Салка Валка - Халлдор Лакснесс

Арнальдур тоже хотел пройти мимо, но не удержался и обернулся. Девушка стояла и смотрела ему вслед. Он почувствовал, что должен заговорить с ней:

— Что ты здесь делаешь?

— Поджидаю одну Женщину.

— Начинается весна, — заметил он.

— Да, — согласилась девушка. Трудно было не заметить весны в ее глазах.

— Тебя давно не видно, — сказал он.

— Почему же, мы виделись только вчера на площади.

— Возможно. Да, это было именно вчера. Но ты так спешила, ты всегда очень занята.

— Я? Что ты, Арнальдур, уж если кто занят, так это ты.

Он осмотрел ее с ног до головы.

— Я не знаю ни одной девушки, которая выглядела бы такой стопроцентной большевичкой, как ты. В России ты наверняка стала бы комиссаром. Какие у тебя новости?

— Никаких. За исключением того, что утром мы с одним парнем выходили в море. Нам удалось кое-что выловить. Вот, собственно, и все.

— Ты читаешь что-нибудь?

— Читаю? Я? Нет, но и кроме чтения есть чем заняться. Я, конечно, ничего не имею против хорошей книги, но все, что есть в нашей библиотеке, я давно перечитала. Они не могут приобрести ничего нового. Они так бедны, что вряд ли способны оплатить понюшку табака.

— Я могу тебе дать кое-что. Товарищи с Юга время от времени присылают мне книги, преимущественно иностранные, правда. Но вчера я получил книгу молодого исландца. Он живет где-то в Италии. Его интересует судьба народа, хотя вряд ли его можно назвать социалистом, слишком много он говорит о боге и религии. Он похож на бруснику, начинающую краснеть. Может быть, дать тебе ее почитать? Между прочим, он пишет интересно и с чувством юмора.

— Ну что ж, я тогда пойду с тобой. Женщина, которую я жду, верно, уж не придет.

И они пошли вместе.

— Марарбуд по-прежнему пустует? — спросил он после молчания.

— Не знаю. Мне все равно.

— И никто не присматривает за огородом?

— Нет. Да там в этом году ничего и не сажали.

Он невольно загляделся на нее. Она шла рядом с ним, сильная, в самом расцвете молодости, упругой походкой. Руки она по-прежнему прятала на груди.

— Я часто думаю, какая ты, должно быть, сильная, — сказал он.

— Да, — ответила она, — я сильная. — И, не глядя на него, добавила: — Но все же ты сильнее меня.

— Ты так думаешь?

Они опять умолкли. Затем она спросила:

— Как ты считаешь, Богесен не опишет летом имущество бедняков, если они не будут голосовать за его кандидата в альтинг? Некоторые говорят, что именно так он и сделает.

— Пусть только посмеет! Хотя у них и брать-то нечего. Угрозами он ничего не достигнет. Кооператив ведь тоже может угрожать. Те, кому нечего терять, должны голосовать за своего кандидата. Это не значит, что я питаю какую-нибудь надежду, что нам удастся провести достойного кандидата. Кристофер Турфдаль позаботится, чтобы нам не удалось провести такого кандидата в альтинг. Мы ведь зависим от него.

— Как не допустит? Он должен ввести тебя!

— Он собирался, но я уверен, что он не решится. Он боится большевиков.

— Но он же сам большевик!

— Кристофер Турфдаль большевик? Нет, Сальвор. Я не думал, что ты такая простушка. Он далеко не большевик.

— Кто же он?

— Если определять его партийность согласно международным понятиям, то он так называемый левый, иными словами, старомодный демократ. Но дело совсем не в этом. Правда, у нас в стране всегда имеется хорошая почва для старомодных идей. Но Кристофер Турфдаль прежде всего человек, одержимый жаждой власти ради самой власти. Он не успокоится до тех пор, пока не подчинит себе все и вся. Вот поэтому он и решил подорвать власть консерваторов над промышленными и финансовыми учреждениями; он не уступит, пока не приберет все к рукам. Он из тех людей, что не гнушаются никакими средствами. Поэтому он вступил в союз с нами, радикалами; ему нужен единый фронт против правой партии. Пока всюду тишь да гладь, он использует нас, мы используем его. Настоящая беда грянет тогда, когда мы будем вынуждены выступить против него. Один его мизинец куда опаснее всех болтунов о независимости вместе взятых.

— Но ведь «Вечерняя газета» утверждает, что он самый опасный большевик в стране! — сказала девушка.

— Это ловушка для простачков. Это утверждение прямо связано с баснями о том, что в России царит голод и безработица. Но со временем, когда всем здесь станет известно, что Россия единственная страна в мире, где нет безработицы и голода, они перестанут называть его большевиком.

— Я хотела бы, чтобы кто-нибудь наконец рассказал всю правду об этом Кристофере Турфдале.

— Его можно уподобить епископу Йоуну Арасону, которого один наш крупный скульптор изобразил с одним глазом во лбу. Мы, исландцы, не привыкли к таким людям. Мы слишком сильны как индивидуумы и слишком слабы как народ, чтобы терпеть их. Мы воистину народ Урмара Эрлигссона, который презирает победу в тот самый момент, когда ее одержит. Есть кое-что у нас и от Халлы из Сиды, этот замечательный человек не захотел уйти о дороги, по которой двигались вражеские войска, когда шло сражение с Брианом Ирландским; он уселся на пороге и стал заколачивать башмак. Ни один народ не имеет такого ясного представления об истинной ценности победы и поражения. Отношение к жизни отрицательное, к смерти — положительное, иными словами, трусость перед жизнью и мужество перед смертью. Ты слышала об Йоуне Сигурдссоне? Это был выдающийся исландец. Он всегда избегал победы. Однажды он навлек на себя общее недовольство, требуя, чтобы исландскими финансами управляли иностранцы. Такую же неприязнь вызвал Кристофер Турфдаль, выступив против засилия спекулянтов в банках.

— Значит, мы, исландцы, всегда терпим поражение?

— Нет, это не совсем так. Точнее говоря, мы никогда не терпим настоящего поражения, потому что никогда не используем по-настоящему одержанную победу. В общем, мы народ, который лучше всего чувствует себя у позорного столба, отличающегося от виселицы только тем, что человек касается ногами земли. Йоун Сигурдссон предпочитал лечить зараженных чесоткой овец, а не убивать их. Некоторые считают, что мы по натуре надломленный народ — ветвь большого дерева, которую посадили на плохой почве и не ждут, чтобы она росла и давала плоды. Ей бы только устоять против бурь и непогоды.

— Ты очень сильный, Арнальдур. Я заметила это в прошлом году во время забастовки. Ты сильнее Кристофера Турфдаля.

— А ты думала когда-нибудь над тем, что, собственно, значит «быть сильным»?

— По-моему, это — доводить дело до конца, — ответила девушка.

— Так, значит, самые сильные те, кто доводит дело до конца? А может быть, те, кто довольствуется своей собственной силой? Во всяком случае, одно дело быть сильным и другое — опасным противником. По-моему, это разные вещи. По нашим представлениям, Йоун Сигурдссон был сильным. Но что случилось в тысяча восемьсот семьдесят четвертом году, когда наши финансы были отделены от датских? В сущности, не что иное, как разграбление народа и всей страны. Грабители только переменили национальность. Так что, поразмыслив хорошенько, можно прийти к выводу, что сильные не всегда те, кто побеждает.

— Кто же тогда? — спросила она страстно.

— Не знаю. Возможно, в конечном счете главную роль играет то, что называется национальной особенностью народа. — Арнальдур подумал немного и потом добавил: — То, что в старые времена называлось судьбой. Я имею в виду — на что способен народ, что составляет его судьбу.

— Я не понимаю тебя, Арнальдур, — сказала девушка нерешительно. — Уж не потерял ли ты с прошлого года уверенность в победе рабочих?

— Ну, что ты. Уж если что-либо и может принести этому местечку благополучие, так это только приверженность к учению Маркса. Я уверен, что все бедствия происходят здесь от незнания марксистских идей. Правда, есть и другие причины. Вот уже год, как я приехал сюда из мира, полного всяких идей, поднимающихся над всеми национальными вопросами.

Ты знаешь, Салка, иногда мне кажется, что я всего-навсего обыкновенный исландец, самый обычный человек с двумя глазами, один из которых обращен на меня и видит меня, а другой видит всех. Меня покоряет Ленин. Но иногда мне кажется, что победил меня не кто иной, как Кристофер Турфдаль, этот дикарь и авантюрист в политике. Мне порой бывает трудно скрыть от самого себя, что Кристофер Турфдаль кажется мне прекрасным человеком. А ведь он всего-навсего левый. Только тот, кто сам испытал, знает, что за проклятие быть исландцем, находиться на перекрестке жизни. Ты, наверное, думаешь, что я не в своем уме.

— Нет, что ты. Я просто невежественна. Скажи мне, ты больше не считаешь, что рыбу нужно ловить коммуной и на полученную прибыль строить жилища для трудового люда?

Несколько шагов они прошли в беспокойном молчании. Они совсем не понимали друг друга. Наконец Арнальдур ответил бесцветным, скучным голосом.