиться, пока я стою на ногах, — уверяла она себя, содрогаясь. — Нечего беспокоиться, я всегда могу вырваться, убежать. Пусть он насытится, пусть получит свое — я потерплю, от меня не убудет».

Между тем узкие твердые пальцы его уже дерзко пощипывали ее ягодицы. Поцелуем он раскрыл ее губы, не давая дышать. Второй поцелуй оказался необыкновенно долгим он длился и длился…

Его ласки становились все более жгучими, пьяня как вино и одаряя Ксению вихрем дотоле неведомых ощущений. Призрачный свет масляных ламп золотил ее кожу, но не мог скрыть лихорадочного румянца, разгорающегося на пылающих от сладостной пытки щеках, и она с возрастающим изумлением сознавала, насколько была глупа, принимая ранее за завершение путешествия то, что сейчас оборачивалось всего лишь его началом. Каждый нажим жестких пальцев будил в ней каскады восхитительных откликов, раздувая искры мучительного томления, какие, казалось, были грубо растоптаны и навечно угасли в ней многие годы назад.

Ракоци чувствовал этот трепет и, преклоняя колени, покрывал несметным числом поцелуев нежную кожу округлого живота, спускаясь к солоноватым и терпко пахнущим морем лепесткам ее лона. Ксения, жалобно вскрикнув, вцепилась в его волосы и затряслась в исступленных конвульсиях, отзывавшихся взрывами острого наслаждения в самых дальних и потаенных глубинах ее существа.

Опускаясь в полном изнеможении на груду овечьих шкур, она неотрывно смотрела на него, потом прошептала:

— Как вы… как вам… откуда вы знали? — По ее лицу неудержимым потоком струились слезы.

— Я знаю вас. — Он прилег рядом.

— Но… — Она прикоснулась пальцем к уголку его рта. — При этом вы сами ведь не…

— Нет, — откликнулся он, улыбаясь одними глазами. — Но это не страшно. У нас еще все впереди.

Она приподнялась на локте.

— Разве это возможно?

— Если вы пожелаете, — прошептал Ракоци, вновь легким танцем прикосновений бередя ее увлажненное лоно и возжигая в нем темный огонь вожделения. Через какое-то время Ксения застонала, потом громко вскрикнула, торжествуя победу, а он приник губами к ее шее. Оба затихли и позволили охватившему их упоению перейти в умиротворяющий, продолжительный сон.

* * *

Письмо Бенедикта Лавелла к Ференцу Ракоци, написанное по-английски.

«Граф! Я весьма рад приветствовать вас! Позвольте мне, в соответствии с указанием моего патрона — сэра Джерома Горсея, незамедлительно вам сообщить, что ваше появление на борту любого английского судна в любой день будет встречено с той же степенью одобрения, с какой ранее принимались все ваши грузы. Торговые соглашения, заключенные нами здесь с вашей помощью, выгодны нашим купцам, морякам, а значит, и ее величеству королеве, и посему Англия перед вами в долгу.

Сэр Джером также просил, чтобы, я уведомил вас о некоторых событиях, произошедших в английском посольстве в течение последней недели. Мы с великим прискорбием обнаружили, что как Никита Романов, так и Василий Шуйский не постеснялись подкупить часть нашей прислуги, чтобы знать обо всем, что у нас творится. Дальше — больше. Нам стало ведомо, что такие шпионы внедрены и к полякам, и к немцам и что их деятельность отнюдь не направлена к пользе русского государя и подвластного ему государства, но призвана блюсти интересы этих лукавых и себялюбивых князей, находящихся в постоянной вражде как между собой, так и с Годуновым.

Вы ведь в дружбе с ним, граф, и я боюсь, как бы это в дальнейшем вам не повредило. Враги Годунова не решаются затронуть его, однако что может им помешать выместить гнев свой на вас, особенно при поддержке главы польской миссии, которому ваше падение доставит лишь радость? Мы со своей стороны отнюдь не желали бы стать свидетелями подобной расправы и потому готовы оказать вам любую посильную помощь, памятуя одновременно о том, что и сами начинаем чувствовать себя в этой стране неуютно. Раз московская знать дерзновенно пытается втянуть в свои смуты подданных иных стран, значит, никто из нас не может чувствовать себя тут в безопасности, о чем мне хотелось бы с вами детально поговорить, но… бумаге всего не доверишь.

А посему для обсуждения некоторых наболевших и неотложных вопросов я смиренно прошу вас принять меня в вашем доме… скажем, завтра или послезавтра — к полудню. Если вам почему-либо это представится неудобным, назначьте через вашего Роджера время и место.

Засим остаюсь в приятном предвкушении встречи и молю Господа хранить вас в эти трудные времена.

Бенедикт Лавелл. Английское посольство. Москва. 22 апреля, год Господень 1585».

ГЛАВА 4

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});